Михаил Федорович
— А знатно дерутся.
— Дерутся-то хорошо, да веры в них нет. Вдруг к недругу и перейдут… что казаки…
В это время вернулся капитан.
— Иди! — сказал он Андрееву.
— Ты за меня побудь, — распорядился Андреев, обращаясь к Алеше, и пошел за капитаном.
Они прошли почти весь лагерь и вошли в палатку Шеина. Боярин сидел за столом с Прозоровским и Измайловым. Андреев снял налобницу, перекрестился на образ, что висел в углу, и низко поклонился воеводам.
— Бог с тобою, — ответил ему Шеин, — откуда? Кто?
— С Рязани… стрелецкий голова Семен Андреев.
— Много людей-то?
— Своих восемьсот да ополченцев триста будет. Над ними Алексей Безродный, а надо всеми я.
— Пушки есть?
— Две малые только.
— Ну, ну! Станом у заката станете, там место есть, а после с князем Семеном Васильевичем пойдете, — распорядился Шеин. — С ним вот!
Андреев поклонился Прозоровскому. Тот дружески кивнул ему и сказал:
— Приходи вместе с Безродным в мою ставку.
Андреев вернулся и повел свой отряд на указанное место.
— Князь-то Прозоровский — добрый человек, а боярин не пришелся мне по сердцу.
— Говорят, он воевода хороший, — сказал Алеша.
— А то в деле узнаем!
Отряд рассыпался и стал торопливо устраиваться. Каждое отделение устраивалось в общем лагере своим лагерем. Окопов не делали, но огораживались обозом и ставили себя сторожевые посты. Андреев с Алешей деятельно хлопотали со своими служилыми, и через три часа утомленные ратники уже сидели за горячим толокном.
Андреев с Алешей прошел к Прозоровскому. Тот сидел за длинным столом с чарою меда в руке. Туг же сидели тысяцкие, сотники, иные стрелецкие головы и Лесли, с которым Прозоровский был в большой дружбе.
— А, честные воины, будьте здоровы! — приветствовал их князь. — Садитесь! Мальчик, меда и чары!
Андреев и Алеша отвесили общий поклон и сели.
— Ну, кто из вас с ляхами бился?
— Я, — отозвался Андреев, — в шестьсот двенадцатом году их из Кремля высаживал!
— Да что ты, князь, — заговорил Лесли, — кто из нас ляха не бил? Разве безусые.
— А тех выучим. Ха-ха-ха! — сказал со смехом старый воин с выбитым глазом.
— Да! — изменив тон, серьезно заговорил Прозоровский. — Нам много дела впереди. Боярин-воевода напрямки к Смоленску придет, а нам надо и на Белую, и на Рославль, и на Невель, и на Себеж — на все, что по пути будет, а там и к Смоленску. Силы у нас не Бог весть. Так надо все скоро делать.
— Когда выступим?
— Я думаю, завтра еще дать передохнуть, да и, благословясь, прямо к Серпейску идти, благо ляхи еще промеж себя дерутся.
— Верно, — сказал Лесли. — Я бы уже завтра тронулся.
— Ну, надо и людишкам отдохнуть, а там выпить! Пейте, гости дорогие!
Гости стали пить. Алеша не отставал от прочих, думая затопить свою тоску. Почти до полуночи длилось пирование, когда гости встали наконец и попытались двинуться в путь.
Алеша вдруг почувствовал прикосновение к своему плечу и услышал голос:
— Друже, не ты ли Алексей, кабальный Терехова?
Алеша задрожал, узнав голос Михаила Теряева. «Что ему нужно?" — подумал он и сдавленным голосом ответил:
— Я. А ты кто?
— Я-то? Князь Теряев, Михаил, — ответил князь, которого Алеша едва различал в темноте, — может, помнишь? А я тебя не забыл с того времени, как боярина из полона выручил. Лицо твое тогда приглянулось мне.
— Спасибо за ласку, — проворчал Алеша и быстро отошел от князя.
— Вот тебе на! — воскликнул с изумлением Михаил. — Что я ему сделал такого?
А Алеша вернулся в свой шатер и, сев на землю, где ему была постлана солома, сказал Андрееву:
— Разлучник-то мой здесь… с нами вместе.
— Ну и ладно! — сквозь сон ответил Андреев.
Но для Алеши это была мученическая мука. Он чувствовал, что с князем ему придется и говорить, и сталкиваться; сознавал, что князь ничем не виновен пред ним, и в то же время не мог победить свою ненависть к нему.
