Восток в огне (ЛП)

Старый раб сделал глоток и будто бы задумался.
- Наверное.
- Ну, он кажется простым хозяином. Никаких особых требований, - Мамурра был упрям.
- Вареные яйца, - сказал Калгак.
- Прости?
- Вареные всмятку яйца. Очень их любит. Варить надо именно так.
  
Глава   3
 
Прошло время, прежде чем Максим протрезвел. Как только Баллиста отпустил его, мужчина раздобыл хлеба, сыра, оливок, воды и небольшой кусок медовых сот на ближайшем рынке и отправился на поиски тихого местечка. Он обнаружил заброшенный сад и выбрал место, откуда просматривались обе возможных точки входа. Проверив кустарник на предмет змей, к которым Максим питал особый страх, он устроился поудобнее с единственной своей книгой – «Сатириконом» Петрония. С тех пор, как Баллиста научил его читать по латыни, Максим пробовал прочесть и другие книги, но ни одна из них не отзывалась в нем как «Сатирикон». В ней римлян изобразили прямо как в жизни: развратными, пьяными, жадными, двуличными и склонными к насилию – людьми, похожими на самого Максима.
На следующий день Максим ощутил себя полным жизни. Едва забрезжил рассвет, капитан объявил, что он раз он смог увидеть пик горы Тенос, день превосходно подходил для путешествия. Баллиста провел ритуал как положено, и «Конкордия» отдала швартовы. Максим стоял прямо за корабельным тараном и наслаждался безупречным видом на лазурное море. Какая милая ирония: он, раб, наслаждается солнцем и брызгами на лучшем месте во всем корабле, пока прямо за ним и под ним 180 свободных человек, технически римских солдат, из которых немалая часть была добровольцами, сидели на жестких скамьях в душной полутьме и гребли изо всех сил. Пусть жалкие ублюдки получат заносы в задницы, подумал Максим.
Рабское состояние не слишком тревожило его. Некоторые переносили это тяжело, юный Деметрий, к примеру. Гречонок ходил как в воду опущенный с тех пор как объявили, что корабль совершит остановку на Делосе. Может, дел было в том, как именно стать рабом. Некоторые ими рождались. Некоторых бросали в навозе, а потом подбирали работорговцы. Кто-то был так беден, что сам продавался в неволю. Кого-то обратили в рабство за преступления, других поймали пираты или разбойники. За пределами империума многих поработили могучие армии Рима – меньше, чем раньше, когда у римлян еще не было манеры проигрывать. А кто-то попал в рабство прямо как Максим.
Когда-то он был свободным человеком и его звали Муртаг. Его последним воспоминанием об этой жизни было то, как он смеялся с другими воинами. Они привязали крестьянина к дереву, вдруг тот припрятал горшочек с золотом, и передавали по кругу бурдюк с пивом. Первым же воспоминанием о рабстве было то, как он лежит в какой-то телеге. Руки крепко связаны за спиной и на каждой кочке телега подпрыгивала, добавляя боли в голове. Между этими двумя воспоминаниями лежала пропасть беспамятства. Будто кто-то взял его свиток с «Сатириконом», выдрал кусок, а затем склеил концы вместе, или вырвал несколько страниц из этих новомодных кодексов. История будто взяла и перепрыгнула с одной сцены на другую.
В телеге был еще один воин, которому сохранили жизнь,, Кормак. Похоже, они пытались угнать немного скота у соседнего племени, и его войны их догнали. Отступали с боем, Муртаг получил пращной пулей в голову и потерял сознание. Теперь их везли к берегу чтобы продать римским работорговцам.
Кормака продать не смогли. Небольшая рана на ноге загноилась, и он умер. Муртага продали. Его новый владелец решил, что «Максим» - хорошее имя для будушего гладиатора, так что Муртагом мужчину больше не звали. Максима отправили в Галлию и продали ланисте, тренеру бродячей труппы гладиаторов. Сперва Максим бился грубым цестом, утыканной шипами перчаткой боксера. Но потом произошёл инцидент: Максим и ретиарий, боец с сетью и трезубцем, поссорились из-за денег. Чтобы компенсировать убыток от покалеченного ретиария Максима продали в другую труппу, где тот научился сражаться с вытянутым щитом и коротким мечом мурмиллона.
 
