Как-то раз Маргаритка (ЛП)

Как-то вечером, когда Кристиан прожил в пещере уже около года, Эдрика, который надзирал за ритуалом приготовления мальчика ко сну, словно громом поразило — до него дошла страшная истина. Он стал родителем.
— Что-то не так? — встревожился Крис, когда Эдрик застыл столбом, держа в руках ночную рубашку.
— Много чего, — ответил очнувшийся Эдрик, одевая мальчика.
— Я что-то натворил? — обеспокоено глядя, спросил Крис.
— Насколько мне известно, нет… пока что, — ответил Эдрик, не осознавая, что говорит как все родители в мире, употребляя фразы, призванные подтолкнуть их детей в праведную сторону от плохого поведения. — Мне нужно кое о чем подумать.
— Может, я помогу? — предложил Крис, застегивая рубашку и закатывая рукава.
Сердце Эдрика затопало, как джига крошек пикси. От сильного чувства тролль приложил руку к груди, где оно зародилось. Ребенок, которого он в своей жизни не хотел, просто-напросто завладел его сердцем. Из века в век старый тролль жил сам по себе, никто ему не помогал. Он так к этому привык, что уже и не замечал. Однако теперь пустое место было занято, и Эдрик уже не мог вспомнить, как обходился без этого прелестного мальчика с его безумными штуковинами, собачьими трюками — у многих ли людей собаки способны в мгновение ока очистить обеденный стол или дружно спеть? — и его готовностью, даже жаждой, участвовать в любом начинании Эдрика.
— Ты мне всегда говоришь, что нельзя сморкаться в подол рубашки, — заметил Крис, глядя на Эдрика. — Отчего же сам так делаешь?
Отпустив подол, Эдрик вытер глаза рукой: нужно показывать пример, ради коврижек, и угрюмо буркнул:
— Внезапный приступ сенной лихорадки. Больше не буду. В конце концов, что посеешь, то по лбу. Понял?
— Не очень. — Крис почти никогда не понимал поговорки Эдрика, но каким-то образом улавливал смысл. — Это значит, мне все-таки нельзя сморкаться в подол рубашки?
— Вот-вот. А теперь спать.
Когда Крис и собаки улеглись, Эдрик вытащил книгу по этикету из библиотеки, устроенной в зеленой комнате и, возвращаясь в гостиную, прислушался, как Вул и Ката тихо и дружно завывали колыбельную в спальне Криса.
Тролль устроился в большом удобном кресле у огня и начал читать. Он обязан убедиться, что Кристиан растет, усваивая манеры от а до б. Да и до всех остальных букв тоже. Да и самому не помешает по-быстрому освежить их, коли даже не осведомлен, что за отрыжку всякого наказывают вытаскиванием за ухо из-за стола.
  
Глава 4
 
Одиннадцать лет спустя
Эдрик завершил отличный ужин, приготовленный Кристианом: рагу из гофера, сердцевины артишоков, салат из шпината и вишневый десерт. И, довольный жизнью, рыгнул.
— Кто бы мог подумать, что артишоки съедобны? — вопросил он. — На вид сущий яд.
Вул и Ката убирали тарелки со стола, который Кристиан не только сам сделал, но и оснастил ручкой, опускавшей столешницу вниз, чтобы собакам было легче достать.
— Наверно, только я, — отвечал Кристиан. — Никогда не слышал, чтобы кто-то до нас их ел.
Конечно, откуда ему было знать? Мир столь обширен, и чем дальше, тем отчетливее Кристиан осознавал, как мало ему известно.
А вот Эдрику вовсе не стоило удивляться, что Кристиан обнаружил, как вкусны артишоки. В нем издавна сидел дух приключений, но с некоторых пор это стало беспокоить Эдрика. О, хорошо, если жажда знаний простиралась лишь на необычные растения, хотя бывало, и от них расстраивались животы, когда Эдрик и Кристиан их пробовали. И Эдрик не возражал против хитроумных изобретений Кристиана, некоторые из них, в отличие от причудливых штуковин, что построены в детстве, и впрямь работали. Вроде подъемника, который доставлял воду по отвесной скале из реки в пещеру. Или стрел-бумерангов, которые возвращались к троллю, если ему доводилось промазать.
Однако последнее время в своих исследованиях Кристиан забредал все дальше, изобретения становились шумнее и заковыристее, чем раньше, а кулинарные опыты приобретали все более причудливый характер. (Даже Вул с Катой отказались есть парфе из брюквы). Чем более неугомонно вел себя Кристиан, тем больше будил в Эдрике несчастливые подозрения, что такое поведение не пристало молодому человеку, ступившего на трудный путь возмужания. И Эдрик поневоле задумывался об отсутствии у Кристиана общественной жизни.
 
