Никто не знает тебя

— Эй, красавчик, с тобой все тип-топ?
Наверное, он ответил ей «да». Наверное, оставил на столе деньги и покинул кафешку. Он ничего не помнил. Перед глазами плыли черно-белые круги, в висках панически стучала кровь.
Он не помнил, как вернулся домой, и очнулся лишь на запорошенном пылью чердаке. Стоя на коленях, он негнущимися пальцами рылся в бесформенной груде всякого барахла. Разбрасывал стеганые одеяла и фотоальбомы и искал… искал… искал…
Вот!
Нащупав коробку, он сомкнул на ней руки и так резко дернулся, вытаскивая ее на свет божий, что по инерции повалился назад, плюхнулся на пятую точку и заелозил по половицам.
Прислонившись спиной к деревянным балкам, он жадно глотнул воздух, задыхаясь то ли от спертого чердачного амбре, то ли от нехватки кислорода в легких, и в муках рванул крышку коробки, которую надеялся не открывать до скончания века.
Открыл и растерянно заморгал, уставившись в ее чрево. Браслет исчез…
 27. Гретхен. Наши дни… 
 
Гретхен запустила двигатель, когда клацнула боковая дверь и на пассажирское сиденье «Порше» уселась Маркони.
Прорычав сквозь зубы: «Шины в клочья порежу», Гретхен вопросительно приподняла бровь.
— А у меня нет машины, — весело ухмыльнулась Маркони.
Вот дрянь…
Гретхен насупилась, нажала педаль газа и пулей вылетела с парковки полицейского управления.
— Ты мне доверяешь? — спросила она, резко свернув влево.
Машина накренилась на бок, чиркнув шинами по обочине тротуара.
— Совершенно и абсолютно нет, — ответила Маркони.
— Супер, — развеселилась Гретхен, словно расслышала только начальные слова, и выровняла «Порше».
Не пускаясь в объяснения, зачем она углубилась в самое сердце Саути и почему так уверенно ориентируется в здешних улицах, Гретхен проехала один квартал, ударила по тормозам и остановилась возле безымянного, не имевшего вывески ирландского паба. По правде говоря, в вывеске данное заведение и не нуждалось — достаточно было взглянуть на развевающийся флаг и неоновый трилистник, чтобы все стало ясно.
— Ты что, даже в таком месте не запираешь машину? — поразилась Маркони, выбираясь из «Порше» и в изумлении оглядывая расшатанные ступеньки и забитые картонками окна паба.
Люди полагали, что выросшая в достатке Гретхен никогда не наведывалась в захолустные районы города. Но она наведывалась, да еще как. И отлично знала, что здесь никто и пальцем не тронет ее малышку.
Посчитав излишним растолковывать это Маркони, Гретхен сдернула с заднего сиденья машины рюкзак и зарылась в его недрах. Затем скинула пиджак и прямо посреди улицы стащила с себя рабочую блузку. Маркони затравленно всхлипнула, но Гретхен уже натянула на грудь, прикрывая лифчик, черную эластичную футболку.
— Тоже мне, блюстительница нравов, — фыркнула она.
— Скорее блюстительница порядка, — буркнула Маркони, стыдливо отворачиваясь. — Непристойное обнажение в общественном месте — это, знаешь ли, преступление.
— А люди в купальниках на пляжах — закоренелые преступники, — отбрила Гретхен и гелем, с которым никогда не расставалась, быстро уложила волосы, чтобы те не падали на глаза.
Идеально. В футболке и линялых джинсах она выглядела на все сто. Запихав в рюкзак снятую одежду, она снова забросила его на заднее сиденье и направилась в паб.
— Кто ты и что ты сделала с доктором Гретхен Уайт? — забубнила ей в спину Маркони, и Гретхен одарила ее солнечной улыбкой.
— Про слияние с окружающей средой никогда не слыхала? — подколола она детектива, бедром отворяя дверь.
Ответ Маркони потонул в реве музыкального автомата, наяривавшего, как обычно, Билли Джоэла, в щелканье ударявших по шарам бильярдных киев, в сочных воплях официанток, выкрикивавших заказы, в грубом ржании парней в углу, смотрящих по телевизору футбол, и в ритмичном бряцании пинтовых бокалов с пивом о деревянные столы.
Гретхен быстренько осмотрелась — не ошиваются ли поблизости миньоны Шонесси. Вся их братия, во главе с боссом, появлялась в пабе не менее трех раз в неделю, но сегодня, по-видимому, был не их день. Гретхен развеселилась и принялась выглядывать того, ради кого она сюда и пришла.
 
