Никто не знает тебя

— В письме приводились чрезвычайно убедительные факты, — глядя перед собой, произнесла Лена. — Кстати! — Она внезапно остановилась и схватила его за руку. — Ты помнишь свой последний разговор с Тесс?
Рид догадался, что угодил в хитро расставленный капкан, и, не успев сообразить, как из него выбраться, соврал:
— Кони-Айленд.
— Что — «Кони-Айленд»?
Изображая смущение, Рид застенчиво потупился:
— Тесс с детства мечтала о нем, и мы планировали туда съездить.
— М-да, — протянула Лена, отводя глаза, и Рид крепко задумался, что же содержалось в том проклятущем электронном письме.
— Послушай, — не выдержал он. — Если ты думаешь, что Тесс убили, то кто, по-твоему, ее убил?
Прищурив изумрудно-зеленые глаза с крохотными, с булавочную головку, зрачками, Лена внимательно посмотрела на него, быстро высунула язык и облизала нижнюю губу:
— Не знаю.
Скрывая внезапную дрожь в пальцах, Рид сунул руки в карманы.
Лена умела читать мысли. Но не она одна обладала такими способностями: он тоже умел читать мысли.
И в тишине, наступившей после ее ничего не значащего ответа, он ясно расслышал невысказанные ею слова.
«Кто, по-твоему, убил Тесс?»
«Ты!»
* * *
Через несколько дней Рид, так и не оправившись от безмолвного укора, полыхнувшего в глазах подруги детства, прошиб кулаком стену. Он надеялся оставить лишь еле заметную вмятину, но не рассчитал удара, и кулак, пробив тонкий слой штукатурки и краски, разрушил стену до кирпичной основы.
Рид взвыл и рухнул на колени.
Перекись водорода, шипя, полилась на ободранные, сбитые в кровь, измочаленные костяшки, и Рид чуть ли не с упоением отдался пронзительной боли, заглушившей тупую пульсацию в сломанной из-за этой нелепой выходки кости.
Марая фарфоровую белизну раковины, заструились алые ручейки. Как много крови… Намного больше, чем можно было ожидать от неразумного удара.
Тыльной стороной ладони Рид провел над губой. Ладонь повлажнела.
Аккуратная, чистенькая ванная приобрела зловещий вид. Кровь виднелась повсюду: на выложенном плиткой полу, на шкафчике, на белоснежных лепестках свежесрезанных роз. Клэр каждый день украшала ими ванную комнату, хотя этой комнатой пользовались только члены семьи.
Дернулась дверная ручка. Рид попятился, гипнотизируя чахлую защелку. Выдержит ли?
Держись. Держись. Держись…
Ноги его подкосились, и тело обрело долгожданный покой… Очнулся он на полу в узком проходе между унитазом и стенкой. Как долго он был без сознания? Когда успел свернуться калачиком и обхватить руками поднятые к груди колени? Он ничего не помнил и с недоумением вглядывался в отблески сочащегося сквозь окно угасающего вечернего света. Неужели он провел взаперти не один час? Взаперти с самим собой. Пойманным в западню собственного разума.
Он глубоко вздохнул. По сырым от крови щекам текли слезы. Он гневно смахнул их. Сдавивший грудь страх, собравшись в тугой комок, подкатил к горлу, но он быстро сглотнул, не давая страху возможности перехватить дыхание.
Боль в рассеченных костяшках, удвоившаяся от удара рукой по фарфоровому унитазу, задавила на корню подступившую было паническую атаку.
В состоянии, близком к помешательству, Рид нащупал телефон. Взгляд его блуждал, и он суматошно, боясь растерять присутствие духа, набрал номер.
— Кто тебя нанял? — просипел он, едва Лена подняла трубку.
На заднем плане послышалась возня, затем все стихло. Он мог бы поклясться, что Лена укрылась в тишине кабинета, потому что, когда она заговорила вновь, в трубке, кроме ее голоса, не раздавалось ни звука.
— Рид? Что с тобой? Я могу чем-то помочь?
Он сжал губы: нет, она ему не ответит. Ни на этот вопрос, ни на следующий.
— Что тебе от меня надо?
Лена промолчала. Он знал ее. Видел, словно воочию, как она в роскошных одеждах восседает в роскошном кресле — леди с головы до ног, та самая леди, которую двадцать лет назад она обложила бы непотребными ругательствами.
— Тесс ненавидела Кони-Айленд, — произнесла Лена и помедлила, чтобы он проникся смыслом сказанного. И когда до него дошло, он еле сдержал отборную брань. — Ты сказал, что в вашу последнюю встречу вы беседовали о Кони-Айленде. Что Тесс мечтала туда поехать. Но в детстве она отправилась туда с тетей, потерялась и полночи блуждала в потемках.
 
