Полузвери (СИ)
— Он на самом деле палач?
— Это обязанность любого старшего из старших, исполнять приговоры. Умрет он, будет следующий. Но за последние пятьдесят лет казней не было, так что Артуру не пришлось за все время своего срока убивать сородичей. А случись, уверена, — получил бы наслаждение от своей роли… Парис не делился историей, как мы встретились?
Я мотнула головой.
— Почти двадцать пять лет тому. Версилия к тому времени уже своими внуками занималась, сыновья давно сделали карьеру — хорошие посты, статус, деньги. Возрастные и зрелые мужчины. Я жила и не думала, что за кем-то из них понадобится пригляд, как за буйным полузверем подростком. Но однажды на Артура нашло помутнение. — Хельге неприятно было вспоминать, явно история грязная, но она все равно с чего-то решила откровенничать. — Он службист в госбезопасности, должность, которая искушает властью и вседозволенностью. Артур поддался, извратился, пережрал… и оскотинился до того, что не мог прожить и недели без кайфа пыток живого человека, женщин. Бесправных нелегалок, беженок с Экваторных островов, и насиловал их с особой, полузверской жестокостью, уверенный, что никто из стаи о преступлениях не узнает. Коррумпированные и такие же прогнившие коллеги прикрывали.
Теперь и я готова была вернуть съеденное на тарелку, настолько подступило к горлу отвращение. Я сцепила зубы и продолжила слушать, подавляя желание проблеваться хотя бы ругательствами, если не едой!
— Несчастных отправляли в социальные больницы, а после высылались без следа за границу. Только однажды ему попалась некромантка… идеальный вариант для многократного использования — залечивается, и снова…
— Хельга…
— Ты меня поняла. Он перевез женщину к себе, запер в подвале, измывался не один месяц, прежде чем той чудом удалось сбежать. Расправы Артур не ждал — беглянка не заявит в полицию. Мстить пришел Парис. Заявился прямо в дом, слепой от ярости, и с ходу набросился. Я случайно была там же в тот вечер, приехала навестить, и мы оба дали стоящий отпор напавшему! Я хоть и старая, но и сейчас могу порвать, а тогда сил было еще больше. Не будь Парис сверх некросом, заживающим за секунды, там бы его и убили… Я первая протрезвела, поняв, что не все так просто. Оттащила Артура материнской хваткой, улучив момент бессилия сумасшедшего некроманта, и задала вопрос «за что?». А в эти тридцать секунд… — Старуха протянула сухую руку и показательно схватила меня за волосы на затылке. — Не может солгать и не послушаться ни один полузверь! Парис хрипел кровью, залечиваясь, и бросая обвинения, а Артур со всем согласно кивал, подтверждая.
Хельга отпустила меня. Сверкнула синими глазами, которые выцвели до голубизны, а потом залились серым человеческим цветом. И медленно выговорила:
— Я не смогла отдать сына под суд. Скрыла. Пошла против закона, потому что, каким бы чудовищем он ни был, Артур — мой сын, мой старший мальчик… с тех пор держу его в черном теле. С Парисом заключили соглашение — он молчит, а я не оставлю его без откупа. Его деньги — это мои деньги и поэтому он так шикарно живет в той квартире, я ее предоставила… но не думай, он тратит все не на себя, а на ваше дело, я о нем знаю. И подружились мы с ним уже на равных, я — как наследница Праматери, и он — как есть Первый из Некромантов, Великий Морс…
— Парис никогда бы не рассказал мне этого, Хельга. Он…
— Не верь ему. Что бы ни говорил на словах, он любит своих детей. Его презрение — это боль от того, что с вами стало, в каких жертв вы все превратились. Я его понимаю, как никто, потому что каждый день вижу другое — монстра, в которого превратился мой сын. Моя кровь и плоть! Ты еще только готовишься стать матерью, Ева, и я уверена, что подобных чувств тебе посчастливится не пережить никогда…
Я шепнула:
— Почему вы со мной поделились? Это ведь тайна, за которую и вас саму стая привлечет по закону, положение старшей не спасет…
— Потому что ты доверила мне много своих тайн. А я хочу равенства. Ты молода, но вольная и сильная. И Яна не сломить. И Нольда. Самые ценные, не гниющие породы… Хватит. Иди! Семейный обед удался.
