Лунный камень Сатапура

— Ваша мать вас уже однажды бросила — бросила и на сей раз, — произнесла Первин, сознавая, как он разгневан.
— Моя мама тоже иногда уезжает. Но потом всегда возвращается, — попыталась утешить его Падмабаи.
Первин глубоко вздохнула.
— Я знаю, вам нанесли глубокую рану. Но это не значит, что нужно ранить других. Счастья на таком не построишь.
Адитья вскинул руки, будто она говорила ерунду.
— А вы думаете, раньше я был счастлив? Думаете, когда я улыбался и паясничал на публике, я радовался жизни?
— Ситуацию, в которой ваша мать вынуждена была вас покинуть, создала раджмата, — ровным голосом произнесла Первин. — Но ее больше нет в живых. Выпустите нас с детьми из башни. Они вам ничего не сделали.
— Ни за что! — Рука его метнулась к кобуре. — Если глупый мальчишка, который хнычет там на стуле, останется в живых, не видать мне трона!
Первин покачала головой. Желание Адитьи не имело ничего общего с действительностью — и не будет иметь, даже если умрут все члены правящей семьи, включая и Сварупа. Если она ему это скажет, отринет ли он свой маниакальный план? Первин сглотнула и начала:
— Я, как юрист, считаю своим долгом дать вам правильный совет.
Выражение его лица переменилось на более заинтересованное.
— Да-да. Мне очень нужна помощь юриста.
Первин в надежде, что он не сорвется, продолжила:
— Беда в том, что ваше требование возвести вас на трон, скорее всего, будет отвергнуто.
— Разумеется, нет! — Он шагнул к ней ближе и лихорадочно заговорил: — Я очень похож и на отца, и на братьев. Мать мертва, но я могу найти свидетелей, которые подтвердят, что у моей матери была связь с махараджей.
— А который из махараджей был вашим отцом? — Первин старалась говорить деловым тоном.
Он помолчал, а потом почтительно выговорил:
— Махараджа Мохан Рао.
— То есть вы сводный брат князя Сварупа.
— Старший брат, — уточнил, приподняв бровь, шут. — И когда сведения об этом выйдут наружу, все жители Сатапура захотят, чтобы ими правил именно я.
— Но наш махараджа — мой брат! — выпалила Падмабаи.
Лицо Дживы Рао застыло в исступлении. Он достаточно был сведущ в жестокой истории Маратхи, чтобы понимать, какую судьбу ему уготовил Адитья.
Первин пришлось сменить тему:
— В вашем плане есть одна нестыковка. Дело в том, что трон Сатапура не переходит к сыновьям махараджи Мохана Рао в порядке старшинства. Он переходит к потомкам следующего правителя, покойного махараджи Махендры Рао.
Адитья в ярости закусил губу.
— Но это несправедливо! Ведь совсем недавно трон перешел от брата к брату. И англичане это одобрили!
— Да, но лишь потому, что у князя Пратапа Рао не было детей. — Первин продолжала говорить медленно, внятно, чтобы Адитья не запутался: — Англичане и члены правящей семьи установили жесткие правила касательно престолонаследия. — А потом, вспомнив слова Колина про махараджу Бароды, она добавила: — Они могут даже назначить преемником обычного мальчика из правящей касты, проживающего в княжестве. Важно другое: чтобы к правящей касте принадлежали оба его родителя.
Лицо Адитьи застыло. А через миг он произнес:
— Вы лжете.
— Не лгу. И ваша мать отказывалась вам содействовать именно потому, что она это знала. — Пытаясь его успокоить, Первин продолжила: — Ваша мать вас любит и хочет вам помочь — но ей-то известно, что по закону осуществить ваш план невозможно.
Лицо Адитьи вновь ожило и приняло угрожающее выражение.
— Тогда вы скажете англичанам, что правителем они должны назначить меня.
Первин покачала головой.
— Я этого не сделаю, если вы не отпустите детей. Махараджа должен любить своих подданных. Не может на троне сидеть убийца.
Рискованно было так резко ему отказывать, но пусть лучше обрушит весь гнев на нее — может, тогда детям удастся сбежать. Первин следила за тем, как у Адитьи вытянулось лицо: он понял, что все его потуги были тщетны. Потом он вымученно улыбнулся.
— Вы раскрыли мне вещи, про которые я не знал, Первин-мемсагиб. Тут есть что обдумать. Давайте выпьем по чашке чая.
