Контуженый (СИ)

— Мама, кто тебе дал миллион?
Она достает бумаги. Договор с конторой «Быстрокредит». Один миллион рублей на шесть месяцев под восемьдесят процентов годовых! И под залог нашей квартиры!
— Ты заложила квартиру?
— Иначе денег не давали. Думала, ты приедешь, мы что-нибудь придумаем. Главное, чтобы ходил.
— Я хожу! Смотри!
Встаю из-за стола и хожу по комнате, словно это что-то изменит.
Мама по-прежнему в недоумении:
— Злата взяла деньги для тебя. Что она сказала?
— Она ко мне не приезжала.
— Где же она? Пусть вернет деньги.
— Зачем она вообще их брала! У нас же есть общие с ребятами.
Я ничего не понимаю. Есть общие деньги от ЧВК, которые получала за нас троих Злата. Наши немалые зарплаты и премии за победы — этого на любой протез хватит. А за ранение я получу большую страховку.
— Я разберусь, — обещаю маме и выпиваю обезболивающее.
Нахожу в своей комнате ключ от паровозной будки и ухожу из дома.
— Ты куда? Ты скоро? — волнуется мама.
Я иду к паровозу-памятнику «Победа» с красной звездой и красными колесами. Открываю будку машиниста. Внутри все по-прежнему. Поднимаю сиденье, проверяю тайник. В ящике пусто! Я точно знаю, что Злата складывала сюда общие деньги. Шмель часто говорил об этом и даже подсчитывал сумму.
Я заглядываю под другое сиденье, просовываю руку в шуровочное отверстие паровозной топки, обшариваю все щели и ниши. Денег нет.
Что за чертовщина? Злата исчезла с общими деньгами? Это ее месть мне?
Но в тайнике были не только мои деньги. Антон, Денис и я — мы дружим с детства, а Злата всем, как родная. Мы доверяли друг другу. Деньги собирались ради общей мечты. Они оплачены потом и кровью, даже смертью. Злата прекрасно об этом знает. Она не могла украсть — внушаю я себе. Она не воровка.
Опускаюсь в кресло машиниста. Ребра ноют, в голове сумбур. Ох уж эти деньги, они так значимы в мирной жизни и совершенно бесполезны на войне. На передовой я о них не думал, для этого у нас был Шмель.
После тяжелых боев и взятия Попасной всем «вагнеровцам» выписали премию. Досталось и нашему расчету. Мне вспоминается тот вечер.
…Мы в окопе, готовимся к ночевке. Шмель курит, скрывая огонек в кулаке. Он выработал такую привычку, чтобы враг не заметил. Как говорится, береженого бог бережет. «Птички» с оптикой и по ночам работают.
Командир батареи Тарантино сообщает мне по рации о премиальных. Я диктую суммы подразделению. Для меня это абстрактный цифры, а Шмель радуется:
— Классно! Так я служить согласен.
Он подсчитывает накопления на будущую автомойку, а Чех считает дни до окончания контракта. Один мечтает о максимуме, другой ждет минимума.
Через несколько дней Чех звонит сестре:
— Злата, нам премию отвалили. Ты деньги получила?
— Привезли. Я обалдела!
Шмель перехватывает трубку:
— Злата, действуешь, как договаривались? Все бабки в тайнике, никому ни гу-гу?
— Ну да. А что?
— Золотце ты наше.
— Как вы, мальчики?
— Всё норм! Нациков к Бандере отправляем. И мышцы накачали. Мина шестнадцать кило, я таких в день десятками кидаю.
Мне хочется оправдаться перед Златой, но как это сделать не представляю, и просто хвастаюсь. Говорю, как бы невзначай, в надежде, что девушка меня услышит:
— Мне, как командиру, премия на тридцать процентов больше.
Однако Шмель говорит громче:
— Злата, к тебе Лупик не пристает?
— Подкатывал. Сказала, что ты приедешь с автоматом.
— Я минометом его автомойку накрою! С конкурентами только так.
— Серьезно?
— Все будет Ок! До встречи!
Шмель заканчивает разговор и толкает меня в грудь.
— Кит, что за жлобство. — Он передразнивает: — «Я командир. Мне больше». Все бабки общие!
— Я просто хотел…
— Если жмотство душит, так и скажи. Мы с Чехом без тебя бизнес поднимем. Да, Чех?
— Кит, Шмель, — Чех напоминает о детском уговоре: — Один за всех, все за одного.
— А Кит так не думает.
— Проехали и забыли! — рявкаю я командирским голосом.
Тогда в окопах предмет для ссоры казался пустяковым. Есть где-то деньги — и ладно. Нет — и пусть. Главное выжить…
 
И вот я выжил, сижу в паровозе, который не ездит, на ящике-тайнике, в котором шаром покати, и чувствую себя ограбленным. Деньги вернули свою силу.
  
