Мир всем
— Понятно. Быстро расскажи мне, много фрицев в фольварке?
— Не очень. Пять офицеров, они на хозяйской половине. Хозяева муж и жена. Ещё есть горничная Катерина, она за немцев. Работник Ласло, он немой, но будет помогать нашим. Немцев терпеть не может. Около ворот стоит танк.
— Танк я видел. Скажи, сколько солдат.
Дуня произвела быстрый подсчёт в уме:
— Около пятидесяти. Но вам не надо идти, где танк. Фольварк лучше обойти со стороны реки. Там на страже стоят два солдата. Я отнесу им бутылку вина, попрошу у Ласло. И дверь в дом оставлю открытой.
— Хорошо. — Гриша крепко сжал её руку. — Ты молодчина. Услышишь выстрелы — прячься куда-нибудь. Лучше в подвал. Сможешь?
— В подвал меня не пустят, но ты не беспокойся. Главное, бейте фашистов покрепче!
Она выглянула наружу:
— Я сейчас пойду с сеном и заговорю с охранником, а ты уходи, он тебя не заметит.
Гриша смотрел на неё блестящими глазами, и Дуня не удержалась, поцеловала в щёку:
— Удачи тебе!
На миг прижав её к себе, он прошептал в самое ухо:
— Ещё увидимся! Иначе и быть не может! Ты отличная девчонка!
* * *Фольварк взяли почти без боя. Со стороны Советской армии потери составили двое раненых, со стороны немцев пятеро убитых, остальные пленные. Растерявших спесь пленных как баранов погнали в сенной сарай, где напротив двери установили пулемёт, чтоб отбить охоту к сопротивлению. При виде пулемёта фельдфебель, который накануне гонял Дуню по двору, втянул голову в плечи и сбивчиво забормотал на каком-то ужасном швабском диалекте, Дуня едва могла разобрать его мольбу:
— Герр офицер, прошу, не расстреливайте. У меня дома жена, дети. Я простой рабочий, я за мир во всем мире. Гитлер капут!
Горничная Катерина где-то пряталась, а хозяева стояли тут же, обречённо понурив голову.
Командир советского подразделения в чине майора повернулся к Дуне:
— Зверствовали? Издевались?
Она перехватила умоляющий взгляд хозяйки и покачала головой:
— Нет. Другие осты жили в сто раз хуже. А нас хоть кормили досыта. У них сын под Сталинградом погиб.
Взгляд майора стал жёстким.
— Нечего было соваться. — Он махнул рукой хозяевам. — Идите, занимайтесь своими делами. А ты молодец. Хорошо помогла. Мне Макаров про тебя докладывал. Жаль, зацепило его при штурме. Ну да не беда. Он парень крепкий. Санинструктор пообещала через неделю поставить на ноги.
У Дуни пересохло во рту:
— Где он?
Хмыкнув, майор подозвал одного из бойцов:
— Колосов, проводи девушку к Макарову. Где там у нас санинструктор амбулаторию оборудовал? В хозяйской спальне? Тогда сама найдёт дорогу.
С перевязанной головой Гриша сидел на кровати и сиял улыбкой:
— А, спасительница! Давай присаживайся, — он похлопал ладонью по краю кровати. — Рассказывай, как тут с вами немчура обращалась.
Больше всего на свете Дуня сейчас жалела, что стоит перед Гришей в грубых чёрных ботах на деревянной подошве — такие специально продавались для рабов, чтоб по стуку подошв арийцы знали, что идут осты, и в сером платье-мешке с нашивкой «OST» на груди. Но Григорий, казалось, совсем не замечал несуразного убого наряда, а смотрел на неё, как на дивную царевну-лебедь.
Целых десять дней, пока не зажила рана, они не расставались. Не могли наговориться, налюбоваться друг на друга. А перед тем как фронт двинулся дальше, Гриша взял её за руку и потянул к командиру.
— Товарищ майор, я прошу вас выдать Дуне справку, что она моя жена.
Тот оторопел:
— Ты что, Макаров, я тебе ЗАГС, что ли? Кончится война — и поженитесь, честь по чести.
— Богдан Алексеевич, напишите справку, очень вас прошу. — Гриша упрямо сжал губы. — Вы сказали, что представите меня к ордену, так вот, вместо ордена дайте Дуне справку.
— Как это не надо ордена? Ишь какой ферт выискался, орденами разбрасывается! — взвился майор. — Заслужил — носи! — Он достал изо рта папиросу и щелчком отправил её под ноги. — Может, вы до конца войны ещё тысячу раз передумаете.
— Не передумаем, — стоял на своём Гриша. — Вы что, не верите, что можно за неделю полюбить друг друга?
— Да верю, — лицо майора помягчело, — сам так женился.
