Прежде, чем умереть (СИ)

— Что это за дом? — отхлебнул я из поднесённой к губам кружки.
— Пригород Сызрани. Подумала, здесь будет спокойнее.
— Хозяева убиты?
— Нет, Кол, — утёрла Ольга мне губы с таким видом, будто услышала какую-то несусветную пошлость. — Я им заплатила, за неделю.
— Очень глупо.
— Свои привычки ты не забыл.
Верно, кое-что осталось при мне. Кое-что... Из нашего разговора я многое узнал о своей жизни. И не только о своей. Выходило, что мне где-то около тридцати двух лет и меня действительно зовут Колом — сокращение от «Коллекционер». Я отрезал особо опасным целям большие пальцы рук и собрал внушительную коллекцию. Так-что имя не такое уж и глупое, пусть остаётся. Детство, отрочество и юность я провёл в Арзамасе — пристанище мутантов и разнообразного сброда, не нашедшего себе места в городах поприличнее. С младых ногтей приобщился к искусству делать живых людей мёртвыми, довольно быстро преуспел в нём и продолжил совершенствовать, оттачивая стиль и почерк мастера. Новость о том, что я охотник на людей, меня не удивила, даже успокоила. По ходу разговора уже становилось понятно, что поле моей профессиональной деятельности лежит далеко за пределами мирного созидания, но последняя точка над «и» заставила меня вздохнуть с облегчением. Ольгу я встретил, находясь по долгу службы в Уральских лесах, где она — восьмилетняя девчонка — чудесным образом спасла мне жизнь, выходила и вернула в строй, в процессе всей этой истории лишившись родителей. Я, чувствуя свою вину за их гибель, после выздоровления забрал Ольгу с собой и, можно сказать, заменил ей отца. Но, как мы уже выяснили, будучи отнюдь не землепашцем, научил милое дитятко тому, что сам знаю и умею. После Урала мы двое двинули на запад, много, где мотались — от Архангельска до Краснодара. Хотя вру — трое. Красавчик — он был с нами всё это время. Милая скотина, судя по рассказам, мутант из Москвы. Чёрт подери, да, я был в Москве, в самой развальцованной клоаке спятившего мира. Но это было ещё до Ольги, и детали того путешествия она знает лишь с моих слов, слов, о которых я не помню. Не то, чтобы реальность всей истории в целом была под сомнением — я, похоже, тёртый калач — но кое-какие детали выглядели очень уж фантастично.
Помимо моего обласканного эго, принять московскую историю помог ещё один момент, точнее фамилия — Ткачёв. Я вспомнил её, едва услышал. Ткач, он же Москва, он же источник множества моих проблем, приведший меня на Урал, и едва там не похоронивший. Одной из целей нашего с Ольгой отбытия на запад как раз и была его поимка. Я потратил годы на поиск ублюдка, но безуспешно. Его разыскала Ольга. На тот момент ей было пятнадцать — совсем девчонка против матёрого коварного наёмника, почти сумевшего разделаться не с кем-нибудь, а со мной самим. Такое дорогого стоит. Она всё сделала одна, привезла его опоённого и связанного прямо мне в руки. Живым! Это меня тронуло, да так сильно, что я поклялся вернуть сей долг, когда и как потребуется. Но он всё ещё не выплачен.
Ткач получил своё, а наши пути с Ольгой вскоре разошлись. Она научилась у меня всему, что я мог ей дать, и пришло время двигаться дальше, одной. Мы иногда объединялись, когда дело касалось особо сложных заказов, но это было скорее исключение из правила — каждый сам по себе. Последняя такая коллаборация — откуда я знаю это слово? — случилась прошлым летом. Ольгой был взят заказ на главу одной из чебоксарских банд по кличке Сахарок. Этот упырь славился своими хорошими манерами и, на первый взгляд, абсолютной адекватностью, особенно на фоне своих неуравновешенных коллег. Он изъяснялся литературным языком, носил ладно скроенные костюмы, щегольские усы и оттопыривал мизинец, когда пил чай из фарфоровой чашечки, с сахарком, разумеется. Он никогда не выходил из себя, на любой стрелке держался, будто на послеобеденном променаде, оставался вежлив даже в разговоре с быкующим быдлом, но потом... Терпеливый ублюдок был злопамятен и крайне щепетилен в вопросах отмщения. Последний, на тот момент, кто перешёл Сахарку дорогу, получил в подарок серебряную сахарницу. Это был видный скотовод, уважаемый в Чебоксарах и пригороде человек, богобоязненный христианин, меценат, отец четверых детей. Сахарница стояла на его прикроватной тумбе, перевязанная красным атласным бантом — подарок-сюрприз, в день рождения. Получателю столь необычного презента не сразу пришло на ум, от кого это может быть, ведь с того конфликта прошло уже немало времени. Он открыл сахарницу. Внутри лежали четыре пары маленьких перемазанных ещё свежей кровью глазных яблок. Обезображенные тела детей обнаружились в гостиной, рассаженные за празднично накрытым столом.
