Прежде, чем умереть (СИ)

Я занял позицию и приценился к головам на вышках — заберу недорого. Едва заметное колыхание кустов с противоположной от меня стороны сигнализировало о прибытии второй группы нашего штурмового отряда. Должно быть, архитектурные особенности местной дежурки их тоже смутили, потому как в следующие минут десять никаких телодвижений, кроме уже упомянутого променада вдоль шлагбаума, не происходило. Но вот парочка стражей большой дороги забычковала папироски и двинулась в сторону миниатюрной крепости. С правого торца дежурки тут же появился наш диверсант и осторожно, натирая стену, подполз к углу. Как только дверь открылась, мелкая бестия шмыгнула промеж ног входящих, и веселье началось.
— Блядь!!!
— Сука!!!
— Что за х**ня?!!!
— Вон-вон он!!!
Пока обитатели дежурки пребывали в неописуемом литературными терминами восторге от факта обнаружения доселе невиданного представителя животного мира, ВСС рассталась с четырьмя патронами, и на улице стало совсем малолюдно. Светящийся прямоугольник двери с тёмными силуэтами в нём удостоился следующей порции свинца. А потом я услышал то, чего никак не ожидал.
— Граната-граната!!!
Квазимода вылетел наружу за секунду до того как внутри один за другим хлопнули два взрыва. Свет погас, из дверного проёма и бойниц повалили дым и бетонная пыль. Восторги первооткрывателей сменились скулежом и хриплыми мольбами о помощи. Возле торцевой бойницы появился Стас и дал внутрь четыре коротких очереди. Лейтенант с ПП в руках вошёл в дежурку, и щелчки глушёного «Кедра» отклонили несколько жалобных прошений о сохранении жизни. Шестерни ожившего подъёмного механизма вернули шлагбауму здоровую эрекцию.
— Чисто! — вышел белый и окутанный дымком Павлов.
— Чисто, — заглянул Стас за дежурку.
— Какого хуя? — покинул я свою позицию.
— Решили немного улучшить план, — сменил магазин Стас.
— Соберите стволы и амуницию, — похлопал себя лейтенант, выбивая пыль, и присел на корточки, чтобы отвесить подбежавшему Квазимоде порцию тактильно-вербальных ласк: — Молодчина, отлично справился, хороший, хороший, — после чего кивнул в сторону подкатившего ЗиЛа: — Две минуты на погрузку. Чувствую, веселье ещё не закончилось.
  