Целый следующий день он не выходил из своего шатра, боясь роковой встречи, а когда заиграли в трубы поход, выстроился со своею сотнею в стороне от князя, которого заприметил во главе войска. Прозоровский велел ему соединиться с другими отрядами и надо всеми дал начальником дворянина Аверкиева, старого заслуженного воина. Войско выстроилось и выступило в неприятельскую землю.
Началась военная страда. Князь Теряев на время забыл и про Людмилу, и про свою любовь. Новизна обстановки, участие в настоящей войне заняло его ум и сердце.
Войско Прозоровского подвигалось медленно. Дороги почти не было: наступила осень, и ее размыло дождями. Дождик лил без перерыва, и войско шло, шлепая по грязи.
— Зелье береги! — раздавались постоянные приказания, но по такой погоде трудно было уберечь порох — у стрельцов он был просто насыпан в мешок вместе со свинцовой сечкой, и, как его ни прятали, сохранить сухим не было никакой возможности.
Уже месяц, как с малыми остановками двигалось войско, а врага все не было. Случались по дороге деревни и села, мелкие города. Русские без боя занимали их, грабили, а затем шли далее, оставляя за собой смерть, слезы и разорение.
Прозоровский то и дело посылал Теряева с его конным отрядом на разведки. Князь рыскал по узким тропинкам непроходимым дорогам и возвращался к Прозоровскому.
— Ничего не видать Стоит деревнюшка, и в ней с полсорока домов. Взял я языка, пытал его: никого нет!
— Нет — и слава Богу — говорил Прозоровский, — побережем людишек наших подоле!
Князь вздыхал и говорил Эхе:
— Иоганн, да что это за война! Вот уже месяц идем, и хоть бы что. Только, словно разбойники, жжем да грабим
— Ха-ха-ха! — смеялся Эхе. — Подожди, и война будет!
— Скучно!
Но, кроме скуки, становилось и трудно. Дождь и холод донимали людей. Есть приходилось только холодное и сырое, потому что нельзя было развести костер при такой погоде. Люди стали болеть цингою.
Однажды Теряев выехал на разведки, как всегда, вместе с Эхе. За день перехода должна была находиться крепость Белая — первая крепость, где было войско.
Крошечный отряд Теряева выехал с опушки леса, и вдруг Эхе резко ухватил княжьего коня за узду и осадил назад.
Князь вздрогнул от радости и посмотрел в сторону, куда указывал Эхе. На полянке подле высоких, одиноко растущих кустов верхом на лошади сидел всадник и осторожно оглядывался по сторонам. Длинное копье торчало у него из-за спины; в руках была пищаль. Князь не выдержал. Не успел Эхе опомниться, как Михаил рванул коня и помчался на одинокого всадника, высоко подняв в руке тяжелый чекан.
Всадник увидел его и навел пищаль. Пуля прогудела над головою князя. Он подскочил уже к всаднику, тот уклонился от удара и выхватил саблю. В тот же миг из-за куста выскочили шесть других всадников и бросились на Теряева.
— Матка Боска! Пан Иезус! — кричали поляки, скача и махая саблями.
Князь, не помня себя, махал чеканом, и тот со свистом резал воздух. Вдруг его конь вздыбился и с криком повалился наземь — подлый удар подсек ему задние ноги. Однако князь успел вскочить на ноги.
— Держись, князь! — раздался в это время голос Эхе, и он бурею налетел на поляков со своими двадцатью воинами. Поляки рассеялись.
Князь перевел дух и весело сказал:
— Нигде не ранен!
— А коня загубил, — угрюмо ответил швед. — Эх, воин! Чуть ты и себя не погубил!… И все по глупости.
Князю стало совестно.
— Ну, да что, — усмехнулся Эхе, — едем назад скорее, скажем воеводе. Может, тут и засада есть! Эй, Терентий, отдай князю коня, а сам пешим иди. Да сними с княжьего коня сбрую!
И они поскакали с вестью о неприятеле.
Прозоровский приготовился к битве. Он разделил войско на фланги и центр, отвел часть в резервы и двинул вперед артиллерию. Но враг оказался ничтожным: пред крепостью выстроилось все войско — восемьсот жолнеров да человек триста пехоты.
Прозоровский ударил на них и смял в мгновение ока. Они бросились в крепость и на плечах внесли за собою русских. Князь Теряев опьянел от крови, дыма и криков. Как безумный, носился он по узким улицам крепости и бил тяжелым чеканом направо и налево. Кровью залились улицы. Крепость пылала.