Мир всем
* * *Я не люблю ходить в общественную баню, стесняюсь раздеваться на людях да и на других стараюсь не смотреть. Помню, в детстве меня настолько ошарашило обилие голых тел, что в следующий раз я ревела белугой, упиралась ногами во входную дверь и вынудила маму мыть меня дома. Для этого кипятилось ведро воды и в пустую ванну ставился таз, куда я залезала, дрожа от холода. Не знаю причину, но наша ванна больше годилась для ледника, чем для ванной комнаты, тем паче, что непосредственно ванна, оставшаяся с дореволюционных времён, представляла собой облезлое железное корыто с ржавыми потёками на поверхности. В некоторых квартирах в ванных имелись дровяные колонки с баком для горячей воды, но нашу квартиру барская роскошь обошла стороной. То есть следы колонки обнаруживались в виде креплений на полу, но сама колонка, видимо, пала в борьбе с революционным бытом.
Но в Колпино возможность помыться исчерпывалась исключительно баней, куда стекался народ со всех концов города.
Сразу вслед за мной в раздевалку ворвалась молодая мамочка с маленьким сынишкой и принялась крикливо выторговывать себе место. Из помывочной доносились стук шаек, звуки льющейся воды, разговоры, смех.
Я хотела и не хотела снова увидеть Марка, поэтому для себя решила избежать встречи. Захочет — найдёт меня. А вдруг не захочет? Значит, так тому и быть!
Если бы проводилась олимпиада на скорость банного мытья, то я точно заняла бы первое место. Максимум через десять минут я уже оделась и разгорячённая выскочила на улицу.
Прислонясь к дереву, Марк стоял у выхода. Свой сухой веник он держал наподобие букета и сосредоточенно считал сморщенные берёзовые листочки. При виде меня он поднял голову и удивлённо присвистнул:
— Что, уже? Я не ждал тебя раньше чем через полчаса.
Я кивком указала на веник:
— Ты что, не пошёл в баню?
— Не пошёл, — легко признался он. — Боялся тебя пропустить.
— Но ты же купил билет!
— Я отдал его женщине с ребёнком. Она стояла последняя в очереди.
Я внезапно поняла, что от удивления перешла с ним на «ты», и он не замедлил воспользоваться моей оплошностью. Ну ладно, на «ты» так на «ты», обратной дороги нет. В конце концов, на фронте меня совершенно незнакомые бойцы называли сестрёнкой.
С банным веником в обнимку Марк проводил меня до барака. Тихий вечер постепенно сгущал сумерки, но свет не уходил совершенно, а лишь менял цвета домов на разные оттенки: от голубого до густо-фиолетового. Нарождающиеся белые ночи позволяли строителям работать дотемна, поэтому тишину то и дело нарушали то визг пилы, то стук молотков. Сегодня в нашем бараке женщины занимались стиркой, и весь двор перед входом напоминал палубу корабля с развешенными на рее разноцветными тряпками. На ветру хлопала крыльями простыня с заплатками и пузырём надувалось пустое брюхо пододеяльника. За столиком из грубых досок — его сколотили на днях — мужики резались в домино. Репродуктор на телеграфном столбе транслировал лирику:
С той поры, как мы увиделись с тобой,В сердце радость и надежду я ношу.По-иному и живу я и дышуС той поры, как мы увиделись с тобой.От вида мирной картины у меня замерло сердце. Боже, какое счастье, что мы дожили! Что радио передает не сводки Совинформбюро, а песни про любовь, что мужчины играют в домино, а дети гоняют мяч, что женщины смеются, а я… а я иду рядом с Марком и то краснею, то бледнею от радости и смущения.
— Доктор! Здравствуйте, доктор! — наперерез нам бросилась одна из соседок — невысокая юркая Маруся с чёрными, как антрацит, глазами. — Доктор, вы меня помните? Вы приезжали на вызов, когда я на переезде ногу сломала. Я прошлым летом на кладбище ходила, а тут поезд, ну я и бросилась бежать. Вы тогда сказали, что до свадьбы заживёт!
— Зажило? — вежливо поинтересовался Марк. Его глаза искрились весельем.
