Однажды орел…

— О, она была уже совсем рядом с одеялом! — воскликнула подошедшая Мэй Ли. — Боже мой, так близко к детям… Вы же спасли их, Томми!
— Пустяки.
— Как же пустяки, вы в самом деле спасли их… — Мэй Ли со страхом уставилась на пистолет в руках Томми. — Я ни за что не смогла бы сделать этого.
— Смогли бы, Мэй. — Теперь это казалось Томми простейшей вещью в мире: увидев змею, ты стреляешь в нее, вот и все.
— Нет, я не смогла бы, — повторила Мэй Ли. — Я умерла бы от страха, просто умерла бы, и все.
Подбежали солдаты; в руках у них были лопаты. Первый из них — длинноногий, рыжий, с искривленным носом и густыми бровями — спросил:
— Что случилось, леди?
— Ничего, — спокойно ответила Томми. — Гремучая змея, — продолжала она, махнув пистолетом в сторону ближайшей. — Две. Я убила их обеих.
Солдаты подошли к убитой змее.
— Близко не подходи, Томми, — предостерег рыжеволосый. — Они могут ужалить даже тогда, когда мертвые… И здорова же, сволочь! — Спохватившись, он повернулся к Томми: — Извините, мадам!
— Ничего, ничего.
— А где вы научились так хорошо стрелять?
— В разных местах, — ответила она, нахмурившись. — Я вижу у вас лопаты, будьте любезны, закопайте змей, пожалуйста.
— Конечно, конечно, мадам, — он посмотрел на нее с благоговением, — сейчас закопаем.
Через некоторое время сюда же пришла Джулиана Бентик — соседка из четвертого от них домика. Обступив Томми, женщины болтали наперебой, словно стая сорок. Томми повернулась к Элейн Нилэнд и взяла у нее Донни. Ребенок лукаво посмотрел на мать, неожиданно откинул головку назад и, как кукла, беззвучно засмеялся. С двумя пеньками передних зубов он был похож на маленького веселого старичка. Позади раздался резкий повелительный голос. Повернувшись, Томми увидела, что к ним быстро приближалась Эменда Паунолл, жена заместителя начальника гарнизона. На иен было простое серое платье из бумажной ткани, а в правой руке она держала кавалерийский карабин с рычажным затвором; ее морщинистое лицо было спокойным, сосредоточенным. Она с одного взгляда поняла, что здесь произошло.
— Я именно так и подумала, — заявила она. — Молодец, Томми.
— Спасибо, мадам. — Томми была польщена похвалой, но тут же разозлилась на себя за то, что поддалась этому чувству.
— Она попала одной из этих ядовитых тварей прямо в голову, мадам, — сказал рыжеволосый солдат, приподнимая змею лопатой.
— Вижу, вижу, — заметила миссис Паунолл, с интересом рассматривая безжизненное разбухшее тело змеи. — Слава богу, что некоторые из нас, женщин, прилично владеют огнестрельным оружием. Не люблю беспомощных женщин.
Наступило гнетущее молчание. Чтобы сгладить его, Томми заметила:
— Пойду-ка я домой да почищу пистолет, пока не вернулся Сэм, а то ведь этим разговорам и конца не видно. — Вы умеете чистить пистолет? — пробормотала пораженная Мэй Ли.
— Конечно, умеет, — резко заметила Эменда Паунолл. — Любая жена военного должна знать, как разобрать и почистить хотя бы стрелковое оружие. Нам, пожалуй, нужно будет устроить вечерние занятия для женщин. Я поговорю об этом с Хэрри. — На ее морщинистом лице появилась ледяная улыбка. — Во время войны с индейцами племени сну моя мать сшибла краснокожего с коня одним выстрелом, — похвалилась она Мэй Ли и почти профессиональным жестом перекинула карабин в левую руку. — Так-то вот. Твой папа будет доволен тобой, Томми, — сказала она, сделав ударение в слове «пана» на последнем слоге. Приветливо посмотрев на Томми, она повернулась и пошла домой; полы ее платья развевались на ветру, а медный затыльник приклада карабина сверкал на солнце.
За бурным возбуждением наступила реакция: все неожиданно успокоились, стали равнодушными, никто не знал, что делать дальше. Змей закопали без каких-либо почестей, солдаты лениво побрели в свое подразделение. Элейн пошла с Мэй Ли, успокаивая ее по дороге, а Томми вошла с Донни в дом и посадила его в детскую кроватку.
— Бяка, бяка, — забормотал он, качая головой и сердито смотря на пистолет. Томми поняла, что ребенку не правится запах пороховых газов.
