Влечение

— Не бойтесь. Я не способен причинить кому-то зло. Только самому себе.
«Мальчишка, — подумала Джесс. — Как Дэнни. Зациклен на самом себе». Тем не менее ее тронул его саморазоблачительный пафос.
— Извините — разбил тарелку.
Он собрал осколки и бросил в мусорное ведро.
— Ничего.
Джесс встала. В ее тесной кухне было не так-то просто разойтись. По этой или по какой другой причине, но она вдруг уткнулась лбом в его грубошерстный свитер. Роб положил ей ладонь на затылок и приблизил ее лицо к своему. Оба долго стояли, затаив дыхание, прислушиваясь к самим себе.
— Что же нам делать? — пробормотала Джесс.
— Тянуть лямку. Что еще остается?
Неожиданно это ее успокоило. «Тянуть лямку». Должно быть, перед Робом вопрос так стоял не впервые. А разве не так жила она сама?
Она отстранилась и, поставив перед ним другую тарелку, указала на лазань.
— Приканчивай.
Себе она налила вина.
— У тебя есть адвокат? Что он говорит?
Роб сгорбил плечи.
— Что он может сказать? Пустомеля. К тому же еще не видел дела. Меня будет судить королевский суд. Больше мне ничего не известно.
— Может, мне поговорить с твоим адвокатом?
Роб недоверчиво уставился на нее. А убедившись, что она не насмехается, улыбнулся. До сих пор Джесс не видела, как он улыбается. Она против воли почувствовала восхищение — и не только. И вдруг заметила, что Роб точно так же оценивающе смотрит на нее. Она застыдилась и поднесла ладонь к лицу:
— Не стоит, — тихо ответил Роб. — Но спасибо за предложение.
Они одновременно поднялись, чтобы отнести посуду в мойку. Однако на этот раз двигались крайне осторожно, избегая столкновений.
— Идем в гостиную, — предложила Джесс. Она не затопила камин, и в комнате было холодно, неуютно.
— Можно? — спросил Роб, указывая на камин. Минутой позже в топке весело заплясали желтые огоньки. На них уныло пялился единственным глазом невключенный телевизор.
— Сейчас идет «Рождественская ночь со звездами экрана», — пробормотал Роб.
— Может, лучше просто посидим, потолкуем? — возразила Джесс. Она еще не задернула шторы, и с улицы они должны были смотреться как мать и сын, вместе встречающие Рождество.
Роб как будто прочитал ее мысли — встал и задернул шторы. Джесс неожиданно всхлипнула.
— Господи, почему с нами нет Дэнни?
Роб взял ее за руку.
— Я понимаю, что вы чувствуете. Но его не вернуть.
— Расскажи мне правду.
— Все, что хотите.
— Кто все-таки набросился на девушку — Дэнни или ты?
Роб молчал.
— Дэнни, да? Но зачем?
— Так уж он был устроен: если что-нибудь приспичит, вынь да положь! Любил добиваться своего во что бы то ни стало.
Да. Он привык добиваться своего — будь то ее внимание, или игра в монопольку, или игрушка Бетт…
Она заботилась о Бетт, но была с ней строга. Зато Дэнни получал от нее все, что хотел.
Напрасно она доискивалась правды!
— А что сделал ты?
Роб смущенно пожал плечами.
— Кэт ужасно расстроилась, а ее подруга начала кричать. Я понял: нужно сматывать удочки.
— Почему?
— У меня уже был привод в полицию.
— За что?
Он рассказал ей о Свином Рыле и обидной кличке.
— Понятно, — задумчиво произнесла Джесс. — Хотя и не совсем. Расскажи подробнее — если, конечно, ты не против.
Он был не против.
— Моя мать умерла, а отец сбежал. Когда мне стукнуло тринадцать, меня определили в семейный детский дом к людям по фамилии Пурс [2] — она им здорово подходила. В первый же день, когда я только поступил, мне выдали несколько листочков туалетной бумаги — недельную норму.
— А если бы не хватило?
— Кради у других. Или проявляй изобретательность. Не будем входить в подробности, да?
Джесс кивнула.
У Пурсов он пробыл полгода. В память навсегда врезались вонь и вкус тушеной картошки. Потом его снова перевели в сиротский приют.
