Ватага. Император: Император. Освободитель. Сюзерен. Мятеж
Князь Егор через своих торговых агентов всю европейскую ситуацию знал, контролировал, и находился в постоянной письменной связи с домом. Отправленное княгиней Еленой войско вот-вот должно было войти в Богемские пределы, и тогда крестоносцам здесь просто нечего будет ловить. Останется одна опасность – фанатики-табориты. Впрочем, далеко не все из них фанатики, просто людям хочется верить в идеи справедливости и равенства, чего в мире не было, нет и не будет никогда, ведь все люди рождаются разными – один богатый, другой бедный, один умный, другой – дурак… один – в Москве, другой – в Мухосранске. Кстати, московский дурак в гораздо более выгодном положении, чем умник из Мухосранска – в феодальном государстве почти все от места жительства зависит. Хоть как-то пытаться сблизить разные общественные слои, нивелировать хоть в чем-то различия в уровне жизни и есть основная задача власти, для феодального государства непосильная, а потому в любой момент чреватая социальным взрывом.
Да! Фридриху Гогенцоллерну – помочь. Как только – так сразу. И о Сигизмунде подумать: он же ведь еще и венгерский король. А что, в Венгрии нет обиженных родичей со стороны супруги, отодвинутых от корыта голодных ртов? Да полным-полно! Вот и подкинуть им деньжат на мятежик, воинами помочь. Белые ленточки на шею и вперед – чужие против хищников! Пусть господин император не о крестовых походах думает, а о своем венгерском троне, который у него под задницей шатается и дымит.
С Сигизмундом именно так и нужно – обнаглел уже, паразитина, вконец, никак не угомонится, не понимая, что задолбал уже давно всех, и в первую очередь – курфюрстов. Фанатиков тоже нельзя пока списывать – гражданской войны только еще не хватало! Свободека убрать… любым способом… Нет! Не любым – мученика из него делать ни в коем разе не стоит, незачем плодить для радикалов святых. Хорошо бы как-то пригасить нимб, да так, чтоб он сам тому поспособствовал. Надо что-то придумать, надо…
Князь придумал, конечно же, на то и голова дана, и высшее образование, правда, незаконченное, и не столь хорошее, как у Гуса, но все-таки – «бухгалтерский учет и аудит» это вам не гуманитарное вяканье, мозги прочищает надежно.
Одевшись понеприметнее, молодой человек просто пошатался по городу, посидел в кабаках, поболтал с завсегдатаями, а затем просто дал по серебряхе местным мальчишкам да научил, что и где говорить. Вот и понеслось, вот и поползли сплетни, прямо как в песне Высоцкого – ходят слухи тут и там, а беззубые старухи их разносят по углам. Правда, в отличие от песни, слухи сами собой никто не разносил, все хотели денежку, и оную исправно получали.
Дня через два в Таборе много чего говорили. О том, что все нападения на отдельные отряды гуситов вовсе не случайны, о том, что наверняка есть высокого ранга предатель, которого почти уже нашли… а то и вообще нашли и уже успели повесить. Относительно имени предателя слухи ходили разные, так, что было понятно, что толком никто ничего не знал, но… Но про способ связи через письма с какими-то сверкающими печатями – об этом да, болтали, и много.
Вожников уже даже предполагал, что пан Свободек не осмелится явиться на очередное собрание, однако просчитался – «замполит» пришел в пивную как ни в чем не бывало. Уселся вместе со всеми за стол, и, когда речь зашла о все еще сидевшем в подвале – кто же его без разрешения Жижки теперь выпустит? – незадачливом сотнике Ярославе Гржимеке, неожиданно попросил слова. Прямо так и начал:
– Хочу сказать о засадах и о том, кто – так и ли иначе, вольно или невольно – помогает нашим врагам крестоносцам. Не буду ходить вокруг да около, славные мои товарищи, есть у меня один молодой человек, немец, который много чего может о ком-то из нас рассказать! Позвать его?
– Конечно, зови, пан Свободек! – раскатисто прогрохотал усатый канонир, звали его, кстати, Карел Лещица.
– И я считаю, нужно позвать, выслушать, – согласился Прокоп Большой. – Веди своего человека, брат Свободек.
– Он вовсе не мой человек, с чего вы взяли? – искоса поглядывая на князя, оскорбленно вскинулся замполит. – Скорее – это мой пленник. Но он сам все расскажет вам.
