Лотосовый Терем (СИ)

— Хорошо!
Бай Цзянчунь с Шишуем были потрясены, Цзи Ханьфо ещё больше одеревенел.
— Госпожа Сяо!.. — ахнул Фан Добин.
Цяо Ваньмянь вышла из комнаты. Фу Хэнъян звонко рассмеялся.
— Отлично! Господа, слова прочнее гор! С этого дня мы всемером посвятим себя ордену “Сыгу”, и если положим жизни ради свершения великих дел в цзянху, нисколько не пожалеем!
Фан Добин согласно ударил по столу и воскликнул:
— Отличный настрой! В возрождении ордена “Сыгу” и я приму участие!
Цзи Ханьфо нахмурился. С тяжело вздымающейся грудью, Цяо Ваньмянь медленно обвела светлым взором всех присутствующих, но в глазах её по какой-то причине плескалась печаль. Наконец, Бай Цзянчунь вздохнул.
— Что ж, и я, толстяк, приму участие в восстановлении “Сыгу”.
— А когда ты успел выйти? — мрачно спросил Шишуй.
Бай Цзянчунь делано хохотнул.
— Виноват, виноват, очевидно, что мы и так последователи ордена, и останемся ими даже в загробной жизни.
Цзи Ханьфо наморщил лоб и долго молчал. С ресниц Цяо Ваньмянь сорвались слёзы и упали в землю прямо перед её расшитыми туфельками.
— Цзыцзинь… наверняка с радостью станет первым главой… — прошептала она, уже с мольбой в голосе.
Ты желаешь не возрождения ордена, а лишь гонишься за тенью Ли Сянъи. Цзи Ханьфо прекрасно понимал это. Сяо Цзыцзинь всегда был непомерно честолюбив и не считался с людьми, и хотя последние несколько лет сдерживал свой нрав, но на то, чтобы сделать его единственным главой ордена, Цзи Ханьфо согласиться не мог. Видя печальное лицо Цяо Ваньмянь, он долго молчал, а потом бесстрастно сказал:
— Возрождение ордена следует тщательно обдумать.
Его слова вызвали у всех нетерпеливое волнение — ведь это всё равно что “Фобибайши” одобрили начинание. Обрадованный, Фу Хэнъян запрокинул голову и протяжно свистнул — за могилой с одеждой Ли Сянъи загорелось множество огней, десятки молодых людей выстроились рядами и ведущие их шестеро хором проговорили:
— По заветам старшего предшественника мы пройдём через огонь и воду, ни о чём не сожалея!
Боевое мастерство этих шестерых было довольно высоким, от их слов по горам прокатилось многоголосое эхо.
Цяо Ваньмянь смотрела на стоящих перед ней людей, но словно видела орден “Сыгу”, каким он был в самом начале, только тогда… По сравнению с этими молодыми людьми, Сянъи был ещё более юным и прекрасным, ещё более безрассудным… Уголки её губ изогнулись в едва заметной улыбке, ещё больше выдавая печальные думы. Они всё повторяли “старший”, но если бы Сянъи не погиб, сейчас он был бы ненамного старше их, а вовсе не тем “предшественником”, какого они воображали…
На пике Сяоцин, перед утёсом Дянькэ.
Когда Сяо Цзыцзинь направил меч ему в грудь, Ли Ляньхуа развернулся и побежал. Неожиданно с противоположного обрыва, со стороны Павильона дикой зари послышался громоподобный шум, множество людей во весь голос отчеканили слова: “По заветам старшего предшественника мы пройдём через огонь и воду, ни о чём не сожалея!” — да так звучно, что всё ущелье отозвалось эхом. Они оба оцепенели. Сяо Цзыцзинь промахнулся мимо шеи Ли Ляньхуа, который плюхнулся на землю вверх тормашками. На склоне горы зажглись огни, сложившись в огромные слова “Возродим орден “Сыгу””. Сяо Цзыцзинь с Ли Ляньхуа переглянулись, первый с подозрением, второй с растерянностью.
— Я тут ни при чём! — замахал руками Ли Ляньхуа, заметив его подозрительный взгляд.
Сяо Цзыцзинь убрал меч в ножны. Увидев сверкающие огни и силуэты толпящихся людей, он смутно заподозрил, что происходит что-то серьёзное, и забеспокоился о безопасности Цяо Ваньмянь. Рывком он спрыгнул на тропинку среди зарослей.
— Снова увидишься с Ваньмянь — убью на месте.