 
— Очень хорошо! — сказала она громко. — Запомни это. Запомни на всю жизнь, что это отвратительная вещь. — Она с трепетом подняла его на руки и крепко прижала к груди. — Мои милый мальчик, — бормотала она, горячо целуя ребенка. — Мой дорогой сын. — На глазах у нее появились слезы.
Ящик в прикроватном столике в спальне все еще был открыт; кобура лежала на ее подушке. Томми даже не помнила, как бросила ее сюда. Она достала из ящика щетку, протирку и маленький пузырек с растворителем номер девять, села на койку и начала чистить канал ствола пистолета. Томми знала, что пистолет перед чисткой следовало бы разобрать, но забыла, как отделить ствольную коробку. Она пропихивала через капал смоченные в растворителе кусочки ветоши и с удовольствием наблюдала, как, превратившись в черные масляные комочки, они выскакивали из окна ствольной коробки.
«Я сделала это, — подумала Томми, вдыхая острый запах растворителя из бабановой эссенции и эфира. — Я сделала это и спасла своего мальчика. Единственный раз, когда я попала в критическое положение в отсутствии Сэма. Конечно, если бы он был здесь, он сделал бы это быстрее и лучше меня; но я так и не узнала бы тогда, смогу ли я сделать это сама… Теперь он никогда не узнает, как я себя чувствовала в эти… что? Минуты? Секунды? Теперь мне кажется, что это были долгие часы. Никто этого не знает, кроме меня. Такова уж, наверное, жизнь: самые храбрые и мужественные действия совершаются в одиночестве, никто но видит их и не аплодирует им».
Когда Томми, намочив ветошь растворителем, приступила к протирке патронника, она внезапно почувствовала такую острую спазму в кишечнике, что едва перевела дыхание и еле успела добежать до туалета. Сидя там, она громко расхохоталась. «Что должна знать любая жена военного», — вспомнила она. Потом, ухватившись за колени и содрогаясь всем телом, она начала горько рыдать. Смеясь и рыдая, она прижалась головой к холодной шероховатой глинобитной стене.
* * *
По ступенькам поднималась пара за парой; на фоне светлых дамских платьев военные мундиры выглядели темными, несколько мрачноватыми. Все светильники были покрыты японскими бумажными фонариками желтовато-коричневого цвета; лишенный обычного яркого освещения сверху, офицерский клуб выглядел необыкновенно просторным и праздничным. На помосте, задрапированном черной и золотистой материей, расположился оркестр, который играл сейчас вальс. Томми, разговаривавшая с Элейн Нилэнд, узнала среди оркестрантов сержанта Кинча. Уверенно нажимая на клапаны инструмента своими пухлыми пальцами, он беззвучно играл, используя сурдинку. Рядом с пим, прислушиваясь к шуршащему топоту ног и покачивая в такт головой, сидел у своего барабана маленький ссутулившийся рядовой Островский. На стенах были развешаны плакаты и разноцветные флажки. Один из них представлял собой копию лепты к знамени части за участие в сражении, значительно большую по размерам, чем оригинал, с надписью: «Каибре — Сен-Мишель — Мёз — Аргонн». На другом полотне, самом большом, развешенном в центре, над помостом для оркестра, было написано крупными буквами: «Добро пожаловать, генерал Першинг!»
— Просто трудно представить себе, что он здесь! — воскликнула Элейн Нилэнд. Это была полная женщина со светлыми волосами и безмятежной улыбкой на лице. Она нервно, как штабной сержант перед смотром, одернула перед своего платья. — Проделать такой длинный и трудный путь, чтобы попасть сюда, это поразительно!
— Да, — сухо ответила Томми, — просто удивительно.
Они приблизились к помощнику полковника Хаудена лейтенанту Гейгеру. Он слегка поклонился им, на его лице появилась слабая официальная улыбка. Сэм пробормотал: «Лейтенант и миссис Сэмюел Дэмон», как будто они не виделись друг с другом всего три часа назад. Лейтенант Гейгер повторил их имена адъютанту начальника гарнизона капитану Тайсону, тот передал эту бесценную информацию заместителю начальника гарнизона подполковнику Пауполлу, который в свою очередь доложил ее начальнику гарнизона. «Так уж принято в армии», — пробормотала Томми, улыбаясь и медленно продвигаясь вдоль выстроившихся в ряд официальных хозяев приема. Но сегодня все было несколько по-другому, ибо сегодня полковник Хауден, обычно напускавший на себя надменный отеческий вид, ужасно нервничал и волновался; он повернулся к стоявшему рядом генералу Першингу и еще раз повторил имена Сэма и Томми. Генерал Першинг внешне выглядел точно так же, как когда-то во Франции: высокий, строгий, с огоньком в глазах, любой мечтал бы о таком дедушке-герое. Его усатое лицо озарилось привычной, свойственной военным улыбкой.