Десятые

Знакомый приподнял бокальчик:
– Не переживай, Трош…
– Да как?.. Это ведь…
– Если бы я не знал твою биографию, подумал бы, что ты с луны свалился, как князь Мышкин. Это ведь старая тема, и все настолько привыкли так жить…
– Надо менять!.. И действительно, я как с луны свалился. Из кромешной бедности, когда про кредиты даже думать не смел – мысли ограничивались, как бы на ближайшую неделю заработать, – стал вполне обеспеченным. Миновал эту стадию, когда надо телевизор, а в кармане на четверть телевизора, но есть перспектива в следующий год три четверти доплатить… Я или не мог на телевизор даже взглянуть, или смог купить сразу пять… Если бы не этот случай с машиной, я бы и не прочувствовал. Знал бы, что есть такое, неправильное, но абстрактно бы знал. А тут, оказывается, целая паутина, и миллионы в ней увязли.
– Ну, вы против этого со своей партией и боритесь, кажется.
– Ну да, ну да… Надо ломать.
Теперь Трофим с улыбкой вспоминал о том своем недоумении и возмущении. Как ребенок, в самом деле… Нет, он не смирился с положением дел, но был занят другим, более важным, серьезным. Ту систему они сломают в конце концов, но пока необходимо победить на другом фронте. Победят там – победят и на этом…
Случай с покупкой машины, разговор со знакомым он, кстати, записал. Получилась яркая и злая колонка, которую напечатали в одном популярном либеральном журнале. Выплатили гонорар.
…Заправился, прыгнул за руль. Дверь захлопнул, погасли лампочки, стало темно. Лишь панель управления светилась зеленоватыми и красноватыми огоньками. Уютно и надежно как-то светилась. В салоне было тепло, и Трофим с удовольствием передернул плечами, сбрасывая морозец, дрему и ненужное сейчас воспоминание… Рванул дальше.
Метров через пятьдесят увидел на обочине трех-четырех девчонок. В коротких юбках, легких куртках. Стоят, пританцовывают, покачивают бедрами. Помахать зазывно не решаются, но смотрят на него жадно, просительно…
– Бедные девчата, – пробормотал Трофим с искренним сочувствием и тут же отметил, что все-таки не так у них нынче всё безнадежно – рядом заправка, где магазинчик, кофе, теплый туалет. До смерти не застынут.
Город с этой стороны начинался постепенно. Очистные сооружения, ангары и склады, бетонные заборы, местами рухнувшие, трубы, которые никогда на памяти Трофима не дымили… Вот пошли бараки. Во многих окнах горит свет – обитаемы… Избушки с тесными огородами, каменные дома позапрошлого века в один-два этажа. Некоторые стены подперты бревнами, железяками.
Трофим с семьей жил не в центре, конечно (впрочем, в центре трущоб тоже хватает), но и не на такой вот окраине, рабочей слободе, слава богу. Хотя пять лет они с Лёсей и потом с маленьким Егором и новорожденным Макаром провели в избушке. Приходилось топить печь, носить воду от колонки; весной засаживали две сотки жидкой земли картошкой, луком, редиской, чтоб было чего пожевать…
Теперь у Гущиных трехкомнатная квартира – бывшая коммуналка – в сталинском доме. Три отдельные комнаты, длинный коридор, небольшая кухня, совмещенная с туалетом ванная. Пока вшестером умещаются, но скоро придется расширяться. Да и Егор к возрасту жениха приближается. Если решит создавать семью, не к жене же ему идти, – придется думать об отдельном жилье. И нужно ему, Трофиму, к этому готовиться, поддержать сына.
