Ватага. Император: Император. Освободитель. Сюзерен. Мятеж
– Имя! – громко спросил он сарацина, остановившись напротив.
– Хафизи Абру, писарь мудрейшего из султанов, щедрого Улугбека, правителя Самарканда, – с достоинством ответил географ.
– Признаешь ли ты Бога единого, Отца Всемогущего, Творца неба и земли, Иисуса Христа, Господа нашего, который был зачат Святым Духом, рождён Девой Марией, страдал при Понтии Пилате, был распят, умер и погребён, сошёл в ад, в третий день воскрес из мертвых, восшёл на небеса и восседает одесную Бога Отца Всемогущего, откуда придёт судить живых и мертвых?
– Нет Бога кроме Аллаха и Магомет пророк его, – четко и ясно произнес сарацин.
– Очень хорошо, – ничуть не расстроился епископ. – Пиши, отче: колдун и богохульник, назвавшийся именем Хафизи Абру, отрекся от Символа Веры и продолжил свои еретические речи. Как не раскаявшийся грешник подлежит прилюдной казни без пролития крови.
Проведя таким образом следствие, суд и вынеся приговор, епископ Анри де Ла Тур двинулся дальше:
– Имя!
– Егор, – ответил Вожников.
– Признаешь ли ты Бога единого Иисуса Христа?
– Пошел ты в жопу! – с чувством ответил Великий князь и император Священной Римской империи.
– Очень хорошо! Ты записал, отче? Грешник не раскаялся. Смерть без пролития крови. Теперь ты. Имя!
– Она тебя не понимает, христианин, – вступился за невольницу Хафизи Абру. – Она моя рабыня, за ее проступки отвечаю я.
– Рыжая! Стало быть, наверняка ведьма. Мартен, раздень ее.
Палач отвлекся от жаровни, взял на верстаке нож и быстро, без жалости, срезал с невольницы платье. Та завизжала, закрутилась – но прикрыть свою наготу была не в ее силах.
– Имя! – Епископ остановился напротив воительницы.
– Шевалье Изабелла, рыцарь ордена Сантьяго, верный слуга Иисуса. Верую в бога Единого… – Женщина отчеканила Символ Веры громко и уверенно. – Я готова поручиться за этих несчастных, заплутавших на пути к Господу нашему в поисках истины и познании тайны его замысла.
– В нарушение заветов Святой Церкви ты носишь мужскую одежду, богохульница.
– Но я рыцарь! Нам дозволено одеваться в походах таким образом.
– Ты рыжая и наверняка колдунья. Уверен, ты лжешь! Мартен, избавь меня от этого мерзкого зрелища! – отступил священник.
Палач, хорошо понимая, о чем идет речь, распорол куртку Изабеллы от рукавов до пояса, а потом от каждой штанины вверх. Остатки рыцарского костюма опали вниз бесформенной грудой тряпья, и теперь настала очередь воительницы ругаться в бессильной ярости и дергаться на веревке.
– Нужно проверить, нет ли на ней печати Дьявола, – распорядился епископ, и вдвоем с палачом они принялись крутить пленницу перед собой, откровенно лапая. Особой нужды хватать женщину именно за грудь или интимные места у них не было – но такой возможности мужчины не упускали.
– Твари! – дернулся на своем кресте Вожников. Но это было все, что он мог сделать. Шевелить пальцами и тихо материться.
– Печать Дьявола может быть невидима, – поднял голову от заполняемой грамоты отец Евфрасий. – Просто в этом месте ведьма не чувствует боли.
– Я помню, отче, – кивнул епископ. – Мартен?
Парень отбежал к верстаку, тут же вернулся с шилом, очень похожим на сапожное, подал властителю города.
– Та-ак… Откуда же мы начнем? – Епископ опять покрутил перед собой пленницу, ощупывая беззащитную жертву. Шея его не устроила, грудь тоже. Ягодицы он после внимательной оценки оставил на потом. Наконец, подняв левую ногу Изабеллы себе до пояса, священник решил: – Будем двигаться по порядку. Снизу вверх.
И с этими словами он загнал шило Изабелле под ноготь большого пальца. Женщина заорала, затряслась от боли. Анри де Ла Тур улыбнулся, кольнул под ноготь второго пальца. Потом третьего:
– Здесь ее тоже нет. И здесь нет. И здесь тоже… – Было видно, что процесс доставляет ему огромное наслаждение, и священник никуда не торопится.
