Ползи! (СИ)

***
— Ты как, дружище? — спросил я у того мальчугана, за которого заступился когда-то в далеком прошлом — мне казалось, я в этой долбанной пещере заточен уже по меньшей мере сотни лет.
Мы сидели, прислоняясь к стене в жилом зале. Отбой уже провозгласили, так что все отдыхали, то есть валялись на своих соломенных лежанках, изнемогая от хронической усталости.
— Жив еще, — отшутился малец.
— Где твои предки?
— Батя спился давно, мать… не знаю.
— Откуда у раба доступ к хмельной влаге?
— Мы не были рабами. Обыкновенная крестьянская семья. Никого не трогали, и жили нормально. Да вот батя только… как ты сказал? Хмельная влага? Из-за нее и кончил он плохо. А мать… не потянула хозяйство одна. Я ведь у нее тоже один остался, больше не на кого опереться. Но мы не справились. И мать пошла… к одному заезжему наемнику. Ночью. — В полумраке было сложно разглядеть, но все я все же заметил, как нахмурился и сжал кулаки пацан. — После того, как… он захотел отправить ее к своим — к другим наемникам, она отказалась, и он ее… задушил.
Мое сердце сжалось от жалости.
— Мне жаль, дружище, — тихо сказал я.
— А меня отправили сюда.
— Я думал, детей сюда не посылают.
— Мне уже двенадцать стукнуло тогда. Мужчиной считаюсь.
Я сдержал улыбку, которая так и просилась на лицо после последних слов «мужчины».
— А сейчас тебе сколько?
— Четырнадцать скоро будет.
— Да ладно? — удивился я.
Неужели этому мелкому действительно почти четырнадцать? Видать, от голода и истощения такой хилый. Жалость еще крепче стиснула мое сердце.
***
Оскал превзошел мои ожидания. Я знал, что он — гондон. Но он оказался еще большим дерьмом, чем я полагал.
Была очередная тяжелая, душная ночь. Воздух от дыхания полторы сотни спящих людей был здесь не самым свежим.
Проснулся я от шума.
— Пожалуйста, не надо… — она буквально взмолилась. Не знаю, кто — она. Одна из рабынь.
— Закрой пасть, а то вырежу язык! — Голос Оскала, который я не перепутал бы ни с чьим.
Я приподнялся. Надсмотрщик придавил к земле одну из женщин. Порванные лохмотья валялись в стороне. Грязные волосы облепили лицо. Одной рукой Оскал схватил ее за подбородок, второй опирался об пол, на котором что-то блестело. Нож! Это говно насилует бабу с ножом в руке!
— Эй, слезь с нее, — крикнул я.
Первый окрик не подействовал. Второй тоже. Тогда я встал и подошел к ним.
— Не надо… — прошептала женщина, глядя на меня с залитым слезами лицом.
Наконец Оскал соизволил встать и поднять штаны.
— Червь, ты забыл свое место.
— Или ты? — спросил я. — Ты ведь из этих… крутых рабов, что поднялись наверх — что, в борделе бабу купить не можешь?
Наверное, зря я все это затеял. По крайней мере, синяки по всему телу так и кричат мне об этом. Синяки — ерунда. Куда больше меня волновала боль в ребрах: неужто перелом? Только этого не хватало.
Что меня больше всего поразило тогда — реакция других рабов (насколько я мог ее видеть залитыми кровью глазами). Ее попросту не было. Шум, конечно, перебудил всех. Но вместо того, чтоб накинуться толпой на своего мучителя, эта толпа просто глазела, как амбал мутузит меня, а затем насилует рабыню. Тогда во мне вспыхнула мысль, что прав был кто-то там из литературных классиков (или философов?): порой толпа — это уже не люди, а просто забитый и вусмерть зашуганный скот.
***
Лазейка появилась, когда однажды ночью я сидел в «туалете». Правда, совсем не та лазейка, на которую я рассчитывал.
В пещеру кто-то вошел. Я едва не свалился в реку от неожиданности. Ночь все-таки, все спят, а я тут наслаждался уединением.
Подняв штаны, я пригляделся к мужику. А, это тот новенький, которого внепланово к нам послали. Чего-то хмурится, нервно подрагивающей рукой без конца проводит по лицу.
— Эй… друг, ты в порядке? — обратился я к нему.
Нас разделяло не более десятка шагов, но раб, кажется, только сейчас обратил на меня внимание.
