Лунный камень Сатапура
— Вы должны сказать англичанам, чтобы они настояли на его обучении в Англии. В какой именно школе, мне все равно — главное, чтобы у него были эти восемь лет, чтобы окрепнуть душой и телом. — Мирабаи встала и бросила взгляд на закрытую дверь. Потом повернулась к Первин спиной и пробормотала: — Может, Бог распорядится иначе и он за это время умрет. Здоровье у него слабое: он слишком любит сладости. Через восемь лет моему сыну исполнится восемнадцать. Тогда Джива Рао сделается полноправным правителем — и уже никто не встанет на его пути.
— Понятно. — Первин знала по опыту: вредно рассчитывать на то, что люди поведут себя так, как тебе хочется. Нельзя было исключить, что Мирабаи сыграет в устройстве дворцовой жизни роль столь же деструктивную, как ее предшественница.
— Мне пора. — Мирабаи кивнула и пошла через комнату к балкону.
— А почему не через дверь? — удивилась Первин. — Это безопаснее, чем лазать по стене!
— Меня увидят стражники в коридоре, — сказала Мирабаи, напомнив Первин, сколько вокруг скрытых соглядатаев. — Кстати, моя спальня находится прямо под этой комнатой. На случай, если вам понадобится повидаться.
Первин ни при каких обстоятельствах не полезла бы по фасаду дворца ради того, чтобы побеседовать с махарани. Мирабаи подошла к перилам, а Первин осталась в волнении стоять на балконе; она включила фонарь, чтобы махарани видела, куда ступает.
— Нет! — сквозь зубы произнесла Мирабаи. — Кто угодно сможет увидеть снизу этот луч!
Похоже, за княгиней следили постоянно. Первин тут же погасила фонарик.
— Да хранит вас Бог.
Мирабаи свесила ноги и, крепко цепляясь за углубления в сыром мраморе, начала перебирать руками. В последний раз подняла лицо. Прошипела:
— За меня не беспокойтесь. Беспокойтесь за моего сына!
А потом исчезла, и через миг внизу что-то мягко стукнуло.
— Все в порядке? — прошептала Первин, свесившись вниз, — ответа она ждала с нетерпением. Стук отозвался в ее собственном теле.
— Да! — раздался снизу яростный шепот. — Только никому не рассказывайте, как я пришла, особенно детям. А то ведь захотят попробовать!
14. Слово махараджи
Первин посмотрела на наручные часики. Неужели еще только шесть утра?
Ничего подобного. Накануне вечером она забыла их завести. Комнату заливало утреннее солнце, и большие часы в углу показывали четверть десятого.
Просыпалась она медленно, изнуренная долгим днем пути и прерывистым сном после полуночного визита махарани. Никто ей не говорил, что завтрак подают в определенное время, но у Первин возникло ужасное чувство, что она его пропустила. А заодно, видимо, пропустила и возможность посмотреть, как мистер Басу учит детей, — то самое, ради чего приехала.
Шторы были раздернуты, по полу стлалась широкая полоса солнечного света. В большие плиты бежевого мрамора были вкраплены ромбики из черного оникса. Пол был современный и сильно отличался от мраморных плиток с замысловатой мозаикой из полудрагоценных камней в парадной столовой вдовствующей махарани. Несмотря на сумрак и запах плесени, старый дворец, похожий на ювелирное украшение, бередил воображение Первин: в детстве она много грезила о власти и величии правящих семейств Индии. Знакомство с Путлабаи и Мирабаи показало ей, какие ограничения накладывались на женщин из семей правителей независимых княжеств в отсутствие махараджи — когда некому было звать гостей на празднества и вывозить женщин за пределы дворца.
На прикроватном столике дожидались розовая чашка с тепловатым чаем и три печенья. Горничная наполнила ванну, но и там вода успела остыть. По ее температуре Первин догадалась, что Читра побывала здесь час с лишним назад.
Первин быстро искупалась, надела светло-зеленое сари, расшитое вьющимися лозами и розовыми камелиями, — едва ли не самое элегантное из всех, которые упаковала Гюльназ. От сари пахло сыростью — похоже, вода все же просочилась в саквояж по ходу долгого путешествия под дождем. Но нынче светило солнце, и, хотя нужно было спешить вниз, Первин все же вышла на балкон, чтобы быстренько осмотреться.
