Дом неистовых клятв (ЛП)

Из-под подошвы моего сапога доносится слабый шепот: «Что если она превратила тебя в своё собственное оружие?»
Вместо того чтобы ещё больше надавить на сапог, я сдвигаю его и позволяю дьяволу вернуться на плечо, так как я предпочитаю, чтобы меня вёл дьявол, а не те, кто меня окружают.
ГЛАВА 12
Мириам проводит прохладным пальцем по моим губам, после чего ведёт им по замысловатому узору на моей груди. Покачав головой, она издаёт злое рычание.
— Что?
Тело Данте напрягается, а плечи становятся такими квадратными, что начинают выдаваться из-под его золотого нагрудника.
— Что произошло?
Мириам сжимает губы.
— Мы забыли о том, что сейчас лето, и солнце встаёт рано.
Она приподнимает дрожащую руку к голове и проводит костяшками пальцев по вспотевшему лбу.
— В следующий раз я начну высвобождение её магию, как только луна осветит небо.
Пока она говорит, невидимые путы её магии отпускают моё тело. Она не дала мне крыльев, которые я могу расправить, но я чувствую себя так, словно покинула кокон и готова воспарить.
— Мы? — Данте выпучивает глаза. — Не надо перекладывать вину на меня, стрега! Если нам придётся провести под землей ещё две недели, то только из-за тебя.
И точно ребенок, впавший в истерику, Данте обрушивает свой меч на её золотой трон. Но единственное, что ему удается сделать, помимо демонстрации своей несдержанности, это сломать свой обсидиановый клинок.
Мои губы приподнимаются в улыбке, но я подавляю её, пока никто не успел этого заметить, опускаю глаза в пол и содрогаюсь, заметив алые разводы на груди. Я начинаю вытирать кровавое месиво остатками своей разорванной блузки, пока ткань не становится такой же красной, как и полоска ткани, прикрывающая мои груди. Мой живот снова сжимается, и на этот раз я не в силах подавить рвотные позывы. Желчь покрывает моё нёбо, и, боги, как же сильно она его разъедает.
Очередная волна тошноты накрывает меня, я сгибаюсь и окатываю пол подземелья скудным содержимым своего желудка.
— Не мог бы… кто-нибудь… смыть кровь?
Несмотря на то, что Юстус не единственный водяной фейри, присутствующий здесь, он выполняет мою просьбу. Он огибает моё тело, подняв вверх сияющие ладони. Окатив меня водой, он осматривает каждый миллиметр моего лица. Он мне друг или враг? Мириам так и не сказала.
«Не то, чтобы ты могла ей доверять», — бормочет мой верный дьявол. Интересно, в курсе ли Юстус, что кровь, которую он смывает с меня, содержит теперь и мою магию? Когда он направляет струю мне в лицо, я захлопываю глаза и сжимаю губы, чувствуя, как остатки тепла от заклинания Мириам смываются с меня с потоками воды.
— Росси, прикажи, чтобы кузнеца, который сделал этот нелепый меч, бросили в Филиасерпенс, и пусть Таво найдёт нового кузнеца, который сможет делать оружие, достойное, мать его, люсинской короны.
Данте швыряет свой сломанный меч в белый мраморный бюст, тем самым отколов у него ухо.
Моё сердце сжимается, потому что сломанная ушная раковина заставляет меня вспомнить об ушах маммы, которые срезал Юстус железным клинком, чтобы наказать её за внебрачную дочь. Жалеет ли он об этом сейчас, зная, что я не имею отношения к Агриппине Росси?
— Заклинательница змеев, иди назад в свою клетку!
Мой взгляд перемещается со сломанного бюста на Данте. Если кого и следует запереть в клетке, то это его.
— Не надо клетки. Я буду хорошо себя вести. Я к…
Я почти произношу клятву, как вдруг вспоминаю, что теперь, когда моя магия разблокирована, эта сделка отобразится на моей коже.
Данте издаёт мерзкий смешок.
— Ты? Будешь хорошо себя вести?
— Маэцца, разрешите сказать? — голос Юстуса заставляет Данте остановиться в дверях темницы.
Это глупо с моей стороны, но я молюсь о том, чтобы Юстус меня поддержал. В этом случае я получу ответ на свой вопрос о том, на чьей он стороне. Это дикая мысль, но что если Юстус Росси работает на нас, а не против нас? Конечно же, тогда возникает вопрос — почему? и как давно это продолжается?
