Моя дурацкая гордость (СИ)

— Так или иначе, — встрял Баженов, до этого молча налегавший на булочки, — в эту субботу матч, а дальше, может быть, и жить не стоит.
Елизарова и Челси засмеялись, а меня это почему-то вывело из себя.
— Если мы продуем Флавальеху, я первый вам руки поотрываю.
— Какой строгий капита-а-ан, — поддразнила Маслова, а я про себя сочинял, что буду говорить команде на вечерней тренировке.
— Дубравина-а-а, — взвыл неугомонный Верейский и от нетерпения чуть не смахнул со стола Ромину тарелку.
Светка подошла и, прежде чем обратить внимание на Никиту, обхватила меня за шею и поцеловала в губы. Долго не отрывалась, я уж подумал, что она заснула, а потом прочирикала:
— Ты что-то хотел, Верейский?
Я тем временем делал вид, что ничего из ряда вон выходящего не произошло. Ну да, потрахиваемся, что тут такого. Елизаровой, опять же, полезно видеть, что да как.
Но она вроде бы отвернулась раньше. И на боевой магии мы писали нудную проверочную работу, которая с легкостью взяла бы все награды на конкурсе самых бессмысленных проверочных работ. Так что потаращиться на трусы Елизаровой или в пылу массовой битвы цапнуть ее за жопу не удалось.
Я подумал — какого хрена? Почему я не возьму Елизарову за руку, не отведу в пустой кабинет или в спальню и хорошенько не вставлю ей, как в прошлый раз? Она же мне позволит. Точно позволит, раз даже Пашкову почти дала.
От этих мыслей член напрягся, мешая отвечать на вопрос, чем вурдалаки отличаются от привидений. Я покосился на Светку, потом на Елизарову, которая посасывала кончик карандаша, и, скрепя сердце и другие органы, признал, что Елизарову хочу больше. Раз в пять, нет, в десять, больше.
Я со злости зачеркнул предыдущий ответ и принялся строчить про виды оберегающих чар продолжительного действия.
Елизарова чуть откинулась на стуле и, собрав волосы руками, непостижимым образом заставила их держаться на затылке, подоткнув палочкой. И никакого волшебства.
Псарь рядом хмыкнул, и я поймал себя на том, что уже минут пять неотрывно пялюсь в спину Елизаровой.
И на обеде тоже. Пока Гордей жрал мясной рулет, рыбу и пирог с яблоками, я сидел перед полной тарелкой, озирался изредка и чиркал в блокноте, лежащем здесь же, среди посуды и приборов. Я неплохо рисовал в детстве, но сейчас выходило что-то непонятное, корявый силуэт и много закорючек.
— На завтраке так налопался, что до сих пор не лезет? — подъебнул меня Псарь и проследил за моим взглядом. — Что, припекло?
— Ты же типа не хочешь слышать об этом дерьме, — твердо сказал я, но, вопреки ожиданиям, он цокнул языком и помотал башкой:
— Лучше говори, чем как осел пялиться. — Гордей заглотил огромный кусок пирога и неопределенно пожал плечами. — Я буду пропускать мимо ушей, потому что твое нытье относительно Елизаровой порядком надоело. Но без нытья получается еще хуже.
— Хуже?
— Ага, — подал голос Прогноз, и мы оба оторопели. — Ты скоро лопнешь.
— Леха как никогда прав, — Псарь потрепал его по макушке и отвесил профилактический подзатыльник. — Сидишь как неудачник, а не как самый популярный капитан за последние двадцать лет, чешешь яйца о Дубравину, а сам… — он не договорил и махнул рукой. — Давай, говори, что тебя гложет, сынок.
Гордей подпер голову рукой и уставился на меня, всем своим видом показывая, что все равно пропустит мимо ушей все мои слова.
— Пойдем, — я схватил сумку и ринулся из-за стола, прямиком в туалет, чтобы убить трех зайцев одновременно: покурить, отлить и выговориться.
Псарь поперся со мной, Хьюстон и Прогноз остались уничтожать обед.
— Я нихуя не понимаю, — сразу предупредил я, выпуская дым. — Елизарова какая-то мутная. Не догоняю, чего она хочет.
— А ты чего хочешь? — лениво вставил Гордей, затягиваясь.
— Да я-то понятно.
— Ничего не понятно, — хмыкнул он. — Если ты имеешь в виду, что хочешь ей вставить, то ты уже вставил, и теперь твои цели лично мне не ясны, — перекривил Хьюстона.