 
Такова была история нашего нанимателя. Её я не помню, узнал со слов Ольги. Но помню другое. Я помню, как пришёл к нему в дом. Нет не для того, чтобы вырезать детям глаза. Мы должны были встретиться с Павлом Кузминым — так звали скотовода — в укромном местечке на окраине, чтобы обсудить последние детали устранения Сахарка. Но Павел не явился, и мне не оставалось ничего другого, кроме как навестить его дома. Дождавшись темноты, я подошёл к двери богатого трёхэтажного особняка, та оказалась не заперта, я обшарил первый этаж и, никого не найдя, поднялся на второй. Павел сидел в своём кабинете, на стуле посреди комнаты, босой, связанный, с раздробленными лежащим рядом молотком пальцами, наполовину снятым скальпом и вспоротым крест-накрест животом. Я отыскал его по смраду вывалившихся кишок. Зря я это сделал. Нужно было съёбывать, едва лишь входная дверь отворилась без необходимости прибегнуть к услугам отмычки. Меня ждали. И только каким-то чудом я сумел уйти, добавив несколько трупов в компанию хозяину дома. Что было дальше — не помню. Ольга рассказала, что я покинул город, не сообщив ей о провале нашего плана. Павел выложил всё — кто мы, где мы и зачем мы. За Ольгой пришли той же ночью. И схватили. Она не стала вдаваться в подробности, но, судя по всему, это было не самое приятное времяпрепровождение. После моего вопроса о том, как ей удалось бежать, Ольга надолго ушла в себя, и я больше не стал к нему возвращаться. Что ж, весьма паскудно с моей стороны было бросить её там — ещё один должок в копилку.
Ну а после случились Муром и Железный Легион. Нихуя из этого не помню, но участие в геноциде целого города мне польстило. Ещё одной хорошей новостью стало то, что Ольга разузнала о двухстах кило золота, спизженного у Легиона какой-то неведомой военизированной кодлой, обосновавшейся, судя по её разведданным, в Самаре. Меня на это дело она подпрягла за пятую часть трофея. Хм, сорок кило золотишка — весьма щедрый гонорар. Плохой же новостью было то, что помимо нас за золотом охотится сладкая парочка, состоящая из некоего лейтенанта Павлова и наймита Легиона — Станислава. Оказывается, эти два хуесоса меня чуть было не угробили в лесу, на пути от Пензы к Сызрани, и кабы не Ольга, лежать бы мне сейчас хладной припорошенной снежком закуской для оголодавших зверюшек. Мало того, у засранцев при себе имелась рация, с помощью которой выблядки планировали связаться с Легионом и сообщить о местонахождении спизженного золота, чтобы Легион послал своих солдатиков и забрал наше золотишко. Допустить такого, разумеется, было никак не можно, и первостепенной задачей значилась ликвидация двух шустрых конкурентов, которые, к слову, опережали нас уже на трое суток. Но на их козырь и в нашем рукаве кое-что имелось. Пеленгатор — увесистая херовина, созданная для отслеживания маячка, заботливо встроенного в рацию конкурирующей с нами группы золотоискателей неким Чабаном. Всё, что я знал об этом типе, помимо его увлечения радиотехникой, ограничивалось информацией о двух пулях, пущенных им в меня незадолго до бесславной кончины престарелого радиолюбителя. Но зла я на Чабана не держал и даже был благодарен за такой царский подгон, хоть тот и пришлось забрать из его мёртвых рук. И опять же всё благодаря Ольге. Она как-то скорешилась с некто Коноваловым, занявшем вакантное место местного бугра, и теперь — слава её дипломатическому гению — мы, вооружённые по последнему слову техники, готовы были продолжить гонку за золотом.