Когда ты перестанешь ждать (СИ)
- Никогда я ещё не подбирался к нему так близко, - сквозь зубы прохрипел мужчина, и мне показалось, что зверюга нас заметила. Она повернула голову и продемонстрировала в хищной улыбке белесые, как заснеженные горные хребты, зубы. Потом снова отвернулась, предоставив возможность нам изучить блеклый чёрный глаз, который плавал, обхваченный веком, будто перезрелая жемчужина между створок старой устрицы. Может, эти глаза почти ничего не видят, и зверю приходится ориентироваться по запаху?
Джейкоб Орланд коротко выдохнул, не вставая с колен, принял устойчивую позу, вскинул оружие к плечу и выстрелил. Признаться, я был уверен, что видение распадётся, что я вновь останусь один, распластавшись на обглоданных, но всё ещё колючих кустах крапивы лелеять засиявшие свежими красками воспоминания-сны, что я проснусь в своей постели, дома ли, или в комнате в санатории, или растёкшись щекой по подоконнику... ожидал чего угодно, только не грохота выстрела, сорвавшего с какой-то из елей стаю устроившихся там на ночлег птиц, только не того, что голова серого безволосого существа взорвётся кашей из крови, кости, мозга и остатков глаза, а брызги картиной художника-авангардиста покроют стену конюшни.
Лошади в стойлах дёрнулись все разом; это походило на шаг, с которого средневековая армия могла бы пойти в атаку, шаг решительный и полный отчаяния.
- Вот и всё, - сказал Джейкоб Орланд, поднимаясь с колен. Ружьё болталось на опущенных руках, будто подвешенное на верёвках.
Пока я стоял, опираясь о стену конюшни и думал, как бы, если вдруг начнёт рвать, не забрызгаться содержимым желудка, мужчина дошёл до тела, постоял возле него, легко касаясь рукой хребта монстра, без всякого отвращения глядя на развороченную, покрытую короткой коричневой шерстью, морду, на осколки зубов. Кажется, он переживал самую великую скорбь, которую только может переживать человек. На подошвах его сапог - грязь с добрых нескольких сотен болот, и только я, наверное, мог бы сказать, сколько он уже в пути.
- Иди сюда, мальчик, - сказал он, не оборачиваясь. - Я расскажу тебе о величайшей охоте на планете.
Знает ли Джейкоб Орланд, что я тот, кто увидел начало этой охоты? Сколько ему сейчас лет? Должно быть, ближе к шестидесяти, как моему отцу.
Я не сдвинулся с места, позволив мужчине с подозрением изучать мои потуги справиться с кашлем и тошнотой.
- Теперь можешь говорить, - разрешил он на всякий случай.
- Я бы рад, но...
Кажется, мой голос был слабее комариного писка. Я прочистил горло и попробовал ещё раз:
- Я бы рад, но у меня не найдётся слов.
- А, понимаю, - Джейкоб Орланд первый сплюнул себе под ноги. - Да, для большинства людей это шокирующее зрелище. Сразу зеленеют лицом - так, будто каждый из нас состоит не из мяса и мозгов, а из пластмассы.
- Что это была за тварь?
- Медведь. И не вздумай называть её тварью, - лицевые мышцы на лице моего собеседника пришли в движение, и с подбородка отвалилась корка грязи. - За эти годы мы с ним стали почти как братья.
- Медведь?
Я сглотнул. Я хотел сказать, что больше всего эта тварь напоминает собаку Баскервилей из фильмов о Шерлоке Холмсе, но господин Орланд, кажется, и без того прекрасно меня понял.
- Это медведь-отшельник. Изгой. Он урод, понимаешь? У него не растёт шерсть. Только на голове. Ты хоть раз видел медведя без шерсти?
- Ни разу.
- Посмотри внимательнее. Больше, наверное, не увидишь никогда, - Джейкоб Орланд извлёк из кармана покрытый копотью портсигар, зажал уголками губ сигарету, прикурил от спичек. Дым сворачивался в кольца и смешивался с дымом от выстрела, неподвижно висевшим над нашей головой. - Очень редкое отклонение. Он в единственном экземпляре на земле. Я назвал его Джейкоб Орланд третий. Я сам - Джейкоб Орланд, моего сына зовут Джейкоб второй. А этого мальчугана я назвал третьим. Я настолько к нему привык, - голова старика качалась от плеча к плечу, тяжело, как мог бы качаться маятник часов в моей комнате, - так привык...
- Каково же ему было зимой, - сказал я, чтобы прервать это завораживающее движение головы. - Без шерсти.
- Он адаптировался, - усы старика приподнялись, обнажив ряд гнилых зубов. - Не впадал в спячку, как другие медведи. Всё время двигался, охотился, сбрасывал жир - накапливал жир, сбрасывал-накапливал, и так круглый год.
- Сколько же вы уже бродите так по лесам? - спросил я. Я терялся между вариантами ответа "два дня" и "четырнадцать лет".
- Я, признаться, уже сбился со счёта. Но больше десятка - это точно. Может, лет пятнадцать, может, меньше. Мы с Джейком третьим познакомились в ноль первом. Он тогда наградил меня очень выразительными шрамами. Сейчас уже затянулись, зажили, но я прекрасно их помню.
- Расскажите мне подробнее, - глядя как старик усаживается на свой рюкзак, я примостился рядом, прямо на траву.
Он смотрел в пространство, изучая силуэты елей и одетую в облачное пальто луну. Наконец сказал:
- Выслеживал его почти четыре года. По следам, по рассказам тех, кто обнаружил одним прекрасным утром свой курятник, пасеку или погреб разорёнными, у кого от собаки - огромного сторожевого пса - осталась только окровавленная цепь. Те, кто его не видел, говорили, что это медведь, а кто видел - могли разве что заикаться и лепетать про приведение. Потом, в залитом луной поле, когда выпал первый снежище, такой, что чтобы хоть немного двигаться приходилось подгребать руками, я настиг его.
- Вы стреляли?
- Стрелял в самый первый раз. Промахнулся. Тот выстрел до сих пор выводит меня из себя, - пальцем Джейкоб Орланд стряхнул пепел с сигареты. - С тех пор я выстрелил по Орланду третьему только сейчас. Я, можно сказать, пристреливался. Глазами, носом, другими чувствами... Взял с собой в леса одного натуроведа - единственного адекватного типа, который согласился со мной пойти, - и он сказал, что если я сниму трусы и буду ходить по улицам города, сверкая голым задом, то буду всё равно как Джейкоб третий для своих сородичей. Можно сказать, открыл мне глаза и вернул на землю.