Вот он. Сидит на диванчике в конце зала, склонясь над привычными картами скачек. Скачки — слабость Райана Келли, и на эту слабость всегда можно надавить, как на больную мозоль. Но не сейчас. Сейчас она просто заплатит за его выпивку, и он в благодарность расскажет все, что ей следует знать.
— Скучал? — спросила она, пристраиваясь на сиденье напротив Райана.
— Невыносимо, крошка, — промурчал тот бархатным баритоном с легким ирландским акцентом.
Гретхен досадливо скривилась: Райан трезв как стекло. По своему опыту она знала, что чем больше Райан накачивался пивом, тем сильнее прорезался его акцент. Пока же до положения риз ему было пить да пить.
Райан обернулся к Маркони, и во взгляде его мелькнуло что-то омерзительно хищное. Гретхен передернуло от отвращения.
— Даже не думай! — зло прикрикнула она.
— Ах, Грета, единственная моя, не сомневайся, предел моих желаний — это ты, — без всякого стеснения солгал он, зная, что ей придется по вкусу столь непритязательный комплимент.
— Детектив Лорен Маркони, — представилась Маркони, нарочито выделив слово «детектив».
Келли в притворном испуге вскинул руки и плаксиво запричитал:
— Что бы Гретхен тебе ни наговорила, я невинен как дитя, клянусь!
Гретхен рассмеялась. Трудно поверить, но Келли никогда не преступал закон. Все его грехи сводились к скачкам да выпивке, но кто первым бросил бы в него камень? Жизнь тяжела. Жизнь невыносима.
Маркони промолчала, и Гретхен осенило, что молчание и наблюдение за развитием ситуации — модус операнди Маркони, способ действия, к которому она прибегает, когда боится попасть впросак. Не самая мудрая тактика, по мнению Гретхен, но вполне действенная.
— Келли, да твой бокал почти пуст! — воскликнула она, хотя Райан успел отпить всего полпинты «Гиннеса».
Губы Райана дрогнули, и он одним махом прикончил темную жидкость.
— Все-то ты подмечаешь, Грета, — удовлетворенно крякнул он, с грохотом опуская увесистый бокал на стол и махая официантке. — Бриджит, крошка, повтори, будь любезна!
Официантка скорчила недовольную мину, но кивнула и поспешила прочь — принять заказ у мальчишек-студентов, оккупировавших столик посреди мрачноватого захудалого зала.
С печальным вздохом Келли свернул карты, сунул их под ягодицы и уставился на Гретхен с Маркони:
— Ну-с, дамы, чем могу служить?
Не красавец, Райан Келли обладал незаурядным обаянием и приятной внешностью. Его худощавая, жилистая фигура, говорившая о переизбытке кофеина и недостатке полноценных обедов, смоляные волосы, карие глаза, волевой подбородок и аристократический, с горбинкой нос неизменно вызывали восхищение у противоположного пола. Выдавали его только руки: если Райан не занимал их какой-нибудь дребеденью, они предательски тряслись. Вот и теперь, глядя на Гретхен и Маркони, он вертел в пальцах солонку.
— Маркони, перед тобой Райан Келли из «Бостонского глашатая», — сказала Гретхен.
При упоминании о самой гнусной из самых гнусных бостонских газетенок глаза Маркони слегка расширились.
— Несказанно рад познакомиться, — поклонился Келли, с довольной улыбкой принимая у Бриджит новую пинту «Гиннеса».
Бриджит довольно нелюбезно сунула ему бокал, расплескав пиво Келли на запястье, но Райан не подал и виду, что подобное небрежение хоть сколько-нибудь его задевает.
Гретхен познакомилась с Келли много лет назад. В те времена Райан, юный и неоперившийся журналист, только-только вылетевший из университета, готовился сворачивать горы и низвергать авторитеты. Работа в «Бостонском глашатае» подрезала ему крылья. Осознав, что попал в мыльную оперу печатной индустрии, он сник и забил на все болт. Гретхен не устояла перед его непрошибаемым пофигизмом, а Райан — перед ее убийственной прямотой. Не иначе как сама судьба свела их вместе.