Моя дурацкая гордость (СИ)
Светка раздраженно пыхтела, когда пташки одна за другой терлись о нас задницами и сиськами. Потом пташки кончились, Псарь свалил к Роме, а я всю сдвоенную трансформагию думал, зачем он это затеял. Не проще ли подрочить, если Эмма не дает?
За обедом Хьюстон нехотя двигал челюстями, изредка поглядывая то на меня, то на Гордея, то на Поводырь. И всякий раз выдавал что-нибудь типа:
— Картошка остыла. Свиззаровский, Пашков и Елизарова сидят в кабинете латыни. Вы как дети.
— Завали, — процедил Псарь.
— Точки с именами Елизаровой и Пашкова подозрительно близко.
— Елизаровой одного Свиззаровского уже не хватает, — я отхлебнул из стакана, закашлялся и несколько реплик пропустил. Придя в норму, услышал, как Рома говорит:
— …не надо на мне срываться.
Мы с Хьюстоном синхронно ковыряли тушеное мясо и глядели прямо перед собой. Я не сразу допер, о чем он.
Кость оцарапала глотку.
— Что? — я помассировал шею.
— Я уже все сказал, — тихо сказал Гордей. — Я скорее оформлю Вербину, чем Елизарову.
Лерка Вербина гуляла с Елисеем Чернорецким и происходила, по словам Псаря, из отвратительно чистокровного рода.
— Ты не долбишь те же дырки, что мы с Хьюстоном, — передразнил я нараспев.
— Садись, пять, — выплюнул Псарь и, облизав ложку, приготовился уходить.
— У Елизаровой их три, вряд ли Марк трахнул ее во все, — Рома на полном серьезе пожал плечами и, поморщившись, отодвинул еду. Аппетита после полнолуния у него не бывало, голод настигал к вечеру следующего дня.
В хождении вокруг да около Хьюстон был так же плох, как Прогноз в трансформагии. А после превращения он и вовсе исходил дерьмом; мы давно привыкли, тем более что за рамки Хьюстон выходил редко.
Я обхватил брюхо одной рукой, второй покрепче сжал ложку и продолжил метать мясо в рот.
— У Елизаровой есть, по крайней мере, еще две, которые я не трогал.
Рома зашипел, как кот, которому прищемили хвост. Я перегнул палку. И тут у Псаря сорвало крышу:
— Сообщи, когда отымеешь ее в рот и в зад, — процедил он, заехав мне по морде. — Может, тогда с тобой можно будет нормально разговаривать. И мозгов у Елизаровой одолжи, раз своих лишился. А ты, — ткнул пальцем в Рому, — проследи, чтобы до того момента он ко мне не подходил.
Гордей развернулся на каблуках и, не торопясь, вышел в холл.
На улице лило как из ведра, но мы все равно поперлись на улицу. Из девок на практические занятия по уходу за пегасами ходили только две с Флавальеха, так что можно было потупить, не отвлекаясь на идиотское хихиканье и громкий шепот.
— Извини, — просто попросил Хьюстон. С похожей интонацией то же слово произнес утром я.
— Проехали.
***
Утром я встал как с похмелья. В башке шумело, вчерашний день превратился в кашу, во рту насрали голуби. Или Псарь, психанув, наслал на меня Повелительные чары и заставил сожрать помет с пола голубятни.
За завтраком Чумакова поздоровалась, улыбаясь во весь рот, Елизарова кивнула, собираясь плюхнуться на скамью рядом с Миленой, но увидела каких-то отбросов-ботаников из младших и смылась к ним, прихватив стакан с соком. Они с подружками жрали шлак типа фруктов и овсянки, наверное, от этого росли сиськи. Псарь даже не взглянул на Елизарову, смел с тарелки завтрак и был таков.
На боевой магии мне в пару достался Свиззаровский. Полтора часа я отрабатывал на нем чары, в том числе придуманные нами с Гордеем. Грех не воспользоваться возможностью. Уроки боевой магии я любил еще за то, что девчонки то и дело падали, хвастали трусами, и, расправившись с соперником, можно было вволю насмотреться. Пашков не то икнул, не то загоготал и вытянул шею, чтобы лучше видеть панталоны Масловой, растянувшейся между преподавательской кафедрой и шкафом.
— Слюни подбери, — посоветовал Свиззаровский. Запахло почти политическим конфликтом — ну, знаете, когда первый помощник министра обвиняет второго помощника в краже канцелярской скрепки.
