Прежде, чем умереть (СИ)

— Отвали! — пихнул Павлов стволом ковыляющего к нему Михаила.
Тот пошатнулся, упал и забился в судорогах, исходя пеной и громогласно опорожняя кишечник. Зрачки расширились, несмотря на яркий солнечный свет, белок левого глаза сделался алым из-за кровоизлияния. А потом Мишина голова просто взорвалась, и мозги разлетелись по земле через разрушенный затылок.
— Он всё равно ничего уже не рассказал бы, — с невинным видом ответил Станислав на мой немой вопрос, опустив дымящийся ствол.
— Ты хоть представляешь, как это сложно?
— Что?
— Внести нужные изменения в организм.
— Нужные? Кому, нахрен, нужные? Ты из него овощ сделал, — кивнул он на испорченного кадавра.
— Мне. Мне — дьявол тебя подери — нужные! — подошёл я к Станиславу, запамятовав от возмущения про кинжал в руке.
— Ладно, как скажешь, — залез он поглубже в кабину.
— Никогда больше не смей ломать мои игрушки. Ты меня понял?
— Да, без проблем, — прикрыл Станислав дверцу. — Надо было предупреждать, что это важно.
— Долбаёб, — вернулся я к подозрительно тихо ведущему себя всё это время колченогому бородачу. — Ладно, закончили с баловством, пора приступать к работе, — и обтёр окровавленный клинок о подрагивающее плечо нашего основного свидетеля.
— Я расскажу, — отстранился тот, боязливо косясь на кинжал. — Всё, что знаю.
И он рассказал. Он говорил воодушевлённо, страстно и самозабвенно, со столь глубоким чувством, что позавидовал бы искуснейший декламатор. Он говорил и говорил, перебивая самого себя в необузданном желании предвосхитить любой наш вопрос. Он углублялся в такие подробности, какие из человека можно вытянуть только под гипнозом. Он плакал, если на моём лице появлялась тень неудовлетворённости услышанным, и светился от счастья, когда я одобрительно кивал.
Из громадного массива информации, полученного нами за весьма короткий промежуток времени, удалось сделать два основных: во-первых, ДеПо не имело отношения к атаке на колонну Легиона; во-вторых, мы по-прежнему не имели понятия, кто виноват и что делать. Копилка наших знаний о произошедшем пополнилась лишь одним по-настоящему интересным фактом, если это можно так назвать. Бородач оказался неплохо знаком со взрывным делом и сообщил, что разрушения, которые ему довелось наблюдать после атаки неведомого врага на один из деповских патрулей, оставлены снарядами, упавшими сверху почти под прямым углом. Версию миномётного обстрела он сходу отверг, заявив, что удар был слишком уж точен. Патруль, по его словам, будто бы угодил под миниатюрную ковровую бомбардировку, покрывшую площадь почти точь-в-точь соответствующую той, что занимали два идущих друг за другом автомобиля. Багги разметало так, что там и взять уже было нечего. Произошло это за два дня до гибели колонны Легиона, что наводит на мысль о тренировочных стрельбах. После этого у меня остался только один вопрос:
— Формулу азотного топлива знаешь?
— Нет, умоляю, — сложил ладони бородач. — У меня семья. Их казнят, если...
— Понял. Станислав, — дал я отмашку нашему любителю высвобождать содержимое замкнутых объёмов, и серое вещество талантливого сказителя воссоединилось с родной землёй.
  