Черт, как же он об этом забыл! Именно поэтому всякий раз, когда речь заходила о Кони-Айленде, он неизменно вспоминал Тесс!
— Лена…
— Теперь понимаешь, почему я насторожилась? — резко перебила его Лена.
Рид уставился на пятно крови на кафельной плитке.
— Ты просто не помнишь? — смягчилась она. — Или не в силах мне рассказать?
Он отнял телефон от уха и нажал отбой.
 23. Гретхен. Наши дни… 
 
Не успела Гретхен толком объяснить, зачем она позвонила, как Фиона Мерфи пригласила ее в гости. Аллилуйя! Все эти полусумасшедшие члены семейств, страдающие фобиями, — настоящая отрада для полицейских. Они искренне хотят общаться с копами. Особенно такие, как Фиона Мерфи, которых представители закона давным-давно списали в утиль.
О чем Фиона и упомянула, выкладывая перед Гретхен и Маркони печеньки, по виду напоминавшие «Орео», а по вкусу — обманувшийся в своих надеждах картон. Не будь рядом широко и благодарно улыбавшейся Маркони, Гретхен испепелила бы старушку взглядом, а то и оторвала бы ей руку, высыпавшую на тарелку безвкусные кругляшки. Все-таки полезно иметь рядом напарницу, покорно следующую правилам светского этикета и готовую принять удар на себя.
Старушка начала брюзжать о современных полицейских, которые переключают ее на диспетчера в архивном отделе, стоит ей только позвонить в участок, но Гретхен ее перебила.
— Мисс Мерфи, мы беседовали с вашим племянником.
При имени Деклана Фиона слегка сощурилась, и Гретхен интуитивно почувствовала ее желание сурово свести брови.
— Жаль, что не с племянницей, — горько посетовала Фиона, подтвердив догадку Гретхен о разладе между родственниками.
— Вы с Декланом сейчас не общаетесь?
— Мальчишка слишком высоко задирает нос, — невнятно буркнула в чашку с чаем Фиона. — Думает, я сбрендила. Не подпускает ко мне журналистов. Но попадись мне толковый репортер, и я…
Старушка мечтательно замолчала. Ее сухонький, тронутый помадой рот механически шевелился, но из него не вылетало ни звука. Пряди спутанных и ломких седых волос лезли ей в глаза. На шее поблескивала пара очков. Другая пара очков сидела на лбу, третья свисала с ворота блузки. Когда Фиона говорила, с губ ее слетали, оседая на скатерть, брызги слюны.
Неудивительно, что Деклан прятал ее от посторонних глаз. Одно интервью с такой вот Фионой Мерфи — и оппоненты резво обскачут его в предвыборной гонке.
— И что бы вы ему рассказали?
Если по прошествии двух десятилетий Тесс так и не объявилась и никто не нашел о ней никаких сведений, какой смысл размещать о ней статью в «Бостон Глоб»?
— Рассказала бы о вопиющей некомпетентности поголовно всех представителей службы, призванной нас защищать, — затряслась от гнева Фиона. Глаза ее расширились, она резко откинулась на спинку стула и вдруг съежилась, сообразив, кто перед ней. — Ох…
— Мне очень жаль, что вашим звонкам не уделяют должного внимания, мисс Мерфи, — с обезоруживающей искренностью проговорила Маркони. — Простите, что с вами дурно обращаются.
Сморщенные, пергаментные щеки Фионы покрылись довольным румянцем, старушка вытянулась и глубоко вздохнула, расправляя грудь. «Надо же, как мало ей надо, — поразилась Гретхен. — Ласковое слово — и вот она уже тает как воск. И почему ни один диспетчер до этого не додумался?» Впрочем, с этих диспетчеров станется. Порой Гретхен казалось, что в полицейском управлении есть только один более-менее приличный коп, да и тот — Шонесси.
Она покосилась на Маркони. Ну, возможно, два копа. Не больше.