— Сколько тебе было, когда ты потерял мать?
— Десять.
И пошло-поехало — сменяющие друг друга приюты и семейные детские дома.
— А почему отец о тебе не позаботился?
— Не смог. Ну ладно, теперь ваша очередь рассказывать.
 
Джесс прикинула: когда Роб жил у Пурсов, ей было тридцать пять. Дэнни — десять.
По сравнению с тем, что рассказал Роб, ее жизнь протекала вполне благополучно. В то время она устроилась на неполный рабочий день телефонисткой на заводе водопроводного оборудования. Работа была скучная, зато платили больше, чем садоводу. Йен мотался по всему свету. Подрастали Дэнни и Бетт. Она уже не могла толком вспомнить, как себя чувствовала. Наверное, подчиняясь инстинкту самосохранения, сознательно создала серенький вариант своей личности, надежно упрятав от посторонних глаз другую Джесс — бесшабашную и виноватую.
Роб весь обратился в слух.
— Нормальная жизнь, — резюмировал он по окончании ее рассказа.
— Да. Я бы сказала — безопасная. Без приключений.
— Для тех, кто хочет избежать опасности, приключения таят угрозу. Обычный выходной становится событием, особенно если ты под кайфом. Мы с Дэном постоянно меняли бары.
— Ты не чувствовал себя в безопасности?
Он ощетинился.
— Не помню.
«Или не скажу», — отметила она.
Разговор завершился заполночь, точнее в час ночи. Рождество осталось в прошлом.
— Пойду, пожалуй, — нехотя сказал Роб.
Не глядя на него, Джесс предложила:
— Можешь остаться на ночь. В комнате моей дочери. (Только не в спальне Дэнни.)
* * *
Роб лежал на спине на кровати Бетт. В горле пересохло: он слишком много говорил. Уж и не припомнить, когда он столько молол языком. Ему понравилась манера Джесс слушать, не переводя разговор на себя. Она не нуждалась в самоутверждении, как девушки его возраста, — просто была собой. Ее сочувствие было искренним, но сдержанным. Она не играла в «видишь-как-мне-тебя-жалко».
Грязь на кухне действовала ему на нервы, потому что вызывала непрошеные ассоциации. Так что его первым побуждением было убраться. Позднее он понял, что беспорядок вовсе не в духе Джесс и говорит лишь о силе ее страдания, причиной которого послужил он сам. Никакая хлорка не поможет.
У Джесс были красноватые руки с коротко подстриженными ногтями. Волосы того же цвета, что у Дэнни. Выразительные темные брови придавали женщине строгий вид.
В комнате ее дочери были розовато-кремовые занавески. На стене — аккуратно расположенные фотографии в рамках. На этажерке у окна — коллекция фарфоровых зверюшек. На кровати — покрывало в розовую и кремовую полоску.
В этой утонченной обстановке Роб показался себе захватчиком — потным и грубым. Он выругался про себя и, перевернувшись на живот, зарылся лицом в подушку. Сон никак не шел. Дом был полон воспоминаний и чувств. Роб казался себе диким зверем; чувство вины следовало по пятам.
* * *
Он очень осторожно постучался в дверь ее спальни.
— Что тебе нужно?
Джесс была еще в постели. Сквозь задернутые шторы в комнату сочился слабый утренний свет. Она села на кровати и натянула одеяло до подбородка.
— Я подумал, может, вам хочется чаю.
Он поставил чашку на тумбочку и собрался уходить.
— Спасибо. Который час?
Он сказал ей время.
— Мне выметаться?
Он спрашивает только для проформы, догадалась Джесс. Уверен в положительном ответе.
— Можешь остаться, если хочешь.
— Ага. То есть да.
* * *
Попозже, когда немного потеплело, они выехали за город. Оставив машину на обочине, поднялись по покатому склону холма. С голой вершины были хорошо видны поля, переходившие в болото, и нескончаемая вереница невысоких холмов, усыпанных небольшими коттеджами. Джесс шла быстрым размашистым шагом, подставляя лицо ветру. Деревня была слишком далеко, чтобы можно было различать людей. Редкие автомобили на ленточках огороженных дорог казались крохотными движущимися точками. Джесс представила себе, что они с Робом единственные, кто не спит в сонном царстве.