Глава 35 
 
Всего два раза в жизни я чистосердечно признавал, что был неправ. Это не из-за упрямства или гордыни, просто, в абсолютном большинстве случаев неправ кто-то другой, а я, являясь оплотом объективности, с упорством и самозабвением святых великомучеников отстаиваю истину. Один умный человек как-то сказал: «Мнение большинства — всегда ошибочно, ибо большинство людей — идиоты». Что тут добавишь? Я никогда не был в большинстве, всегда вынужденный ему противостоять, ведущий свой крестовый поход против глупости, ханжества и лицемерия. Но всё же...
Первый раз это случилось во времена блаженного отрочества. Тогда, в силу отсутствия жизненного опыта, мир ещё казался мне не настолько говённым, как он есть в действительности, а избранные пути его улучшения были бесконечно далеки от верных. Навеянные художественной литературой прошлого деструктивные, граничащие с суицидальными идеи благородства и взаимовыручки едва не укоренились в податливом юном мозгу. Что ни говори, а грамотно донесённое слово способно творить страшные вещи. Так вот, был у меня тогда товарищ по имени Прокл. К философии Диадоха этот малый имел такое же отношение, как свиное говно к Альфе Центавра, зато он с раннего детства был уверен, что проклят, а выговаривать такое длинное слово, как «проклятый», желающих мало. Уверенность эта возникла не на пустом месте, дело в том, что как только Прокл ловил удачу за хвост, за этим немедленно следовала целая череда жестоких ударов судьбы, и удары эти были — как ни странно — пропорциональны случившийся удаче. Спасало Прокла лишь то, что везло ему по мелочам. Но однажды... Господи, как вспомню, озноб пробирает. Наверное, никогда ещё я не видел лица более испуганного. Прокл примчался ко мне рано утром, бледный, как полотно, его трясло, и он постоянно оглядывался. На вопрос «Что случилось?» он ответил страшное: «Я нашёл кошелёк! Там куча золотых! Золотых, Кол!!!». На закономерную просьбу «Покажи», Прокл дал ещё более пугающий ответ: «Не могу. Я его выкинул». Этот утырок так перепугался своего счастья, что забросил кошель в Яму! Да ещё умудрился попасться кому-то на глаза, за сим постыдным занятием. А потом стало известно о злоключениях, постигших в нашем районе Мартына Забойщика — правую руку Когана, тогдашнего главы Потерянных, известного также под кличкой Лапа. Лапа был мужиком чертовски обаятельным и располагающим к себе, даже колени ломал с улыбкой, и всегда предлагал выпить. И вот теперь Мартын, как под хвост ужаленный, носился со своими головорезами по округе и разыскивал оброненную по пьяни дань. Прокл же, как следует очканув, взялся молить о помощи с вылавливанием кошеля из Ямы. По его словам, кошель был тяжёлым и упал недалеко от берега. Я согласился. Мы кое-как отыскали у знакомых грабли и отправились вызволять проклятое сокровище из лап ядовитой трясины. Грабастать засранный ил — работа не из лёгких, и одними граблями много не натаскаешь. И тут Прокл вспомнил, что у его дядьки есть вилы, сказал, что сбегает и принесёт, для ускорения процесса. Ну ладно. Грабастаю я, значит, дальше, тяну всякое говно на берег, и вдруг — опа! — кошель. Открываю — золото! Нашли! Проклушка спасён, не слетит нынче его буйна голова с плеч. А тут и сам он нарисовался... Но без вил, зато в компании трёх быков. Прокл показал на меня пальцем, и быки быстренько скрутили слегка охуевшего доброхота с граблями в одной руке и треклятым золотом — в другой. Меня отволокли в подвал Мартына, привязали к стулу и зажали правую руку в тиски. Никто даже вопросов не задавал, не было задачи разобраться, была задача — устроить показательную расправу, сделав меня калекой. А когда ничего не спрашивают, так хочется всё рассказать. У-у, я там соловьём заливался, каялся, просил прощения, и делал это с такой искренностью, какую даже представить невозможно при обычных обстоятельствах. В конце концов, красноречие и некоторый накопленный к тому моменту авторитет сделали своё дело. Прокла притащили в тот же подвал и, слегка поводив паяльной лампой перед ебалом, быстро добились смены показаний. А после этого мне дали кусок арматуры и назначили исполнителем приговора. Я переломал пидорасу всё, метелил его пока ладони не закровоточили. Когда Прокла вышвырнули на улицу, он сложился, как тряпичная кукла без набивки, лиловый, распухший, но ещё живой. Я тогда присел рядом и спросил: «Прокл, нахуя?». А он ощерился своей беззубой раскуроченной пастью и промямлил: «Ты же везунчик».
 
Во второй раз это случилось сегодня.
Я бы сказал — «Ничто не предвещало», но не привык врать себе. Ещё как предвещало. Заваренная мною каша из отборнейшего говна закипела и полезла из кастрюли через край. Какая-то недобитая в дежурке мразь замкнула цепь перед своей безвременной кончиной. Конечно, Павлов должен был проверить всё повнимательнее, так что часть вины лежит и на нём, но только часть. Дьявол, мы ведь были в шоколаде, сейчас могли бы, толкнув трофеи, кутить в лучших борделях гостеприимной Пензы, а вместо этого...
— Бля, — ощупывал я окружающее пространство, ничерта не видя из-за залившей глаза крови. — Лейтенант, ты цел?
— Ногу зажало, — ответил тот откуда-то снизу.
Нащупанная торпеда находилась в вертикальном положении, колено упёрлось в рычаг коробки передач, сильнее обычного воняло бензином.
 
— Двигаться можешь?
— Вроде да. Дверь не поддаётся.
— Перевернулись. Вот чёрт, — подёргал я ручку у себя над головой, — моя тоже заела. Сучья железяка! — удары ногой из крайне неудобного положения желаемых результатов не дали. — Мы в жопе.
Едва я это произнёс, сверху, как по волшебству, заскрежетало. Дверь распахнулась, и в кабину хлынул прохладный насыщенный парами бензина воздух.