* * *У Яна было и так много дел, но даже не пикнула про то, что могу добраться обратно до «Ботанического» сама. Я помнила жуткое состояние Нольда, когда сообщила о преступлениях матери, и почти те же признаки видела сейчас у Яна. Из бледного он стал серым, и какая-то странная осунутость проявлялась неуловимо. Навалилось все и сразу. Крепкий северянин, стойкий и холодно-злой оголился внутренним нервным напряжением — сдержаться. Вел машину спокойно, реагировал на знаки и соседей по движению без запинок, но руль давил до побеления костяшек на пальцах.
Никогда раньше всерьез не задавалась вопросом — что он чувствовал по отношению к своей матери? К своим единокровным старшим братьям? Ненавидел? Сожалел? Хотел пробиться обратно, к семье, когда был еще мальчишкой, или сразу отрезал и забыл? И что такое — пять лет, для понимания ребенка, что тебя «бросили»?
Я была взрослее. И боль той самой утраты и предательства мамы не прошла до сих пор. Упрятана на глубину, но не прошла.
— Хельга испытывала тебя. Цинично, стервозно, для своего ненормального удовольствия посмотреть, что ты не прогнешься.
— Сука.
Сразу прочувствовала, что Ян бросил прабабке не комплимент. Обозвал в том понимании, как и обычные люди.
Смогла бы я, накопив столько же предательств, как он, выдержать и не измениться в худшую сторону? Отец от меня не отказывался, Толль не бросал, потому что не могу дать детей. А если Яну посмотреть на спину, то можно увидеть много шрамов от «подлых ударов» — и не некромантским зрением, а просто потому что знаю его историю жизни. Откуда в итоге в нем остались силы не ожесточиться, а принимать других и заботиться о других? Меня ведь отлупил из-за этого!
— Пожалей завтра Вилли, пожалуйста. Он и так сегодня мало того, что сам убил, так еще и умирал. Осознать, что его спасают, не успел.
— Хорошая порка как раз снимает стресс.
Нольду всегда тишина нужнее, а Яну — разговор? Посмотрела на его напряженные руки, с которых сошли бледные пятнышки, и рискнула:
— Можно о личном спрошу?
— Скажу «нет», ты послушаешься?
— Да, но ненадолго. Потом опять всплывет, и все равно пристану.
— Ну, спрашивай.
— Элен тебе нравится, или ты так, по стечению обстоятельств развеялся?
— В сводни решила записаться, Пигалица?
— А ты, разлучник, не вклинивался разве между мной и Нольдом? Влезал в отношения советами, и разрешения не спрашивал.
Ян хмыкнул. Ответил:
— Да, понравилась — не спасовала перед дознателем, при том, что была на месте собственного преступления час назад убив человека. Элен оказалась из редких, кто не трясется, когда я «включаю» бесчеловечность, и девушка она красивая.
— Что ты «включаешь»?
— У меня нет магнита, как у полузверей, но есть другое полезное для службы умение. Давление, при котором даже ни в чем не виноватые, начинают испытывать неуютный страх. От чувства, что меня не пробить на сочувствие, жалость, — я мертв и бесчеловечен.
Вот, кем бы стал Ян, если бы позволил обидам жизни себя отравить…
— Ты просто не сумел ее обмануть. Крепкое вранье, но все равно — вранье. Элен в тебя влюбилась.
— Это меня ни к чему не обязывает. Сегодня влюбилась, завтра забыла, и вся история.
— Поживем — увидим.
— Какая мудрость. Мозги все-таки вправил, да, Пигалица?
— Да. Но методы воспитания мне все равно не нравятся. Не вздумай Яну шлепать даже ради ценных уроков. К тому же, ты не единственный «дядя», Вилли тоже претендует, лучше посоперничай с ним в нежности к племяшке, чем в суровости.
И улыбнулась. У Нольда уши шевелились, а у Яна выступала другая реакция на чувства — увидела, как на бледный хрящик лег розовый налет.
— Я… пошутил тогда. Вы можете назвать дочь как хотите…
— Поздно. — И положила руку на живот, погладив саму себя. — Это уже ее имя, и ты ничего не решаешь. Даже я и Нольд не решаем. Там — Яна, и родится — Яна.