Ледовая армия (СИ)
Фарри не торопился входить в город. Сигнальщики на кораблях обменивались сигналами цветных флажков, меж гудящих машин катался лайар, приставая то к одному ледоходу, то к другому. Жители Рудни-Онга так же не спешили на встречу и устраняли последствия непогоды. Мне бы не хотелось оказаться на их месте. Когда сюда придет Братство, гнев его падет на невольных свидетелей. И так, скорее всего, думали многие из привыкших к тихой жизни рудни-онгцев. Для них мы были не героями-освободителями.
Мы были проблемой.
Мимо с огромной лопатой (в которую обычно впрягались трое) пронесся радостный Энекен, добежал до края. Лязгнул металл о металл, и гора снега полетела с платформы вниз. Великан налег на поручни, глядя, как куски льда и снега бьются о решетки технических ходов, а затем со счастливым видом посмотрел на нас.
— Как вы познакомились? — спросил я Лава, но тот лишь отмахнулся.
— Долгая история.
— К бою! — раздалось на палубе. Мимо работающих людей шел Царн «Темный», — у кого нет своего оружия — в оружейку! Остальные — на лед!
Командир солдат Рубенса вид имел недовольный, и ему не хватало лишь парочки поводов для того, чтобы начать негодовать.
Сердце бухнуло, настроение сразу улетучилось. Я огляделся, но горизонт был чист. Мертвые останки ледоходов Братства тонули в снегу. Ворота Рудни-Онга открыты, и по ту сторону не видать никаких попыток организовать что-нибудь похожее на атаку.
Только когда нас стали строить на льду напротив города, я понял, что Фарри играл мускулами. Он вывел нас, чтобы показать жителям поселка. Конечно, когда у порога твоего дома объявляется под тысячу вооруженных людей — это непременно впечатляет и настраивает на определенный лад общения. Ты ж не знаешь кто эти люди, не знаешь, что в их ряды согнали даже женщин Баржи, и многим из них выдали лишь что-то похожее на оружие. Ржавое, бесполезное, но издалека выглядящее угрожающе.
Я никак не мог поверить в то, что видел. Столько обмана, столько показухи. У сердца болезненно кололось возмущение, оно цеплялось колючими пальцами за ребра и рвалось наружу. На лайар, где собрались предводители нашего флота, я старался не смотреть, но взгляд возвращался сам собой. Там, на палубе, стояли все те, кого я знал до прихода на «ИзоЛьду». Фарри, Буран, Торос, Сабля… Почему я так старательно пытаюсь оторваться от них?
Дело в болезненной жажде справедливости или же это страх того, что не я готов идти до конца? Страх, что — даже если и пойду — меня раскроют и выбросят, как никчемную игрушку?Когда уходишь сам - оставляешь иллюзию того, что ты не был бесполезен.
А весь этот гнев, вся эта обида нужныпросто чтобы не сойти с ума. Ведь когда ты хороший, а они плохие, тебе гораздо комфортнее, чем наоборот. Ради этого можно и побунтовать, и правду поискать.
«Разве это все те, кого ты знал? А как же Эльнар ан Гаст? Или глупый деревенский охотничек не чета тебе?»
С высоким неприятным звуком в сторону города сорвался харьер, под ним забурлили облака ледяной крошки. Справа из-под прикрытия баржи выполз «Хватала» и пополз к Рудни-Онгу. Представление началось. Сегодня перед вами весь вечер цирковой Фарри!
— Ну хоть тепло, — сказал кто-то рядом. Растерянный Энекен все озирался, и Лав свободной рукой похлопывал великана по локтю. Лом для льда, зажатый в ладони толстяка, казался лыжной палкой.
— Когда мы превратились в солдат? — буркнули сзади. Я не обернулся, но молча согласился с недовольным.
— Когда началась война, — ответили ему. — Не нравится — иди назад на корабль.
Я поежился. У меня бы не хватило духу сделать так, как посоветовали. Поднять одинокий бунт против друга. У моего соратника по возмущению сил на этот шаг не было по другой причине. Он боялся оказаться первым. Обычный страх. Популярный даже здесь, под теплым солнцем.