Глава 9 
 
Говорят, все люди делятся на условных «овец» и «волков». Первые — рождены безропотно подчиняться, вторые — доминировать. Обычно после такого прогона доморощенный философ добавляет: «Тебе решать, кем быть». Серьёзно?! Я вот что скажу — этот хуеплёт определённо нуждается в прослушивании интенсивного курса по теме «От альфасамца до подноготной грязи за один шаг». Нет никаких «волков» и «овец», на самом деле все люди равны. Я отнюдь не наивный утопист, вооружившийся идеями демократии, просто считаю, что возвышать чуть менее жидкое говно, над чуть более жидким — глупо, особенно с учётом того, как легко меняется консистенция этого вещества под воздействием внешних факторов. Многие могут мне возразить: «Ну, как же так? Есть и хорошие люди, добрые, честные, бескорыстные». А я отвечу: «Конечно, они повсюду, и чем вы тупее, тем их больше». Иногда даже мне — каюсь — может показаться, что кто-то из прямоходящих приматов достоин иного отношения, нежели прочие, но стоит провести с ним чуть больше времени, и наваждение рассеивается. Я прав, уверен, что прав, но всё же в этом споре у моего оппонента есть сильный козырь — Ольга. Не могу понять, что с ней не так. Она ни добра, ни честна, и ни на секунду не бескорыстна. Назвать её хорошим человеком означало бы солгать самому себе, а на такое я пойти не могу. Она не друг мне, и будь я проклят, если допущу подобное скотство. Но всё же мне не под силу вписать её в свой Кодекс. Она — кислота, разъедающая фундамент моего миропорядка. Временами она меня бесит, но мне ни разу не хотелось её убить, разве что придушить немного. Понимаю, что глупо, странно и нездорово, но одна только мысль о её смерти доставляет мне боль, словно это разрушит мою связь с чем-то неизъяснимым, чего нельзя осознать, пока не лишился. Какая-то неведомая херня поселилась во мне вместе с появлением Ольги, росла внутри, и теперь, боюсь, её не вытравить. Кто сказал «любовь»?! Нет, эта пошлая дрянь для бесхребетных слюнтяев, между нами совсем другое. Быть может, дело в родственности душ? Быть может, дело в том, что мы оба — «волки», которых изменит только смерть. А может, эта патетическая х**ня замешана на химии с психопатией, и хороший электрический разряд в височные доли мозга легко разорвёт все надуманные связи, нити и прочую возвышенную поебень.
 
Наш ЗиЛ, гружёный теперь, помимо прочего, двумя «Кордами» с полными коробами по сто пятьдесят патронов, тремя АК и двумя «Бизонами» с россыпью набитых магазинов, месил грязь в направлении юга. Там, в сотни километрах от Навашино, расположился городок с запоминающимся названием — Кадом. Скорее, это было даже село, домов на пятьсот, ничем не примечательное кроме одного — оно уцелело, находясь в опасной близости со своим недобрым северным соседом. И причиной тому — «Гоморра» — отличный, чистый, как слеза младенца, самогон. Выращивая и перерабатывая сахарную свеклу, жители Кадома на своей винокурне выдавали один из самых востребованных продуктов в промышленном масштабе и насыщали им близлежащий рынок. Немалая доля «Гоморры» при этом отходила Навмашу в качестве платы за протекторат. Семипалый, будучи отнюдь не глуп, рассудил, что ликвидировать процветающее предприятие, пуская его тружеников с молотка — не лучшая идея, когда можно грабить их на регулярной долгосрочной основе. Пожалуй, это единственный известный мне случай научно обоснованной пользы алкоголя для человеческих организмов всех возрастов и состояний здоровья.
— Почему именно на юг? — спросил Павлов, выискивая путь среди бездорожья. — Чем другие направления хуже?
— С запада Ока, — мотнул я головой направо. — Сомневаюсь, что наши недруги базируются на том берегу, а проказничают здесь, слишком неудобно. На востоке Арзамас, нет смысла светиться сразу в двух чужих вотчинах. На севере Нижний, там только совсем ебанутые осядут, а эти ребята на ебанутых не похожи. Остаётся юг — глухие безлюдные леса, живых поселений на сотни километров по пальцам пересчитать, а брошенных — хоть жопой кушай, и никто не скажет: «Не трожь, моё!». Если бы мне понадобилась база для осуществления террора добрых жителей и гостей Навашинской пустоши, я бы двинул именно на юг.
— С чего ты решил, что у них есть база? — поинтересовалась Ольга, разглядывая унылый пейзаж. — Они могли взять желаемое и убраться восвояси.
 
— Опять ты о каком-то «желаемом». Может, поделишься подробностями?
— Я уже говорила — никто не станет атаковать бронеколонну ради амуниции и проводов. Чушь же, и ты сам прекрасно это понимаешь.
— А как же мотоциклист, подорвавший Святых? — возразил я. — Он тут катался, два дня спустя после атаки. Так не делают, когда хотят побыстрее свалить.