 
— Давайте оставим кузнеца в живых.
А я-то думала, что у Юстуса Росси есть совесть…
— Он работает над конструкцией меча, который соединит в себе обсидиан и железо…
— Ты хочешь, сказать, что я дурак, Росси? — тихий ответ Данте разрезает воздух.
О, как же сильно задёргались мускулы на висках Юстуса.
— Конечно, нет, Маэцца.
Данте, может быть, и сделался непредсказуемым, но его желание предельно ясно — он хочет заполучить весь Люс. А чего хочет Юстус Росси?
Человек, мотивы которого не ясны, опасный враг. Моя единственная надежда сейчас на Мириам. Будучи очень хитрой женщиной, она, вероятно, знает, что ему нужно.
Боги… Мириам может быть на нашей стороне. Кто вообще стал бы заступаться за Юстуса?
Я бросаю на неё взгляд, и замечаю, что она уже смотрит на меня поверх отяжелевших век. Она не зевает, но сделалась такой же бледной, как тот бюст, который повредил Данте в порыве раздражительности. И только теперь я понимаю, чьё лицо он изображает: Ксемы Росси. Художнику не только удалось в совершенстве передать желчный взгляд и глубокие морщины древней фейри, но он так же изобразил на её плече её мертвого попугая — единственное животное, которое я ненавидела.
— Ладно, — огрызается Данте. — Пусть пока поживёт. Но начните обучать нового.
Когда Юстус кивает, он окидывает взглядом мою порванную блузку и грязные замшевые штаны.
— Вымойте Фэллон и найдите ей какую-нибудь одежду, чтобы она перестала быть похожа на ракоккинского мальчика-подростка.
— Я не ребенок, Данте! — выкрикиваю я. — Я с радостью вымоюсь, но мыть меня не надо.
Я хватаюсь за свою блузку и начинаю выкручивать ткань, представляя вместо неё шею Данте.
Он задерживается в дверях и ещё раз проходится по мне взглядом.
— Не оставлять её одну ни на секунду.
— Конечно, Маэцца.
— И ещё, Росси. Принесите бумаги. Побольше. За этот месяц я собираюсь изучить все до единого магического знака, известные шаббианцам.
— Пергамент и чернила будут доставлены немедленно.
— Мне не нужны чернила. Я буду использовать кровь Фэллон.
Улыбнувшись коварной улыбкой, он разворачивается и выходит из темницы.
— Свежую. Прямиком из её тела.
Мой пульс ускоряется и начинает сотрясать кожу безудержным гневом, но затем он ускоряется ещё больше, и на этот раз от ужаса. Если мы женаты, он поймёт, что заклинание Мириам сработало, потому что тогда он сможет использовать мою магию. Я смотрю в сторону своей сестры по несчастью, но она не сводит глаз с Юстуса. И хотя они ничего не говорят вслух, между ними происходит какой-то диалог.
Она, должно быть, почувствовала всю тяжесть моего взгляда, потому что говорит:
— Не волнуйся. Я научу его неправильным символам.
Я кошусь на Юстуса, который, кажется, хорошо разбирается в магических знаках.
— Боишься, что я научу его правильным? — Юстус одаривает меня заговорщической улыбкой.
Я моргаю.
И гляжу на него.
А затем на Мириам.
О. Боги.
Юстус понимает шаббианский!
А Мириам… она даже глазом не моргнула.
— Идём. Твоей бабушке надо отдохнуть.
Когда Мириам, наконец, склоняет голову на плечо, Юстус выходит вперед меня с такой прямой спиной, что его длинный хвостик почти не колышется.
— Я не дам ему ни грамма своей крови, — шиплю я, а Мириам в изнеможении закрывает глаза.
Юстус останавливается, после чего так резко подходит ко мне, что мне приходится запрокинуть голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Пусть Юстус Росси и не такой высокий, как Лор или Данте, но его размеры всё равно впечатляют.
— Если ты откажешься, — говорит он тихим голосом, — ты подпишешь Антони смертный приговор. Ты действительно этого хочешь?
Моё сердце начинает колотиться о рёбра.
— Конечно, нет.
И тогда, уже громче, он говорит: