Красная линия метро
Кутепов тряхнул головой, пытаясь отмахнуться от нахлынувших воспоминаний.
«Не вовремя, — сурово заключил он. — Пожалуй, я все-таки склонюсь к мысли, что он вернется. Слишком уж идеально это место для нападения. Не зря же он сюда сегодня дважды приезжал?!»
— Герда, за мной, — скомандовал он собаке, и та послушно засеменила за хозяином.
Но не успели они сделать и пары шагов, как вдруг над их головами раздался треск электричества, и все вокруг погрузилось во мрак. Фонарь, что привычно светил над автобусной остановкой, погас без видимых на то причин.
«А вот это плохо, — озадачился Кутепов и полез в рюкзак в поисках ручного фонарика. — Темнота может смешать все наши планы».
Глава 32
Электронные часы на столе следователя по особо важным делам столичной прокуратуры едва заметно мигнули, и на табло появились две зеркально отраженные цифры.
«22:22»
«Что-то я опять допоздна засиделся на работе, — недовольно пробурчал Власенко. — А все из-за тещи, будь она неладна. Вот ведь старая приживалка, обещала на месяцок приехать — внуков проведать, — а сама уж скоро как полгода московское небо коптит».
Теща была еще та рыбья кость в его горле. Хотя, по правде говоря, не столько она, сколько дело, которое он сейчас готовил для обвинения, не давало ему покоя. Не верил Геннадий Петрович, что Зуев виновен, поэтому и подготовка материалов для передачи в суд шла медленно и тяжко.
Тук-тук.
Власенко вначале даже показалось, что он ослышался, и никто в дверь его кабинета не стучал. Однако негромкое «тук-тук» вновь — и на этот раз более настойчиво, — раздалось в кабинетной тишине.
«Нет, не ошибся, точно кто-то стучится», — заключил Власенко.
— Входите! — уставшим голосом скомандовал он, глядя на дверь.
И каково же было его удивление, когда на пороге возник знакомый ему оперативник.
— Можно войти, Геннадий Петрович?
— Седов, мил человек, из отпуска, что ли, уже вышел? А почему только вечером объявился? Меня ведь могло и не быть на месте? — и тут же спохватился. — Алексей, или случилось чего?
— Так точно, Геннадий Петрович, случилось… — старлей выглядел удрученным.
— Понимаете, перед отпуском я имел неосторожность вас ослушаться… — Седов нахмурил брови и опустил взгляд. — Даже больше. Я совершил служебное правонарушение… Точнее, два.
— Так-так, а с этого места, пожалуйста, поподробнее, — настала очередь хмуриться Власенко. — Присаживайся, Седов, присаживайся. Я никуда не тороплюсь.
Оперативник уселся на стуле напротив и виновато взглянул на следака.
— Это произошло уже после поимки Зуева… — начал он издалека, пытаясь правильно подбирать слова. — Геннадий Петрович, вот никак я не мог поверить, что этот псих и есть наш маньяк, что так долго водил нас за нос!..
Он сделал паузу, после чего продолжил:
— Перед тем как отправиться в отпуск я связался с одним моим старым приятелем… Помните, я как-то предлагал вам обратится к специалистам, что-то вроде штатовских профайлеров? Так вот мой приятель как раз и есть такой человек. На свой страх и риск я выложил ему всю оперативную информацию о нашем маньяке и попросил составить психологический портрет преступника. Три дня назад я вернулся из Астрахани и, конечно же, первым делом отправился к нему. То, как он описал в отчете искомого маньяка, в корне отличается от того, что представляет собой Зуев. Судя по описанию, это совершенно противоположная ему личность. Скорее это…
Седов нервно сглотнул слюну.
— Скорее это… Колкин. Я дам вам сейчас почитать его заключение, и вы сами все поймете.
Он торопливо полез в карман своего джинсового пиджака и достал сложенные вчетверо листы бумаги.
— Позже, — коротко бросил Власенко, сделав предостерегающий знак ладонью. — Старший лейтенант, я хочу знать, какое было второе служебное правонарушение.
Тяжко вздохнув, Седов уныло произнес:
— Не поставив в известность вас и свое непосредственное начальство, я отправил официальные запросы в две государственные организации.