— Что? Ах… да, в порядке.
Но он явно врал. Нервная дрожь его рук бросалась в глаза, в глазах было что-то… паника? Страх?
 
Мой товарищ по рабству уселся у стены и обхватил голову руками.
— Посижу с тобой? — полуутвердительно, полувопросительно сказал я и опустился рядом с мужиком. — Слушай… бывает, поделишься печалью с кем-то и легчает на душе. Это я так… к слову…
— Да… да, печаль… — сказал он, будто в полусне.
Я терпеливо ждал. Наконец, он заговорил спустя несколько минут.
— Как думаешь… — Опять долгое молчание.
— Да? — поторопил я его.
— Как ты думаешь… если выбирать надо между семьей и… людскими жизнями — чужими жизнями… как стоит поступить?
— О, философский вопрос! Семья, конечно, всего дороже для каждого из нас… но дело в том, что так думает каждый. И если обменивать свою семью на чужие жизни… что скажут об этом семьи тех, кто погибнет?
— Хм… — Он нахмурился, закачал головой и снова обхватил ее руками.
Прошло еще несколько минут.
— Я не могу, — наконец промычал, уткнувшись лицом в колени, которые нервно сжал руками.
— О чем ты?
— Не могу… не могу, не могу! Но они ведь тогда умрут, понимаешь? Насовсем умрут, взаправду!
— Кто умрет? О чем ты говоришь, друг? — Я переполз поближе к мужику, которого, видимо, постепенно охватывало безумие от отравленного отчаянием воздуха пещер. — Расскажи мне, мне можно верить.
— Они умрут… и как же я тогда… как я тогда буду, зная, что мог их спасти, но… — Несчастный снова закачал головой.
Я коснулся его руки: та была ледяная, и нервная дрожь трясла его грязные, потные пальцы.
— Что у тебя случилось?
— Он велел… — Наконец он поднял на меня взгляд. Мне стало не по себе. Мужик глядел… реально как безумец. В ошалелых глазах отражался огонь от факелов, перемешиваясь в них с пламенем безумия. — …взорвать.
— Что? Кто?
— Господин. Тот, который может спасти их, а может… утопить в океане крови.
— Так, давай, друг… медленно и с расстановкой расскажи мне все, — попросил я, пытаясь удержать его внимание, потому что мужик опять яростно затряс головой и закрыл глаза.
Я почему-то был уверен, что мужик просто ополоумел и сейчас запрется внутри себя, но он неожиданно начал выливать на меня малопонятный поток слов. Самое странное, что заговорил раб почти связно.
— Я должен взорвать нас всех… тут, в пещерах… и тогда он не тронет мою семью… и у них будет маленький, но свой дом. А еще им сведут метки рабов. И новая жизнь… и сын с дочкой пойдут в школу… Но я должен заплатить за это. О, раб, ты не можешь возомнить себе, какую я цену должен заплатить за это! Полторы сотни человек, что живут здесь, погибнут под грудой обломков!
Пришла моя очередь трясти головой. Это что же получается — чувак только что признался мне, что собирается устроить взрыв в пещерах? И как мне реагировать на подобное заявление? Стоит ли принимать слова безумца за чистую монету?
— Ты хочешь… взорвать нас всех? — переспросил я.
— Да. И себя — себя тоже. Ведь даже если бы я мог выжить… как жить после такого…
— Кто отдал такой приказ?
— О, это могущественный господин. Он может подарить моей семье дом и…
— Да-да, я понял. И как же ты должен устроить взрыв?
— У меня есть кое-что… магия… артефакт…
— Так, ясно… магия — куда уж яснее… Слушай, друг, а ты можешь отдать эту хреновину мне? Ну, артефакт этот?
В глазах мужика промелькнуло новое выражение — испуг? вспышка настоящего понимания?
— Что? Нет, я не могу, ведь тогда моя семья…
— Не получит дом, я помню, — нетерпеливо перебил я его. — Но стоит ли дом полторы сотни жизней не повинных перед тобой людей?
— Жизни моих родных за жизни чужаков… он не дома их лишит, а жизни… — Раб затрясся в приступе отчаяния и горя.
— Жизни… — повторил я, лихорадочно соображая, как быть. — Это действительно беда, горе. И мне очень жаль — правда. Но вспомни еще раз — полторы сотни людских жизней. Не родных тебе — да, но таких же людей, которым умирать не менее страшно, чем твоей семье.