Никто не знает тебя

— Ленина страховка, — прошептала догадливая Маркони, уставившись на одинокую флешку в недрах поддельного Дюма.
Гретхен, сцапав флешку, быстро вернула «книгу» на полку:
— Представляешь, после того как Лена отправила мне письмо, я прочитала все три тома этого чудовищного фолианта. А вот Лена, головой ручаюсь, его даже не открывала! Вот ведь пронырливая…
Маркони, напоминая, что принято с уважением отзываться о мертвых, когда находишься в помещении, где они недавно скончались, укоризненно брыкнула напарницу. Гретхен примолкла, и Маркони ободряюще улыбнулась, словно бы говоря, что от нее не ускользнуло прозвучавшее в голосе Гретхен восхищение.
— Лена была чертовски умна, — деликатно закашлялась Гретхен.
— Похоже на то, — произнесла Маркони без тени сарказма.
— Ну ладно, давай-ка свой ноут.
Маркони с бесстрастным выражением лица похлопала по карманам штанов и щелкнула пальцами:
— Черт, должно быть, я забыла его в других джинсах.
— Расхлябанность — твое второе имя, — забрюзжала Гретхен, направляясь к выходу, и в спину ей понесся заливистый хохот Маркони. — Повезло тебе, что в детстве я была скаутом. Мой ноут — в «Порше».
Они двинулись к лифту.
— Ты была скаутом… — с сомнением протянула Маркони.
— А то! Да я всех этих плакс-вакс на раз-два делала, когда продавала печенье!
— Ну разумеется, — добродушно проворчала Маркони. — Всеми возможными и невозможными средствами.
И куда только делась ее язвительность! Похоже, их общение все больше и больше принимало форму таких же благодушных подтруниваний и подколок, какими Гретхен обменивалась с Шонесси.
Они вышли на улицу; Гретхен, пряча улыбку, забралась в «Порше», потянулась к рюкзаку и извлекла дорогущий портативный компьютер. У Маркони глаза на лоб полезли, когда она увидела, какие ценности Гретхен хранит в незапертой машине.
— Ты прямо напрашиваешься на неприятности, верно? Хочешь, чтобы тебя обнесли!
Зашуршал, загружаясь, жесткий диск, и Гретхен авторизовалась в системе.
— Это как выпускной клапан, да? — спросила Маркони после минутного размышления.
Заинтригованная, Гретхен оторвалась от экрана.
— Ну да, — радостно, словно разрешив головоломную задачку, закивала Маркони, — ты постоянно держишь себя в узде и не даешь себе воли, чтобы избежать саморазрушения. Но в тех областях, где суровый контроль не требуется, ты все оставляешь на произвол судьбы. Ты так расслабляешься.
— Смотрю, кто-то любит прыгать по ссылкам в Википедии, — буркнула Гретхен. — Лезут, куда их не просят, словно Алиса в кроличью норку.
— Но я права?
Гретхен ничего не ответила: на экране появилось содержимое флешки.
— Звуковой файл, — сообщила она Маркони.
— Жми «Плей»!
— Ой, ну спасибо, а то я не догадалась бы. Так и смотрела бы на него в надежде, что он сам воспроизведется.
— Да, да, — пренебрежительно отмахнулась от нее Маркони, — ты жутко умная и языкастая. Жми чертов «Плей»!
Из чисто эксцентричного упрямства Гретхен так и подмывало ответить «нет», но жгучее, снедающее ее любопытство взяло вверх. Всегда брало.
И Гретхен нажала «Плей».
 32. Рид. За два с половиной года до гибели Клэр… 
 
— Тебя что-то беспокоит? — спросила Клэр, вынимая из ушей сережки.
Рид очнулся от забытья — видимо, пока он теребил узел галстука, долго и задумчиво глядя из окна спальни на вымытую ливнем дорогу, Клэр наблюдала за ним в зеркало.
— Нет, просто устал, — покачал он головой и сбросил пиджак.
Клэр рассмеялась. На удивление переливчато и душевно. На удивление, потому что глаза ее потемнели от ненависти.
— С чего это ты устал?
Задень она его так лет пять назад или даже год назад, и он бы в долгу не остался — показал бы ей, где раки зимуют. Но сейчас он вымотался до предела, раздавленный страшным, свинцовым изнеможением.
— Пойду проведаю ребятишек, — прохрипел он.
«Ребятишек» — то есть Себастиана и Майло. Имя Виолы они всуе не поминали.
Клэр прищурилась, глядя в зеркало, кивнула, подошла к шкатулке с украшениями и вынула из нее изящное ожерелье с ключиком. Клэр никогда не надевала его, отправляясь на светские рауты. Ожерелье могло вызвать вопросы, на которые ни Клэр, ни Рид не желали отвечать.
 