— Я хочу еще. Я хочу с ней трахаться. У меня встает на нее. Блин, Псарь, ты тупой. Меня бесит, что Елизарова трется со всеми этими козлами. Но больше всего бесит, что она делает вид, будто меня не существует. Я ничего не понимаю.
 
— Телки вообще странные. После того раза было еще?
Я чувствовал себя, как на приеме у знахаря. И, скривившись, помотал башкой.
— Не понравилось Елизаровой, наверное, — Псарь заржал, и руки зачесались врезать ему по морде.
— Обоссаться от смеха.
— Кстати да, — типа в шутку спохватился Гордей и спустил штаны.
— Еще как понравилось. — Я встал рядом. Журчание странным образом приводило мысли в порядок. — Я что, в первый раз, что ли, с девкой был. Понравилось ей.
— Ну вот и скажи ей прямо, — он, кажется, вышел из себя. — Подойди и скажи: пошли, Елизарова, ебаться. И посмотри, как отреагирует, сразу все понятно станет.
— Я ничего не понимаю.
— Ты только присунуть Елизаровой собираешься? — прищурился Псарь. — Нет идиотского желания побеседовать с ней по душам или сводить в Высоты? Ну, помнишь, была такая блажь в прошлом году. Прошло?
— Какие Высоты? Да ты меня слушаешь или нет? Да хоть бы и в Высоты, ты вообще догоняешь, о чем я?..
— Ясно.
Что там Псарю ясно, я выяснять не стал. Да, где-то глубоко зудело, и, возможно, я был бы не против пройтись с Елизаровой до деревни, но следующую вылазку назначили на середину декабря, еще целый месяц. Зачем Псарь спрашивал, я тоже… ага, не понял. Но, тем не менее, решил последовать его дельному совету.
На флороведении я оторвал от тетрадного листа кусок и накарябал: «Буду ждать тебя в раздевалке в десять. Приходи», потом подумал, не дописать ли «хочу тебя», но решил оставить как есть.
Проходя за лейкой, сунул записку Елизаровой в руку и, убедившись, что та убрала ее в карман, вернулся к парням. Прочла ли она сразу или оставила до ужина, я так и не узнал.
На тренировке я старался не думать об Елизаровой. Несмотря на то, что сегодня парни летали куда лучше, все равно команда была похожа на стадо неуклюжих неудачников с руками из жопы.
— Отвяжись, Исаев, — буркнул Бакурин на мое замечание о дряхлости его древнего пегаса. — Купи мне нового, и все дела.
— Я лучше куплю нового игрока, — отбил я и повернулся к Володе: — Неплохо, но старайся двигаться активнее и поддерживать атаки Ласточкина и Бакурина. Тимур! — Наш вратарь нахмурился. — Прикрывай левый фланг тоже, ты постоянно смещаешься вправо.
— Окей.
— Парни, — я посмотрел на Баженова и Клемчука, — работайте битами, как веслами, беспрерывно, иначе утонем. Чтобы от флавальехцев костей не осталось.
— Само собой, — пробормотали те и покивали.
Я скомандовал спускаться и велел завтра собраться пораньше: стадион забронировал капитан Флавальеха, но не упускать же возможность потренироваться перед самым матчем.
Когда все разошлись (дверь раздевалки несколько раз хлопнула), Бакурин вздохнул и громко начал:
— Слушай, Исаев, если тебя что-то не устраивает, говори сейчас, не тяни дракона за яйца. Моя мать, в отличие от твоего отца, не может каждый код покупать мне молодого пегаса, поэтому…
— Да летай ты хоть на ковре-самолете, лишь бы голы забивал, — я раздраженно обернулся и с неприязнью посмотрел на него. Баженов был темноволосый, чуть выше меня, чуть шире в плечах, но он и старше на полтора года. Помнится, я и выбрал-то именно его из нескольких претендентов-середняков, потому что мы чем-то похожи внешне. — Но ты же через раз забиваешь.
— Не хочешь видеть меня в команде? — он странновато ухмыльнулся, будто имел в виду нечто не относящееся к крылатлону никаким боком.
— Тебе пора, Бакурин.
А сам подумал, что надо бы успеть помыться до того, как Елизарова придет. Если придет. Да конечно, придет. Время поджимало, потом воняло на всю раздевалку.
— Да ну?
Я уже хотел напомнить, кто здесь капитан, но тут дверь скрипнула, и в проеме мелькнула тень. Я ругнулся сквозь зубы и мельком взглянул на часы — пятнадцать минут одиннадцатого. Елизарова увидела, что я не один, и встала как вкопанная, явно колебалась.