Максим бился в огромном каменном амфитеатре Арелата, когда его впервые заметил Баллиста. Англ хорошо заплатил за Максима, и не без причины. Тогда, отправляясь на крайний запад, Баллисте нуждался в двух вещах: телохранителе и учителе кельтского наречия.
Максим не был одержим желанием вернуть свободу, как некоторые рабы. Римляне были необычайно щедры на манумиссию – но только потому, что надежда на освобождение была пряником, дополнявшим кнут в виде распятия дабы удержать рабов от отчаянного бегства или восстания. На уровне отдельных личностей это был и способ пустить пыль в глаза для римских элит. Освобождение множества рабов создавало нужду в покупке новых. Свобода, думал Максим, была неразрывно связана с ожиданиями и обязательствами. Мужчина не слишком нуждался в крыше над головой, особенно своей собственной. Он желал есть и пить от пуза, а также очереди жаждущих утех девушек, хотя, иногда, принуждение тоже имело свою прелесть. Еще он любил драться. Он был в этом хорош, и знал это. Если б Максим остался дома и выжил, получил бы желаемое в дружине местного ирландского царька. Здесь, в качестве телохранителя Баллисты, он имел, что хотел, и даже больше – выбор женщин был даже богаче. Кроме того, вопрос свободы вообще не стоял, пока Максим не вернул долг Баллисте. Он часто вспоминал, как это случилось: шляпки обувных гвоздей предательски скользят по мраморному полу (никогда не надевал эту дрянь снова), меч выбит из пальцев (впредь всегда надевал темляк), свирепое смуглое лицо, меч воздет для смертельного удара, и вдруг выпадает из руки, отрубленной Баллистой.
Когда мужчина был юн и нигде не бывал, его бесконечная болтовня наградила его прозвищем Муртаг с Долгой Дороги. И только теперь прозвище обернулось правдой, но лишь Баллиста звал его так, и то лишь изредка.
Максим был доволен тем, что имел. Конечно, было бы неплохо однажды вернуться домой, но лишь однажды и ненадолго – только чтоб убить тех, кто его поработил, изнасиловать их женщин и спалить их дома.
Вояж «Конкордии» тек плавно как вода в клепсидре судна. Все два дня перехода от Делоса до Книда светило солнце раннего октября и дул нежный ветер; сперва к востоку до острова Икар, затем на юго-восток к Спорадам, цепочке островов между строгими жителями Коса и декадентами Малой Азии, и, наконец, к полуострову Книд. Здесь они бросили якорь на пару дней чтобы набрать пресной воды и взглянуть на забрызганные семенем ноги скульптуры Афродиты Книдской.
Утром они покинули Книд, едва рассеялся туман. Капитан сказал, что здесь такое порой случается, но обычно не так плохо, но что-то в этом духе имеет место по крайней мере полгода. Видимость упала до двух миль, и «Конкордия» взяла курс к мысу Оногнат, затем свернула к юго-востоку к северному берегу острова Сими. Торговое судно на якоре свидетельствовало о близости этого острова. «Конкордия» проскользнула мимо и направилась к Родосу.
- Два паруса прямо по курсу. Пираты. Готы!
На палубе «Конкордии» воцарился кавардак, и лишь окрик капитана вернул подобие порядка. Как только гомон стих, он велел всем сесть. Баллиста и капитан прошли к носу корабля. Там они увидели противников, что вышли из тумана всего в двух милях впереди. Спутать их с кем-то еще было невозможно – характерная двуносая форма судов выдавала их владельцев с головой. Одна мачта по центру, одно рулевое весло по правому борту, множество щитов по бортам. Каждый из готских драккаров был на треть короче «Конкордии», но имея лишь один ряд гребцов, сидел в воде куда ниже.