Комната по имени Земля

— Правда?
— Правда. Ты вообще легко засыпаешь.
— Наверно.
— Точно тебе говорю.
— Я хочу на улицу.
— На улицу?
— Ага.
— Под дождь?
— Ага.
— Серьезно?
— Пойдешь со мной?
— М-м-м. Не знаю. Не уверен. Что ты будешь там делать?
— Буду… под дождем.
— И правда. Да.
— А ты еще поспи. Я вернусь.
  
54
 
А дождь льет пуще прежнего, и я медленно спускаюсь по лестнице. Он не пошел со мной, понимаю его. Ни один парень никогда не выходил со мной под дождь. Все они смотрели баскетбол по телику или спали, потому что нафига им дождь, и вообще я веду себя как блаженная. Танцы под дождем не имеют смысла и ни к чему не ведут. То есть ведут, конечно. К тому, что я промокну, замерзну, потом мне нужно будет согреться, принять душ, может, выпить чашечку чая, и мне нравится все это в совокупности.
Свинтус уже ждет меня внизу и, едва заметив, как я иду, плюхается на спину и начинает кататься по мраморному полу.
Хорошо, что я оставила кухонную дверь открытой. Можно просто сбросить кимоно и выскочить под дождь. Вот оно! Большие холодные капли разбиваются о мою кожу. Такие тропические, такие бескомпромиссные. Даже мурашки побежали. Так, надо расслабиться — шея, лицо, руки.
Мне хочется спуститься на лужайку, но вдруг он меня не найдет, если я ему понадоблюсь зачем-то. Ну и ладно. Он может увидеть меня с веранды. Пойду лягу в траву и поваляюсь в грязи. Твою же мать. Каждый день я лежу на этой лужайке и каждый день чувствую себя по-новому. Дождь вбивает меня в землю все глубже и глубже, я вращаюсь вместе с нею, не знаю, как буду возвращаться, на мне столько грязи, я ее всю растащу по дому. Ну и ладно.
— Эй!
— Ой.
— Дать тебе полотенце?
— Не сейчас.
— А где они?
— Что?
— Где полотенца? Я принесу для тебя одно.
— Ладно. Полотенца в ванной! Внизу! За кухней!
— Хорошо!
Интересно, что он собирается делать, когда выполнит задачу, которую сам для себя придумал.
— Вот!
— Что?
— Я положил его сюда!
— Ладно.
— Какой ливень!
— Что?
— Ливень, говорю!
— Да!
— Да!
— Как из ведра!
— Я чувствую!
— А что ты делаешь?
— В каком смысле?
— Хм.
— Хочешь спуститься сюда?
— Не знаю.
— Ладно.
— А надо?
— Не знаю.
— Ладно, на хрен! Я иду!
— И правда! Блин!
— Точно! Черт возьми!
— И впрямь!
— Смотри! Я скидываю эту чертову одежду!
— Р-р-р-р-р-р!
— Р-р-р-р-р-р!
— Ого, как скользко! Вот черт! Да тут можно убиться нахрен!
— Осторожней!
— Тебе и впрямь это нравится.
— Это же потрясающе. И очень полезно для кожи.
— Это дико здорово. Черт, миллион лет прошло с тех пор, как я в последний раз валялся в грязи. Даже не валялся, а так, немного наступил. Даже в детстве.
— Что?
— А мне, блин, это нравится!
— Я вижу!
Его тело одно из самых красивых, какие я когда-либо видела. Он смотрит на меня, и что-то включается или выключается, или все вместе. Я знаю этот взгляд. Но это и какой-то новый взгляд, потому что — его. Дождь ему к лицу.
Он просто лег рядом со мной и прижал руку к моему животу. А теперь прижимает ее к моему сердцу, обвивает вокруг шеи. Убирает волосы с моего лица — и все превращается в грязь и воду. Его рука возвращается к моим бедрам, сжимает их. Его тело так близко, что я чувствую, какой он у него твердый, какой настойчивый. Я рада, что ничего не говорю. Тихонько смеюсь, а он, кажется, и не слышит. И это к лучшему.
Он держит мою грудь обеими руками, целует ее, впивается в мои соски. Причем не зубами. Ненавижу, когда зубы вступают в игру слишком рано и лишают меня безопасности, чувственности, мягкости. Только губы и язык. Я кладу ему руки на грудь, волоски на ней жесткие, вьющиеся, спутанные. Он весь сплошное сердце — большое, влажное, наполненное любовью. И бедра у него такие узкие! Я и представить не могла, какие они узкие. Я сжимаю ладонями его ягодицы. Они такие упругие. Такие упругие. Такие блестящие плечи, скользкие, твердые. Во рту у меня кусочки грязи, я чувствую, как она хрустит на зубах.
 