По синему небу ползли тяжелые облака, тени бежали по Пустыне, и, когда солнце накрывало наши ряды, приходилось щуриться от бликов. Сверкало все — снег, куски надраенной брони, заточенная сталь, украшения в серьгах (все больше людей снимали шапки). Над стенами Рудни-Онга виднелись головы зевак, отправивших переговорщиков к нам. Самих посыльных из-за лайара я не видел. И не слышал. Иногда порывы ветра доносили голос Таса Бура, который вещал от лица Фарри, но что и кому он говорил — это могли понять, наверное, только на лайаре.
Речь предназначалась не нам.
Пару раз я услышал крик, шея сама втянулась в плечи от страха и стыда перед тем, что происходит. Довольные люди не кричат, так что такие возгласы ничего хорошего не несли, ни нам, солдатам поневоле, ни несчастным, спасенным от гнета Братства жителям городка. Все мы были лишь фишками в игре.
Стояли довольно долго. Разговоры пресекали солдаты Рубенса. Белые фигуры наемников, расставленные вдоль нашего строя, глядели в наши ряды пустыми лицами, вслушивались в нас. Пару раз мимо прошелся Жерар, перекинувшись неловкой шуткой с кем-то. Ему, как и Царну, все это очень не нравилось.
Наконец лайар качнулся, отъезжая. Ветер поднял колючий снег, швырнул в наш строй. Ледоход пополз в сторону, и я увидел троих человек из Рудни-Онга, провожающих его взглядом. У их ног лежала груда одежды.
— Все на борт! — крикнул кто-то из солдат Монокля. — Быстро-быстро-быстро!
Один из рудни-онгцев присел над грудой, и я понял, что это не тряпье, а человек.
— Что случилось? — спросил я, обернулся на Лава и ткнул рукой в упавшего. Того тем временем подхватили за ноги, за руки и потащили обратно в город. Голова рудни-онгца безвольно запрокинулась, и никто не пытался ее придержать.
— Не знаю, — ответил ан Шмерц. — И что-то нашептывает мне — не герои мы для них больше. Совсем не герои.
Глава двадцать вторая «Решения и последствия»
— Что случилось? — сказал я, когда нашел наконец Фарри. Произошлоэто в каюте капитана. У двери на страже стоял Торос, но, увидев меня, белобородый телохранитель отвел взгляд и кивнул, мол, проходи. Мне стало чуть полегче, потому что если бы была смена Бурана… Остроязыкий Неприкасаемый не просто отказался бы меня пускать, но и сделал бы это наиболее унизительным способом.
В каюте капитана пахло парами шаркунки. Крепкое пойло пропитало даже стены.
Мой вопрос прервал беседу Барри и Фарри. Мой друг повернулся ко мне со смесью страха и злобы. Монокль поднял бровь в недовольном изумлении.
— Ты заинтересовался нашими делами? — холодно спросил ан Лавани.
— Что случилось, что произошло?! Что вы наделали?!
Фарри всплеснул руками:
— Льдинки-ботинки, а ты, значит, не видел?
— Но зачем?! Фарри, зачем ты это сделал?!
Он закатил глаза, помотал головой в негодовании, а затем протолкнул сквозь зубы:
— Если бы ты не превратился в капризную девочку, все было бы не так печально!
Фарри злился, боялся, ярился, страдал, волновался, сомневался. В нем боролись десятки чувств. Не знаю, как можно держаться с таким бурлящим котлом эмоций.
— Ты можешь по-человечески сказать? — попытался я еще раз.
— Мне угрожали, — пожал плечами Фарри и с досадой усмехнулся. — Мол, Братство придет, и когда оно придет — он, этот тип, лично поднимет людей против нас, потому что мы звери, дикари. Что из-за нас они все, считай, покойники. Когда он начал вопить, что убьет меня — Господин Подлость его прикончил… Кто вообще это был?
— Кто-то из гильдейских мастеров, — подал голос Барри Рубенс. — Но…
— Сам, без приказа? — не поверил я. — Но ты же решаешь, не он!
— Самовольный могучий эмпат — это страшная сила, — вздохнул Фарри. — Он посчитал, что я хочу смерти этого полоумного, и решил помочь. Драный собачий дурак. А ты драный нытик и слабак. Будь ты там, то…
— Мне, может, выйти? — напомнил о себе Монокль. — Я ж не мешаю вам в моей собственной каюте, ребятишки?