Гордей в этот момент вышел из себя и отправил Прогноза в противоположный конец аудитории, я собрался по привычке показать ему большой палец, но вспомнил, что мы поссорились вчера.
Хьюстон аккуратно оглушил Елизарову и теперь виновато кружил над ней, ждал, пока очнется. Чумакова и Влада Меркулова дрались, как за последние колготки в магазине. Не знаю, что в них такого ценного, но матушка говорила, что присвоить последний экземпляр товара чуть ли не дело чести.
— Уйди с дороги, Исаев! — рявкнула Челси и запустила в Меркулову огненным шаром. Ей надо идти в авроры, но она, скорее всего, выйдет замуж и будет до старости квохтать над выводком. Жаль, когда красивая умная девка с сиськами пропадает дома.
На флороведении нас чуть не сожрал болотный аир, на тренировке — Разумовская, которая лично приперлась поглазеть на команду с трибун. Она нихрена не понимает в крылатлоне, но кубок хочет. А еще хочет видеть обалдевшую физиономию Залесского. Я даже не знаю, чего из этого она хочет больше.
Не люблю, когда Разумовская появляется на поле. Сразу чувствую себя министром на встрече с журналистами: хочется сказать, какой пиздец творится в чародейской России, и какие криворукие неудачники занимают государственные посты, но приходится улыбаться и уверять, что все круто.
— Исаев, я забронировала для вас поле на субботу, следующий вторник и четверг.
— Спасибо, профессор, — искренне поблагодарил я. Забить поле в последнюю неделю перед матчем было так же сложно, как достать билеты на международный чемпионат.
Юстина кивнула и собралась уходить, но притормозила.
— Ах да, Исаев…
— Да, профессор?
— Мы с профессором Залесским заключили пари, я поставила на победу Рубербосха, разумеется.
— Хороший выбор, Юстина Константиновна.
Я люблю эту тетку.
— Так вот, Марк, учтите, что у меня нет лишних десяти ассигвалей.
Она смерила меня взглядом и зашагала к трибунам. Наверное, будет шпионить за сборной Флавальеха.
В раздевалке уже никого не было, я сгреб манатки и потащился в усадьбу, чтобы залезть под душ. Флавальех мы, ясное дело, сделаем в два счета, у них там одни гномы играют, а вратарь так вообще на кикимору смахивает.
В спальню я не торопился: там наверняка Псарь жарит свою пташку Эмму, или Прогноз варит Перевертыш-эликсир, или Хьюстон опять выносит мозги.
Леха полный ноль в трансформагии и совсем не соображает в чарологии; Селиверстов чуть не плакал вплоть до Квалификации — и в начале четвертого курса, зуб даю, окропил двери своего кабинета святой водой. Но в эликсирах Прогноз шарит. Не как Харя, конечно, но на крепкую «Хорошо». Уже второй год он таскает ингредиенты из запасов Залесского, варит Перевертыш и в чужом обличье обхаживает девчонок. Хотя, как по мне, Прогноз не урод и мог бы запросто найти себе пару со своей собственной рожей.
А у Хьюстона раз в месяц ум заходит за разум, он чувствует себя говном и ведет себя так же. Наш знахарь Галина Львовна объясняла нам, что свойственная оборотням девиация — стремление влезть в чужую шкуру.
Дойдя до ванной, я уткнулся в запертую дверь. Наверняка какой-нибудь Пашков закрылся там и рыдает над своим убогим членом.
Я пристукнул по косяку и поперся в общие душевые.
— …у отца связи в немецком Магическом Совете, может быть, ему удастся устроить меня на хорошее место…
Я тормознул на углу и заглянул в боковой коридор.
Елизарова медленно шагала вперед, помахивая палочкой; факелы гасли, Пашков, потирая ладони, шел следом, потом догнал и приклеился к ней сзади.
— Не надо, Дим. — Елизарова остановилась, но лапы его не отпихнула.
— Да ты чего? — лица Пашкова я не видел, но догадывался, что он мерзко лыбится и уже предвкушает, как завалит ее где-нибудь в аудитории по соседству. Или прям здесь, судя по тому, с каким нетерпением он сунул грабли Елизаровой под юбку. — Давай снимем это.
— Дим. Дима, прекрати.
Тот потянул ее трусы вниз, Елизарова придерживала их, не позволяя спустить до конца. Голос звучал устало, как будто ее бесконечно достали. Я посчитал по пальцам — Свиззаровский, Пашков, Корсаков, Ветроградов. Кого-то еще забыл.