Только тогда Ли Ляньхуа по-настоящему вздрогнул от испуга. От падения на землю у него болела спина, и встать он смог не сразу — долго смотрел на противоположный склон горы и бормотал:
— Ещё не хватало…
Однако сверкающие огни не были обманом зрения или галлюцинацией, устремления собравшихся поднимались выше облаков — вне всяких сомнений, это были охваченные пылом юные герои, готовые вершить великие дела.
 
Не прошло и нескольких дней, как новость о возрождении ордена “Сыгу” распространилась по всему Улиню — ещё не улеглось потрясение по поводу появления Ди Фэйшэна и Цзяо Лицяо, как цзянху снова всколыхнулось. Только, говорят, на этот раз главой ордена станет “Избранный в фиолетовом” Сяо Цзыцзинь, а четверо “Фобибайши” по-прежнему будут возглавлять зал суда. Роль полководца на себя взял “Юный безумец” Фу Хэнъян, объединив ряды “Зала ста механизмов” и усадьбы “Сотня рек”, а в личный состав вошли лучшие таланты всех орденов и школ. Из трёх оставшихся “Четверых тигров с серебряными копьями” в орден вернулись двое. Ко всему прочему, свои поздравления один за другим прислали настоятель Шаолиня, даочжан Удана и глава банды нищих, а благородный господин Фан Добин стал почётным гостем ордена. К этому моменты пыль осела, и возрождение “Сыгу” уже не вызывало сомнений.
Все в цзянху выражали бурный восторг по этому поводу, только Ли Ляньхуа не радовался. Поскольку хозяин “Благого лотосового терема” был знаменит в цзянху как чудесный целитель, Фу Хэнъян возложил на него обязанность вступить в орден в качестве лекаря, чтобы спасать от смерти и излечивать раны. На пике Сяоцин в одночасье все стали кивать друг другу при встрече, приветствовать при знакомстве, шутить, что все они люди одних принципов, там и тут бродили великие герои — словом, оживление царило небывалое.
 Глава 47. Слеза Гуаньинь 
После объявления о возрождении ордена “Сыгу” трое “Фобибайши” не стали надолго задерживаться на пике Сяоцин, а поспешили в усадьбу “Сотня рек”, чтобы разобраться с проблемой нападения на три тюрьмы из ста восьмидесяти восьми. Фу Хэнъян приступил к своим многочисленным обязанностям, таким как устройство людей согласно правилам ордена “Сыгу” и обучение новичков, также следовало разобраться, из каких орденов и школ все эти новоприбывшие — словом, забот полон рот. Фан Добин же, во-первых, не мог распределять обязанности, а во-вторых, не имел таких амбиций, и хотя всей душой горел возрождением ордена, однако лишь предоставлял серебро на всяческие нужды, и последние несколько дней бездельничал, маясь от скуки.
Однако кое-кто на пике Сяоцин ещё больше маялся от безделья и скуки — никто иной как чудесный целитель Ли Ляньхуа. Во-первых, здесь не было ни больных, во-вторых, здесь не было мёртвых, а в-третьих, даже если бы и были — он всё равно не смог бы их вылечить, и потому все эти дни лежал в выделенной ему Фу Хэнъяном комнате и спал в обнимку со свитком “Компендиума лекарственных веществ”.
— Говорят, в ордене “Сыгу” ни в коем случае нельзя провоцировать ФАН ДОБИНА…
Так случилось, что в этот день Ли Ляньхуа не спал, а вооружившись метёлкой убирал пыль. Когда снаружи неожиданно завязалась негромкая беседа, он не собирался подслушивать, но этот голос беспрестанно проникал ему в уши.
— Фан Добин раскрыл, что одна девушка убила другую, и схватил её, так что нам ни в коем случае нельзя делать ничего плохого…
Ли Ляньхуа аккуратно убрал метёлку, взял тряпку и принялся вытирать тумбочку, двери скрипнули и говорившие вошли в комнату.
— А где хозяин Ли?
— А?.. — Ли Ляньхуа обернулся и увидел троих учеников из “Зала ста механизмов”: у одного была высокая переносица и маленькие глазки, у другого — широкий рот и выступающие вперёд зубы, у третьего — выпученные как у лягушки большие глаза. Он знал, что эти трое были талантливыми учениками Сыма Юя из школы “Байюнь”* и вступили в орден “Сыгу” три дня назад.
Байюнь — белые облака
— Ли Ляньхуа нет? Эй, подметальщик, этого господина с головы до ног искусали комары, скорее вылечи, посмотри, может, у Ли Ляньхуа есть какое-то хорошее лекарство от этого. — Говорил большеротый с выступающими зубами, он вытянул ногу — и правда, вся она была покрыта воспалениями от комариных укусов.