Тем временем день катился к закату, на Клермон стремительно опускались сумерки. В этих сумерках двое горожан, проходя мимо северных ворот, вдруг резко повернули, кинулись на привратников, одинаковым отработанным движением вогнали им ножи в горло. С жидким клекотом убитые повалились на мостовую – в помощь нападающим подбежали еще несколько человек, все вместе они ворвались в караулку. Послышались крики боли, звон железа, стоны, жалобный скулеж.
Еще несколько мгновений – и горожане, выйдя обратно на улицу, деловито сняли с ворот запорный брус. Створки расползлись, и в Клермон влетели полторы сотни молчаливых всадников в похожих вороненых кирасах и темных кольчугах. Следом за ними катилось четыре возка.
На центральной площади, возле трехэтажного просторного дворца клермонского епископа, всадники остановились, спешились. Из первой повозки они аккуратно сняли крупный железный шар, положили у парадных дверей, споро закидали тяжелыми мешками. Пару раз щелкнуло кресало – всадники поднялись обратно в седла, разъехались по соседним улицам.
Словно молния на миг осветила центральную площадь, невероятным грохотом разбудив спящих людей, сорвав ставни вместе с окнами с ближайших домов и заставив вздрогнуть весь город. Вороненые воины быстро вернулись ко входу и один за другим забежали внутрь.
Жители, забывшие закрыть ставни вечером, поторопились сделать это сейчас. Все понимали, что на улицах творится неладное – но идти выяснять, кто кого режет на этот раз, желающих не было. Пусть друг друга насаживают на копья те, кто понимает, за что дерется. Если это не англичане – то простых жителей свара, скорее всего, не затронет. А коли англичане… Что тогда поделать? Пограбят и уйдут.
От грохота, потрясшего весь дом, на столе в пыточной даже упал подсвечник – но, к счастью, палач успел поднять его до того, как занялись бумаги.
– Иди узнай, что случилось? – приказал пареньку епископ и снова вернулся к исследованию. Он успел дойти до середины бедра, старательно накалывая каждый дюйм на коже рыжей ведьмы. Нога ниже бедра порозовела и слегка распухла, местами проступали капельки крови. Но самое интересное предстояло, конечно же, впереди. Пленница выла и металась, но сделать ничего не могла и с нарастающим ужасом ждала момента, когда шило доберется до сокровенных мест.
Дверь распахнулась, в комнату вошел воин в вороненой кирасе, с обнаженной окровавленной саблей.
– Что еще такое?! – раздраженно рявкнул епископ. – Чего надо?
Гость взмахнул клинком. Голова сюзерена Клермона отскочила к столу, тело повалилось в другую сторону. Писарей за столом молчаливый гость просто заколол, буднично и деловито. Подошел к андреевскому кресту, срезал путы с рук и ног Егора, отер лезвие о тряпье под ногами Изабеллы и вышел вон.
– Ой, ё-о-о… – застонал Вожников. Руки, ноги затекли и почти не слушались. Не без труда он доковылял до верстака, взял нож, побрел назад, обнял шевалье, располосовал веревку на запястьях, осторожно опустил на пол: – Ты как, милая?
– Как в аду, дорогой, – скривилась женщина.
– Я сейчас… – Егор освободил Дарью, сарацина, вернулся к воительнице, но та уже поднялась и, приволакивая ногу, подобралась к епископу:
– Помоги!
– Да он уже мертв!
– Я знаю. Теперь одежда ему ни к чему. А мне нужна!
– А-а, понятно…
Егор помог вытряхнуть священника из сутаны, надел ее на шевалье Изабеллу. Глядя на подругу по несчастью, невольница забрала себе рясу одного из священников. Среди пыточных инструментов Вожников выбрал тяжелый топор, стараясь не думать, для чего он предназначен. Кивнул:
– Пошли.
– Что тут происходит, Георгий? – наконец решилась спросить женщина.
– Похоже, епископа грабят. Пошли, посмотрим, где твоих слуг держат? Наверняка ведь тоже повязали!
– Здесь они, в соседнем узилище, – появился в дверях Пересвет и протянул Изабелле пояс с мечом: – Кажется, это твое. Лучше, если своих воинов ты выпустишь сама, прекрасная амазонка. Меня они могут не понять.
– Ты?! – вздрогнула Изабелла. – Откуда?
– Испугался, спрятался, – кратко изложил мальчишка. – Но теперь уже не страшно. Северные ворота открыты, господин. Утра лучше не ждать.