Он вновь бросил испытывающий взгляд на следователя и негромко добавил:
— Я думал, что если ошибусь, то никто об этом не узнает. А если окажусь прав, то…
— Седов, ты что же, подделал прокурорский запрос?
Алексей опустил голову и молча кивнул.
— Оно того стоило, Геннадий Петрович, — предпринял он попытку оправдаться.
— Это я буду решать, Седов: стоило оно того или нет, — звенящая сталь скользнула в голосе Власенко. — А пока, оперуполномоченный, давай, выкладывай, ради чего ты устроил передо мной чистосердечное признание.
От этих слов старший лейтенант мгновенно оживился и начал подробный рассказ.
— Геннадий Петрович, помните, в ходе оперативно-розыскных мероприятий по делу о пропавших студентах я посещал квартиру Колкина?
Ничего не отвечая, Власенко едва заметно кивнул.
— Так вот, во время осмотра я обратил внимание на две керамические погребальные урны, стоявшие в серванте. Мне это еще тогда показалось странным, но уточнять я ничего не стал, боясь своими вопросами не спугнуть подозреваемого. Зато, после того, как прочитал отчет своего приятеля, я снова об этом задумался. Я стал вспоминать беседу с Колкиным, как он себя вел, что говорил, отвечал… А еще я вспомнил, что те урны были новехонькие. Понимаете, о чем я? Мало того, что человек хранит прах дома, так еще и зачем-то пересыпал его из старых урн в новые. Этот поступок показался мне странным и не логичным. Кроме того мы искали связь маньяка с крематорием…
— Ближе к делу, — перебил его Власенко.
— Ища оправдание его поступкам, я вспомнил, что Колкин периодически проходил лечение в психиатрической больнице. И тут меня осенило! А не мог ли он быть знаком с Зуевым? Я помчался в ту психушку, где он лечился, однако там мне дали «от ворот — поворот». Сославшись на врачебную тайну, в предоставлении сведений о пациенте мне отказали. Вот тогда-то я и подделал первый запрос…
Власенко промолчал, продолжая внимательно смотреть на опера.
— Геннадий Петрович, этого того стоило, — снова стал оправдываться Седов. — Оказалось, что они не только были знакомы друг с другом, но не раз лежали в одной палате. А одна медсестра — та, что из «старых», — даже припомнила, что эти двое между собой приятельствовали. Но главное, она отметила, что они были удивительно похожи друг на друга. Она их даже иногда путала.
Седов окинул взглядом кабинет следователя и, разглядев на соседнем столике графин с водой, осторожно поинтересовался:
— Геннадий Петрович, можно водички глотнуть, а то в горле пересохло?
Получив молчаливый кивок, опер с жадностью опрокинул в себя стакан холодной воды.
— Вот тогда у меня и созрел окончательный план, как вывести Колкина на чистую воду. Для начала я решил уличить его в обмане. Для этого я подал запрос в органы ЗАГСа и похоронную службу…
— Значит, служебных правонарушений было не два, а три? — уточнил Власенко.
— Так точно, — угрюмо подтвердил оперативник и продолжил рассказ. — В итоге выяснилось, что его мать и тетушка были захоронены на разных кладбищах. Ни о какой кремации даже речи не было. Вот тогда у меня и возник вопрос: «А чей же тогда прах находится в новеньких урнах в его квартире?» Вывод напрашивался один… Уж не останки ли это тех самых пропавших студентов-филологов?
Такая постановка вопроса вмиг убрало суровость с лица прокурорского следователя. Он даже про правонарушения подчиненного на время позабыл, став лихорадочно о чем-то думать.
— Ты к нему уже наведывался? — скорее не как вопрос, а утверждение произнес Власенко.
— Так точно, только что оттуда. Соседи во дворе утверждают, что пару часов назад он уехал в неизвестном направлении на своей машине.
— На ночь глядя… — уточнил Геннадий Петрович. — Ох, чует мое сердце, этот сучок очередную жертву выслеживает…
Договорить он не успел, потому как кабинетную тишину разорвал задорный писк примитивной мелодии в кармане прокурорского кителя.