Улицы были уже пусты – люди с работы давно разъехались, – поэтому до дому по городским улицам добрался быстро. А обычно пробки возникают часов около восьми утра, и в течение всего дня движение превращается в муку. Машин в последние годы увеличилось во много раз… Что ж, скопил полста тысяч, взял в кредит, а потом годами выплачивай остальное. Многим и не нужна особо эта машина – живет по маршруту квартира – работа – супермаркет – квартира, но для статуса автомобиль необходим. И вот пыхтят километра три от дома до офиса два часа…
Но сейчас, в десятом часу вечера, уже свободно. Город словно бы вымерший. Лишь светофоры мигают да редкая цветная реклама развлекает, оживляет… Холодновато, в такую погоду не погуляешь, да и что гулять, где… Город старый, тесный, серый, воздух пропитан сгоревшим бензином, угольным дымом из частного сектора. Люди предпочитают сидеть по домам, смотреть телевизор. Там, в телевизоре, много чего красочного, почти ощутимого. Насмотрелся, и вроде как побывал в солнечных городах, поплескался в теплых морях. Или на ужасы насмотрелся, которых тоже в избытке, и ощутил счастье, что тебя и твою семью эти ужасы не коснулись.
 
Въехал во двор, припарковался на своем, давно застолбленном месте. Выбрался из машины и услышал в отдалении чистое, красивое пение. Чистое, красивое, но в полный голос, почти на надрыве.
 Ярко, ярко
 Пусть пылают лишь рассветы,
 Ночью звездной пусть спокойно спят поля…
 Детство, детство
 Добротой не зря согрето,
 Детство, детство – завтрашний твой день, Земля!
– Что-то новенькое сегодня, – усмехнулся Трофим; обычно слышались песни из репертуара Аллы Пугачевой. Но, может, и это пела когда-то Пугачева?..
Месяца два назад появился в их квартале парень. С бешеной скоростью он ходил меж домов, держа, как микрофон, передо ртом черную палочку, и пел. «Любовь, похожая на со-он…», «Сколько раз спасала я тебя!..»
Поначалу Трофима забавило это почти ежевечернее действо, даже хвалил этого парня: разбавляет унылую тишину, разбивает сдавленность. Тем более что пел не безобразно… Но однажды увидел парня вблизи и понял, что это сумасшедший. Сошедший с ума. Глаза, рот, лоб сумасшедшего. И к тому же обычный человек не мог бы петь так чисто, часами почти бегая по тротуарам и дворам, – задохнулся бы. А этот не задыхался.
 Все люди на большой планете
 Должны всегда дружить,
 Должны всегда смеяться дети
 И в мирном мире жить!
Глядя в ту сторону, где гасло, съедаемое расстоянием, пение, Трофим нажал кнопку сигналки. Машина отозвалась коротким всписком и мигнула фарами… Пошел к подъезду, и почти тут же из темноты раздалось тихое, отчетливое:
– Снаря-ад!
Трофим вздрогнул и замер. Его называли так давным-давно, казалось, в другой жизни…
После увольнения из ОМОНа он яростно занялся партийной жизнью, протестной деятельностью. Организовывал митинги и шествия в их городе, ездил в Москву на тамошние акции. Требовал включить его в группу по мирному захвату здания администрации президента, но руководство запретило: «У тебя трое детей, ты умеешь хорошо писать. Ты нужнее на воле». Тех же тридцать девять парней и девушек, что прорвались в администрацию и несколько часов ее удерживали, затем судили. Восьмерым дали большие сроки… Ездил Трофим и на акции в Питер, Нижний Новгород, Смоленск, Тулу, Воронеж. Очень активно действовал, за что, видимо, ему и дали партийную кличку – теперь это называют «позывной» – Снаряд…
После выхода первых книг Трофима стали приглашать на книжный выставки, на встречи с читателями (проезд оплачивался устроителями, нередко бывали и гонорары за выступления), и, случалось, дней до двадцати в месяц он был в разъездах.
За ним, как и за большинством политических активистов, следили. Почти не прикрываясь. Перед акциями у подъезда стояла машина с парочкой амбалов внутри, в дороге неподалеку от Трофима находился сопровождающий… Выбор у службы безопасности был, видимо, небогатый, и постепенно Трофим стал знать своих сопровождающих в лицо. Отмечал, как они скисают, изматываются, чахнут в этих постоянных путешествиях… Сегодня Трофим трясется в плацкартном вагоне в Москву, вечером следующего дня садится в самолет и летит в Новосибирск, оттуда – в Иркутск, из Иркутска – обратно в Москву, снова поездом в Курск, из Курска – домой… Трофима подпитывала его растущая известность, радушие встреч, интересные разговоры с людьми, а сопровождающие просто валились с ног.