Балкон гостевой комнаты был угловым, с него открывался великолепный вид на восток и север. Пологие холмы будто бы заключали долину в объятия, а на востоке, где сияло утреннее солнце, виднелась небольшая деревня из крытых черепицей домиков. Первин подумала: наверное, именно оттуда родом дворцовые слуги. На севере стоял непроходимый лес, стена больших и малых зеленых деревьев. Там, видимо, и погиб князь Пратап Рао. Утраты княжеской семьи стали частью пейзажа, как и тысячи деревьев.
Первин подошла к письменному столу, взяла кожаную папку, в которой лежали рабочий блокнот и два остро заточенных карандаша. Пересекла комнату, закрыла за собой дверь, пожалела, что не может запереть ее на ключ. Солнечный свет струился в коридор сквозь ряд высоких стрельчатых окон, мраморный пол так и блестел. Худощавый мужчина лет двадцати, в красном форменном сюртуке поверх лунги, сидел, привалившись спиною к стене, в дальнем конце коридора; когда Первин подошла, он лениво поднялся. Она думала, что в эту часть дома входить могут только женщины, но, видимо, ошибалась.
— Где Читра? — спросила она: ее удивило, что горничная, накануне проявлявшая такое рвение, сегодня не задержалась, чтобы ей помочь.
— Ее позвала раджмата. Что-то не так? — На лице стража читалась подозрительность.
Выходит, в штате недостаточно горничных, чтобы приставить одну из них к гостье.
— Все в порядке. Где завтракают дети?
— В детской. Но они уже поели.
Первин закусила губу — обидно, что она припозднилась.
— А сейчас у них уроки?
— Возможно. — Стражник бросил на нее неуверенный взгляд. — Оно каждый день по-другому.
— А где махарани?
— Раджмата каждое утро ходит в храм молиться, сейчас как раз возвращается в зенану. Чоти-рани уехала кататься верхом.
Первин кивнула, подумав, что Мирабаи понимает образ жизни пурданашин иначе, чем другие.
— Читра сказала, чтобы вы шли во внутренний сад. Она вам там завтрак приготовила.
— В какой сад? — Первин дворец казался лабиринтом зеленых участков и закоулков.
— Как вниз спуститесь, увидите большую арку. За ней сад и есть.
Первин поблагодарила его и стала спускаться с лестницы. Поскользнулась на полированном мраморе в расшитых жемчугом туфельках, позаимствованных у Гюльназ, схватилась за перила. Лодыжки болели после вчерашней прогулки по грязи, спину то и дело пронизывала боль. Первин не чувствовала в себе столь необходимых ей сил.
Прежде чем ей удалось найти нужную арку, которая вела к столовой и прилегающему к ней саду, пришлось осмотреть несколько других. Один из слуг провел ее в современную столовую — стены ее украшал ряд живописных портретов мужчин в усеянных самоцветами пагри, все в полупрофиль. Даже не будь их кафтаны унизаны нитями жемчугов и бриллиантов, Первин сразу бы догадалась, что перед ней три последних махараджи — об этом говорил властный взгляд золотисто-карих глаз.
Комната была обставлена нарядной, с плавными обводами мебелью из красного дерева, с высокого потолка тут и там свисали люстры из бельгийского стекла. Длинный стол был уставлен серебряными блюдами с подогревом. Завтрак, поданный для нее лично, ошеломил Первин. Тут и малой доли не съешь.
Высокая двустворчатая дверь в дальнем конце столовой выходила в очаровательный регулярный садик-партер. Прямоугольные клумбы были засажены цветущими алыми розами, оранжевыми бархатцами и белыми датурами. Павлины расхаживали по гравиевым дорожкам и сновали между клумбами. Поверхность круглого пруда полностью покрывали лотосы. Вид был утонченный и романтический.
— Пусть дожди и сильные, зато цветы хорошо растут, — обратилась Первин к садовнику, сидевшему на корточках у розового куста.
Тот, явно напуганный, нагнул голову.
Первин добралась до круглого чугунного столика. Он был накрыт на одну персону: серебряный прибор, фарфоровая тарелка, медная вазочка с белыми розами. Первин порадовалась, что о ней кто-то вспомнил. Изящный столик на одного выглядел куда привлекательнее большого, из красного дерева, за который запросто могли усесться сорок человек.