— Ну вот, — Гриша почувствовал слабину и поднажал, — а я хочу, чтоб у нас всё было по-честному, по закону. Товарищ майор, напишите справку, ну что вам стоит? А жене она ох как пригодится. — Гриша вытолкнул Дуню вперёд себя, и она со страхом подняла глаза на командира.
Майор испустил тяжкий вздох:
— Ну, Макаров, твоя взяла! Если бы не был лучшим разведчиком… Печать у замполита поставишь, скажешь, я приказал.
* * *Про свою мать Дуня рассказывать не стала — стыдно признаваться в таком, а справку достала из кармана, зашпиленного булавкой, и протянула Павлине Никитичне:
— Если бы Гриша не догадался взять справку, то я бы сейчас неизвестно где была.
Мы, соседки, набились в комнату тёти Паши и с молчаливым сочувствием смотрели на худенькое лицо Дуни с голубыми глазищами в пушистых ресницах. Малышка Наташа на тёти-Пашиных руках сладко спала. Тётя Паша прижимала её к себе, словно боясь, что ребёнок вдруг растворится, как кусочек сахара в кипятке, или найденная невестка окажется сном и пробуждение принесёт новое горе.
Голосок Дуни звучал с таким нежным простодушием, что сразу понималось, как бесшабашный сорвиголова Гришка Макаров влюбился в неё с первого взгляда. Отпив из кружки несколько глотков чая, она продолжила рассказ о своих мытарствах:
— Когда наши войска ушли из фольварка дальше, к Берлину, ночью меня разбудила горничная Катерина. Она стояла одетая и держала в руках большую хозяйственную сумку, чем-то туго набитую.
— Дуська, вставай!
Я удивилась, что Катерина обращается ко мне на чистом русском, потому что раньше делала вид, что понимает его с трудом.
— Куда вставать? Зачем?
— Затем, что завтра здесь снова будут немцы. У меня верные сведения. И нас с тобой поставят к стенке за то, что помогали русским. Надо бежать к своим.
— К своим?
— Ну, конечно! — Катерина всплеснула руками. А куда же ещё!
— И я, дурочка, ей поверила. — Дуня опустила плечи. — А оказалось, что Катерина привела меня не к нашим, а к американцам. Это уже потом я узнала, что наш фольварк оказался на стыке советской зоны оккупации и американской. Вот Катерина и решила бежать к американцам, чтобы уехать в Канаду — у неё там родня обосновалась, а в одиночку через лес идти боялась.
Да ещё не забыла прихватить полную сумку хозяйского добра.
Не знаю да и знать не хочу, где и с кем осталась Катерина, а меня американцы отправили в лагерь для перемещённых лиц. Кого там только не было — полный интернационал: чехи, словаки, венгры, много сербов, французы, норвежцы — все, кто оказался на территории Германии. Мы жили в длинных дощатых бараках с койками в три яруса. Кормили хорошо. Представляете, к праздникам даже конфеты давали. В том лагере у меня Наташенька родилась. Я очень хотела домой, надеялась на встречу с Гришей. Думала, если потеряемся, то встретимся в Колпино, он заставил меня заучить адрес наизусть, как молитву. Я потом часто повторяла про себя: Колпино, Колпино, Колпино — будто перестук колёс. Закрывала глаза и представляла, как домой приеду.
— Но оказалось, что на Родину попасть не так-то просто — американцы всеми способами уговаривали не возвращаться. — Дуня нахмурила брови. — Постоянно запугивали, мол, дома вас сразу расстреляют, в лучшем случае в тюрьму, а у нас свобода, возможности, цивилизация, не то что в СССР, где грязь и пьянь. Одну девушку, Надю, у неё отец в Москве в наркомате работал, чуть не похитили, чтоб потом отца шантажировать. Но мы, русские, Надюшку всем бараком отбили. Наконец, когда в лагере из-за задержек стал назревать бунт, русских посадили в вагоны и отправили в СССР, но не по домам, а в другой лагерь — фильтрационный. Он был уже советский. Особый отдел НКВД нас проверял на предмет сотрудничества с фашистами. Мне следователь очень суровый попался, кулаком стучал, запугивал, чтоб призналась, что у меня ребёнок от немца. Спасибо, Гриша догадался справку у командира выпросить, что я его законная жена, а то я бы никогда не доказала свою невиновность. В ссылку бы, наверное, не послали и в тюрьму не посадили, но пятно на всю жизнь. Сперва мне не поверили — послали запрос Гришиному командиру. Через пару месяцев из части пришёл ответ, что Гриша погиб, но командир действительно выдавал справку его законной супруге Евдокии Георгиевне Масловой о вступлении в брак. На дорогу меня снабдили пайком, выделили деньги на билет, и я стала добираться в Колпино. — Дуня легко прикоснулась пальцами к руке Павлины Никитичны. — Кроме вас и Наташи у меня никого нет.