Пан Свобода распахнул дверь и помахал кому-то рукою – видать, пленника он велел привести загодя, и вот сейчас…
Вожников не поверил своим глазам: в пивную, зыркая по сторонам карими испуганными глазами, медленно вошел его юный аугсбургский приказчик!
– Здорово, Бруно! – вскочив с лавки, князь, не скрывая радости, хлопнул отрока по плечу. – Вот так встреча! Тебя-то каким ветром сюда занесло? А ну, рассказывай.
– Здравствуйте, герр Георг… – мальчишка шмыгнул носом и улыбнулся, однако пан Свободек не дал ему договорить, перехватывая инициативу в свои цепкие руки:
– Ага! Герр Георг?! Что вы на это скажете, господин князь? Вы, оказывается, немец!
– Русский, – усмехнулся Егор. – Но какое-то время жил в Агусбурге, и этот парень работал у меня приказчиком. А герр Георг – это то же, что пан Жегор, только что по-немецки. Да вы понимаете, думаю.
Князь повернулся к Бруно:
– Ну, давай, давай, рассказывай, парень! Как Лерба? Как ты оказался здесь?
То, что пан Жегор так легко признал столь подозрительное знакомство (как ни крути, а парень-то был немец и почти ни одного слова по-чешски не знал), несколько охладило пыл «замполита», а путаный рассказ мальчишки и вообще сбил с толку.
Пока Бруно, по просьбе всех присутствующих, в подробностях излагал историю своего знакомства с князем, пан Свободек как-то бочком протиснулся к двери и с криком:
– Я еду пана Жижку встречать! – покинул пивную.
Никто за ним не гнался, не подозревал… пока не взял слово Вожников.
– Я скажу о засадах. Не просто – а хоть с какими-то доказательствами.
В течение пяти минут не терпевший лишней демагогии князь доходчиво изложил гуситским старшинам все свои подозрения, весь ход мыслей, кроме социального состава подвергшихся дерзким нападениям отрядов.
– Письма?! – перебил Прокоп Большой. – Да-да… я тоже что-то слыхал про эти письма.
– И я, – подал голос канонир.
Сотники тоже кивнули:
– Слыхали про то и мы. Да весь Табор!
Тут же послали на место жительства пана Свободека с обыском: нашли цветные свечки, перо…
А через пару дней выяснилось, что никаких детей – тем паче горячо любимой дочки – у «замполита» не было и в помине! Правда, и самого «переветника» уже и след простыл – никакого Жижку он, естественно, встречать не поехал, скрылся неизвестно где. Кто-то его вроде бы у крестоносцев немцев видел, а кто-то говорил – будто у английского короля в свите. Да мало ли… Сгинул куда-то – и черт с ним.
Вернувшийся из Праги Жижка привез Егору приглашение от профессора, и князь засобирался в путь. Компанию ему составили оправданный вчистую пан Ярослав со своими воинами – охрана – и юный приказчик Бруно, моливший Господа и всех святых за такое счастье.
Именно в Прагу и пришло русское войско – с тяжелой и легкой (татарской) конницей, с пушками, с ватажной броненосной пехотой, по местным традициям вмиг обзавевшейся вагенбургами. Кованая поступь русских ратников эхом отдавалась по всей Праге, именно русским – как лицам незаинтересованным – было доверено охранять съезд курфюрстов, на который явились почти все, исключая, естественно, мало теперь кем и признаваемого императора Сигизмунда.
Многие из светских князей, кстати, уже вовсю реформировали церковь, за что признавались еретиками: в Германии назревала война, ни на кой черт князю Георгию не нужная, он так и выразился на заседании, что ничего подобного не допустит, а потом, чуть тише, предложил – мол, чья земля, того и вера! Тихо этак сказал, да те, кто нужно, услышали.
Некоторые обрадовались, некоторые – не очень, а новоявленный бранденбургский курфюрст – он же бургграф Нюрнбергский – носатый Фридрих Гогенцоллерн ходил гоголем! Еще бы, под свое курфюршество он выпросил у князя Русии немало золотишка и серебра, да еще и войско в придачу – чтоб бранденбуржцы не слишком-то кочевряжились. Взамен же Егор – сама доброта! – попросил малое, с чем и выступил Фридрих на последнем заседании совета, предложив избрать «эрцгерцога Георга» ливонским курфюрстом.