— Нет! — бодро выкрикнула Маруся и подбоченилась. — Я тогда уже была замужняя. А нога вот она, как новенькая, — она выставила ногу на носок, будто собираясь отбить перед Марком чечётку. — Доктор, а вы зачем к нам? — Маруська ехидно сощурились. — Никак Антонина заболела?
— Врач обязан не только лечить, но и предотвращать заболевания, в частности следить за соблюдением санитарии и гигиены, вот я и решил навестить ваш барак с ревизией, чтобы проверить его надлежащее содержание. Вот и веник прихватил на всякий случай, если придётся разбираться с нарушителями, — играючи отбил атаку Марк. Он посмотрел на меня. — А Антонина Сергеевна вызвалась мне помогать.
Марусины глаза округлились:
— Правда, что ли?
— Конечно, правда, — подтвердила я. — Пройдёмте, Марк Анатольевич.
Под остолбенелым взглядом Маруси мы с Марком степенно вошли в дом и лишь в коридоре дружно закатились от смеха. Я не планировала приглашать Марка к себе, но вежливость перевесила доводы рассудка.
Я распахнула дверь в свою комнату:
— Инспектируйте, товарищ доктор, напою вас чаем.
Я думала, что моя соседка Лена на работе, но она оказалась дома. Сидя за столом, она ела гороховой суп, и в комнате пахло лавровым листом и разваренным горохом. Бубуся с мамой приучили меня всегда заправлять свою кровать, но койка Лены напоминала собой поле битвы диких кошек, и плюс ко всему через спинку кровати Лена перекинула пару постиранных чулок. К чести Марка, он и бровью не повёл. То ли сделал вид, что не заметил беспорядка, то ли и вправду не заметил.
Лена откусила кусок хлеба и с набитым ртом спросила:
— Это кого ты привела?
Присутствие Марка она игнорировала.
— Э-э-э… фронтового товарища, — нашлась я, не особо покривив душой.
— Меня зовут Марк, — дружелюбно представился Марк, не обращая внимания на холодный приём. — Я пытаюсь ухаживать за вашей соседкой.
Дерзкие слова заставили меня вспыхнуть до корней волос. Лена с интересом подняла брови:
— И как? Получается?
Он скорбно вздохнул:
— Да пока не очень.
Зажатой в кулаке ложкой Лена показала на веник в его руках:
— А веник для чего? Или вы девушек сразу в баню приглашаете?
— А что, хорошая мысль, — оживился Марк, — надо её как следует обдумать.
Они с таким азартом перебрасывались фразами, что мне пришлось вклиниться в их разговор:
— Товарищи, я вам не мешаю?
Нас остановил резкий стук в дверь:
— Есть кто дома? Товарищ Павлова, я к вам!
Дверь распахнулась, и через порог перешагнул наш участковый уполномоченный старшина Красильников.
* * *Сняв фуражку, старшина Красильников пригладил волосы, осмотрел собравшихся и остановил взгляд на Лене:
— Я, собственно, к вам, товарищ Павлова. — Он повернулся к нам с Марком. — Вижу, вы одеты? Гулять собрались? Ну так идите погуляйте.
Я возразила:
— Мы только пришли.
— Погуляйте, — с нажимом произнёс участковый, — у меня важное дело к Елене Владимировне.
— Они останутся, — напряжённо сказала Лена, — мне нечего скрывать.
Со времени «чёрных воронков» в людях накрепко засел страх перед милицией: почти каждый мог найти в своём окружении арестованных и невинно осуждённых. Начиная с двадцатых годов по стране гуляли доносы «бдительных граждан» на соседей из-за комнаты, на коллегу по работе, чтоб занять его место, на бывших буржуев, на учёных, на учителей, на верующих… — список был бесконечен. Об этом молчали, но каждый знал, что завтра могут прийти и за ним. Я вспомнила, как сама ходила в отделение милиции по поводу Лены, и залилась волной стыда. Неужели на неё ещё кто-то, кроме меня, написал заявление?
Положив ложку, Лена придвинула к старшине второй стул. Больше стульев в комнате не было, и мы с Марком сели на мою койку.
В тяжёлом молчании участковый расстегнул планшет и достал из него блокнот, крупно исписанный корявым почерком.
— Значит так, товарищ Павлова. Нам поступил запрос, что вас разыскивают относительно Степана Максимовича Егорова.