Едва удержавшись, чтобы не вздрогнуть от прикосновения холодного металла, Рид зажал ключ в руке и молча покинул комнату. Взгляд Клэр жег ему спину.
Спальня Майло и Себастиана находилась в двух шагах от спальни его и Клэр, в самой отдаленной части дома, куда Виоле было не так-то легко пробраться. Застыв перед дверью, Рид приложил ладонь к деревянному полотну, всем телом, всей кожей, всем своим существом чувствуя биение сердец мальчиков.
Мальчиков, ради которых он жил и дышал. Мальчиков, которых он предавал изо дня в день.
Рид повернул ключ в замочной скважине. Замок установили по требованию Клэр, и всякий раз, когда Рид слышал хруст пружин, ему делалось дурно.
Спальню окутывал мрак. Мальчики лежали на двухъярусной кровати, каждый на своем месте: Майло — наверху, Себастиан — внизу, чтобы первым сразиться с монстром, когда тот сунется в их укрытие.
Облик монстра мальчики с Ридом не обсуждали — и так было ясно, что, вероятнее всего, он примет образ десятилетней девочки.
Рид погладил спутанные волосы Майло, улыбнулся слюнкам, вздувшимся в уголках его губ, и присел на корточки.
Два темных глаза уставились на него в упор. У Рида перехватило дыхание.
— Не спится, малыш?
Себастиан поморгал, подтащил к подбородку одеяло и просипел по-стариковски:
— Не спится.
— Почему? — Рид провел большим пальцем по нахмуренным бровям сына.
Как он хотел разгладить их раз и навсегда.
— А вдруг она придет? — глухо спросил Себастиан, не сводя с отца широко распахнутых глаз.
Рот Рида наполнился едкой горечью.
— У вас замок на двери. Он защитит вас.
Себастиан кивнул, стиснул губы, выпятил челюсть и потянулся к отцу:
— У любого замка есть ключ.
Риду потребовалось все его самообладание, чтобы не сорваться на крик. Крепко сжав рот, он опустился на пол и привалился спиной к стене:
— Пора спать, дружок. Я вас покараулю.
— И не пустишь ее?
— Не пущу, — прохрипел Рид дрожащим от волнения голосом. — Обещаю, никто не тронет тебя сегодня.
— И Майло? — уточнил отважный упрямец Себастиан.
— И Майло, — заверил его Рид, прекрасно понимая, что грош цена его уверениям.
Свидетельства тому — синяки на теле малышей. Но синяки видны только при свете дня. Темнота же скрадывает все, даже ложь его обещаний. «Обещаю, никто не тронет тебя. Сегодня…»
Убаюканный его сказками, Себастиан, крошечный, измученный Себастиан, провалился в сон и размеренно задышал: вдох-выдох, вдох-выдох.
Серебристую луну сменил золотистый лучик зари, на ковре с ворсом запрыгали розовато-багряные солнечные зайчики, а Рид все считал: вдох-выдох, вдох-выдох.
Вдох-выдох, вдох-выдох, считал он, сохраняя в памяти каждый мальчишеский всхлип, каждое трепетание век, выдававшее терзавшие его сыновей кошмары.
Вдох-выдох, вдох-выдох, считал он, понимая, что ночь за ночью груз, лежащий на его совести, становится все тяжелее и непосильнее. Груз, который ему предстоит тащить вечность. Не страшно. Зато теперь он знал, как выглядит ад.
Ад, именуемый жизнью.
 33. Гретхен. Наши дни… 
 
— Благодарю, что согласилась со мною встретиться.
Салон «Порше» наполнил сочный, уверенный голос, со всей очевидностью принадлежавший даме из высшего класса Бостона. Приветствие у нее, однако, получилось какое-то неуклюжее.
— Почему бы и не встретиться, — прозвучало в ответ.
«Лена», — одними губами пояснила Гретхен.
— Я… я понимаю, мое появление довольно неожиданно, — сказала первая женщина.
Маркони в безмолвном вопросе приподняла бровь, но Гретхен покачала головой — этот голос она не узнавала.