 
— Конечно, — согласилась Первин, думая, что, возможно, пока он разливает чай, можно будет осуществить побег.
— Я не хочу чаю, — дрожащим голосом произнес Джива Рао.
— А я — да! Большую чашку! — объявила Падмабаи.
— Вы не дома. Я не уверена, что вода здесь достаточно чистая для детей княжеской крови. Сперва я должна сама попробовать, — вызвалась Первин. Не хотелось ей, чтобы дети принимали хоть что-то из рук Адитьи.
Падмабаи насупилась:
— Вы же обещали, что мы здесь остановимся, чтобы поесть и попить!
Адитья подозвал Падмабаи к себе.
— Вслушайтесь. Слышите, как поет чайник? Будьте добры, княжна, снимите чайник с огня.
— Что? — удивленно спросила Падмабаи.
— Да-да. Вы уже большая, справитесь, — стоял на своем шут.
— Нет, не смейте! — вмешалась Первин, пытаясь перехватить Падмабаи, но дорогу ей перегородил пес. Девочка заспешила к жаровне, Первин взмолилась: — Не трогайте! Обожжетесь!
Шут расхохотался, и Первин разгадала его уловку: он вынудил ее запретить княжне что-то сделать, и теперь Падмабаи этого захочется еще сильнее.
Адитья перегородил Первин дорогу и не дал ей схватить княжну, а та протянула ладошку к огню и сомкнула ее на железной ручке. Закричала, отдернула руку, чайник закачался. Девочка потеряла равновесие и упала прямо на край железной жаровни.
Первин с криком бросилась к ней, но Адитья схватил ее за плечи.
— Стоять! Ее заберет огонь, как потом и ее брата.
Услышав крик Падмабаи, Ганесан залаял. Адитья пнул его в бок, пес отскочил. Первин чувствовала, как руки Адитьи сжимают ей плечи, — она билась, но вырваться не могла.
— На помощь! — закричала она, зная, что за лаем никто не услышит.
— Прекратите! — яростно перебил ее Адитья, заламывая ей руку за спину. Из этого положения она увидела, что Джива Рао исчез. Боль в плече была невыносимой, но она вырывалась и билась, чтобы отвлечь Адитью. И при этом молилась про себя, чтобы князь побежал не в лес, а к охотничьему домику, а там позвал на помощь.
Адитья перехватил ее за запястья. Начал медленно подталкивать к огню, туда, где лежала, баюкая обожженную руку, плачущая Падмабаи — над нею стоял Ганесан. Девочке было так больно, что она не обращала внимания на угли, тлевшие совсем рядом с юбкой ее кружевного белого платьица.
Адитья прошептал Первин на ухо:
— Вам нужно одно — подтолкнуть угли к ней поближе. Это сочтут несчастным случаем. Вы были в безвыходном положении.
— Нет! Моя задача — оберегать их. И я никогда…
— Даю вам последний шанс. Мы можем стать партнерами. Напишете складную бумагу, какую написали для махарани. Поменяете даты. Докажете, что правителя лучше меня не найти.
Первин затрясло. Нужно бы согласиться, умиротворить его, попытаться успокоить — она знала, что поступить нужно именно так, — но будто бы застыла. Слишком мало места, слишком много страха. Он получит от нее этот документ, а потом он их всех убьет. Поэтому она промолчала.
— Прощайтесь с ними, — сказал Адитья.
Первин, задыхаясь, выкрикнула:
— Беги, Падмабаи! Джива Рао, беги!
Про титулы она забыла.
Адитья, взревев от ярости, толкнул ее прямо в огонь.
На Первин нахлынула волна невыносимого жара, дым удушал. Она попыталась отстраниться и увидела, что бок и рукав ее кафтана для верховой езды охвачены пламенем. Боли Первин пока не чувствовала, но знала, что она скоро придет.
Джива Рао тянул сестру к дверям башни. Первин всем телом навалилась на Адитью и закричала во всю силу легких. Страх в этом крике появился сам собой, а если шут решил сосредоточиться на ее уничтожении, возможно, он не поймает детей.
Первин боролась с человеком гораздо ее сильнее, и тут в голове у нее мелькнула мысль: вот что значит быть опекуном. Не собиралась она умирать за юных правителей Сатапура, но судьба распорядилась иначе.