Ему требовались друзья помимо старого тролля и стада животных. Ох, время от времени он вел беседы с кентавром Хейсом или снежным человеком Клейпулом, егерями здешних лесов, или с лепреконами, эльфами, или с какой-нибудь феечкой из когорты Маб, пролетавшей через лес, но все это не стоило и кучи ломаных грошей.
Эдрик подумывал, не пора ли возобновить поиски семьи Кристиана. Тролль знал, что это будет правильный поступок, только Кристиан дал понять, что ему неинтересно. Однако Эдрик все больше и больше думал, не слишком ли долго он откладывал поиски. А если не удалось найти семью Кристиана, может, пора подумать о том, чтобы позволить мальчику найти свой путь в мире. Хотя одна лишь мысль о расставании рождала нестерпимую боль в самом сердце.
Эдрик вздохнул и задумался, не стоит ли добавить постскриптум в свои письма. Разумеется, после того, как подробно разберет и опишет промахи Маб. Он мог бы убить двумя выстрелами одного зайца, если поинтересуется у получателя письма, не известно ли чего о мальчике, пропавшем в лесу двенадцать лет назад. Уолтер и Кэрри, почтовые голуби, обученные Кристианом доставлять письма Эдрика куда успешнее, чем мимоходом проезжающие пилигримы, крестоносцы, гномы, грифоны, отнюдь не обрадуются длинным посланиям. Однако учебник по этикету настоятельно советует: важно поступать так, как, по-твоему, правильно, пусть от этого одни хлопоты, даже вопреки своему желанию.
Давненько уже любимым изобретением Кристиана стала подзорная труба, больше и сильнее, чем прежняя, с помощью которой он мог лучше разглядывать двор короля Суитберта по ту сторону реки.
Кристиан наблюдал, как росли четыре принцессы — трио белокурых красавиц и самая младшая, крошка с темными волосами. Незримым гостем он побывал на балах-маскарадах, летних пикниках на террасе, на тройной свадьбе. Он видел, как стареет король Суитберт, как меж бровей королевы Олимпии пролегает морщинка, как от досады королева надувает губы. И со временем стал чувствовать уже знакомое свербящее волнение, ощущение, что грядет что-то грандиозное, непривычное. И ему становилось все теснее и теснее в своем нынешнем существовании.
— Пойду-ка немного прогуляюсь, — заявил как-то вечером после уборки кухни Кристиан. — До заката. Люблю долгие сумерки.
— Одобряю, — похвалил Эдрик, возвращаясь к непрестанным письмам.
Скоро намечалась ежегодное собрание ЛЭФТ, и он в который раз решительно старался заполучить поддержку, чтобы заставить Маб уступить часть зубно-феечных дел. Все знали, что ее лучшие дни миновали добрых сто лет назад, но она все еще цеплялась мертвой хваткой за занятие, с которым уже на долгой памяти каждого не справлялась как следует. Да Эдрик готов биться об заклад, что она не собирает и четверти зубов в первую ночь, когда их оставляют под подушкой. А некоторые, как ему было известно, Маб не забирала и до третьей-четвертой ночи. И платила за зубы как попало: то много, то жалкие гроши. Уверяла, что из маленьких зубов делает короны для своих феечек, да только пудрила лапшой мозги, как слышал Эдрик. Да она их просто скидывала в кладовые, где зубы мало-помалу теряют жемчужный блеск и мешками рассыпаются в пыль. Каждый, у кого есть хоть крупица разума, знает, что зубы, как люди: их нужно держать в употреблении, чтобы поддерживать в них дух.
Если бы Эдрику дали волю, он выстроил бы из них дворец. Только представьте его сияние, все эти нежно светящиеся отполированные беленькие кирпичики. Эдрик бы ухаживал за дворцом, полировал бы его пастой, чтобы тот сиял вечно, украсил бы цветными кристаллами, из которых слагались стены пещеры и которые попадались в этом уголке леса так часто, что иной раз валялись на земле как простые булыжники.