Я не хочу заниматься сексом и думаю, он знает это. Его ладонь на моем лице, и я беру его большой палец в рот. О, его тело, его член и этот чертов дождь! Я сосу его большой палец. Я хочу закрыть глаза. О, нет. Его рука на моей вагине. Я сомкнула бедра, и он понял этот намек и убрал ее. Этого хватит. Этого… так много.
Его глаза прищурены под тяжелыми дождевыми каплями. Волосы падают на лицо, я хочу поцеловать его. Хочу почувствовать все, что есть в этом человеке. Поцелуй показывает все, за ним не укрыться. В хорошем поцелуе нет борьбы за власть. Это как целоваться с вечностью. Это рай на земле. Это глаза, открытые и закрытые, это губы, дыхание, плоть, щетина. Надеюсь, этого пока недостаточно, чтобы вторгаться в запретное. Хотя да, у него на лице растут волосы, иногда он их бреет, наверняка в последний раз делал это примерно неделю или даже дней десять назад.
Мне нравится, когда поцелуи такие живые, такие подвижные. Ведь мы точно извилистые тропы, читаем мысли друг друга, следим за лицами друг друга. Ничто нас не сковывает, и мы погружаемся все глубже. Его руки ласкают мое лицо, шею, волосы, бегут по моим рукам, он приподнимает меня за талию от земли, мои половые губы наливаются всякий раз, когда он всем телом прижимается ко мне.
Не заниматься сексом так сексуально. Интересно, каково это — чувствовать его руки в моей вагине и сверху, на ней. Каково чувствовать вагиной его рот, его член, когда мы прижимаемся друг к другу животами, бедрами, каково чувствовать, как его руки сжимают мои ягодицы, мой живот, мои бедра, талию, скользят вверх и вниз, всюду, везде. Его губы такие полные, мягкие, удивительно просто. Хотя со стороны они не так роскошны.
Я вдруг вспоминаю одно занятие йогой. На нем инструктор ходил по комнате, мы стояли в позе собаки, и с сильным русским акцентом он то и дело повторял: «Это волшебно, волшебно».
Я ужасно рада, что мы не целовались ровно до тех пор, пока не настало время. Пока мы уже не могли терпеть, чтобы не поцеловаться. Мы как будто вошли в единый ритм, и это было таким блаженством.
Он засунул свой язык мне в рот, и я засунула свой ему. Он улыбнулся, и я поняла, что он улыбается, потому что почувствовала его зубы. Обхватила его член рукой и сжала его. Он немного раздвинул бедра, тогда я взяла его мошонку и потянула вверх. Они идеальны, и тяжесть его бедер так утешает. Но я не хочу продолжения. Я не хочу, чтобы его член проникал в меня. Уже и так происходит слишком много. Если бы его член вошел в мое влагалище, он сразу бы сник. Это бы только все испортило, а не улучшило. Я — процесс, а не объект этого процесса. Не надо ничего совать в меня. Мужская энергетика остается в теле женщины примерно год, так что… В смысле, это совсем не то, к чему следует относиться легкомысленно.
Моя рука сама по себе плавно обогнула его член. Я практически не задумывалась об этом. Немного странный угол получился. Хотя наверняка при этом нажимаются какие-то особо нежные и чувствительные точки, потому что он вдруг дрожит и перестает целовать меня. И я плачу, хотя из-за дождя этого не видно.
Я часто плачу во время секса. Один мой парень любил брать меня грубо, и мое тело сразу начинало плакать от этого. Я принималась рыдать раньше, чем понимала это.
Как-то ночью он трахал меня сзади, и это казалось мне таким чувственным и необычным, что мне было даже удивительно, но вдруг он вонзил свой член мне прямо в зад, я закричала, рванулась вперед и не могла успокоиться еще несколько часов после этого.
Ведь член — не пистолет. Не механизм. Это плоть. Она должна быть безопасной. Но вот это вторжение было слишком жестким. Моя задница болела несколько дней, и еще несколько лет я прокручивала в голове этот случай. Тот парень сказал мне, что все было ужасно, что я явно «не уверена» в сексе и «не так опытна», как он. Я расслабила руку, его лоб прижимается к моему. Может, он все-таки почувствовал, что я плачу? Вряд ли.