11
 
Обескураженный я покидаю наше тайное место и плетусь на привокзальную площадь. В голове тяжелый туман. Златы нет, денег нет, лучших друзей нет и не будет, и я не знаю, что делать.
На меня с радостным визгом налетает девушка.
— Никита! Вот ты где!
Вглядываюсь. Это Маша Соболева. На ней жилетка магазина «Магнит». Выскочила из магазина и даже не переоделась.
— А мне сказали, ты вернулся. И я сразу…
Маша обхватывает меня и прижимается. Тут же отстраняется и стучит кулачками в грудь:
— Зачем ты на войну поперся! Зачем, зачем, зачем?
Сломанные ребра стонут под легкими ударами. Если бы не обезболивающее я бы взвыл, но не подаю вида. Надоело быть слабым. О чем она спросила? Про войну.
— Я не мог не поехать. — Ничего другого моя голова не придумала. — Мы так решили с друзьями.
— Почему мне не сказал? Не предупредил.
— Быстро все получилось.
— А если бы я попросила остаться, ты передумал?
Я вглядываюсь в Машу и пытаюсь вспомнить, между нами что-то было? Она так радуется встрече, а я равнодушен. Наверное, не было, ведь Маша не Злата, и даже со Златой у меня получилось плохо. Это я помню, а лучше бы забыл.
Качаю головой:
— Нет, не передумал.
— А твоя мама?
— Мама есть мама. Она молилась и ждала.
— А я… Я для тебя носки связала.
— Какие еще носки?
— Теплые, шерстяные.
— Летом?
— Я первый раз в руки спицы взяла. Не знала, как начать, вязала, распускала…
Маша еще что-то лопочет, а на меня накатывает раздражение: кто она такая, чтобы перед ней оправдываться?
— Дай телефон, — требую я.
Маша протягивает трубку. Я нахожу в контактах имя Златы Солнцевой. Жму вызов. Вместо ответа техническая белиберда.
Я злюсь:
— У тебя неправильный номер.
Набираю по цифрам телефонный номер из заявления в ЗАГС и опять слышу — «Абонент выключен или…».
Маша видит, кому я звоню. Хмурится.
— Злата сказала, что ты контужен и ничего не помнишь.
— Я Контуженый, но помню, как звонил ей и сказал, что руки-ноги целы. Целы! А она наплела про протез!
— Какой протез? — Маша пытается утихомирить мою разбушевавшуюся руку.
— Обманула. Мою мать обманула. Соврала!
Голова трещит, ноги заплетаются. Маша сковывает мои судорожные движения в крепком объятии. На ее светлые волосы капает кровь. Кровь из моего носа. Она отводит меня к скамейке, усаживает, вытирает кровь с лица бумажными салфетками. Я пью таблетку от головной боли. Жду, когда полегчает.
Маша говорит что-то успокаивающее, а я слышу, как объявляют прибытие пассажирского поезда. На этом маршруте работает Злата!
Я отталкиваю Машу и спешу на перрон. Хочу бежать, но не могу из-за сломанных ребер. Стоянка поезда десять минут, я должен успеть найти Злату.
Иду вдоль состава от вагона к вагону. Вглядываюсь в лица проводниц. Те видят меня и шарахаются.
Замечаю полненькую проводницу со знакомым лицом. Смотрю на бейджик — Оксана. Точно! Оксана сменщица Златы.
Наседаю с вопросами:
— Где Злата? Она работает здесь.
— Злата уволилась.
— Когда?
— После прошлого рейса.
— Почему?
— Вроде парень у нее погиб.
— Я жив! Она знает!
— Может, другой парень, — оправдывается проводница и отступает.
Я выхожу из себя:
— Мне надо с ней поговорить. Где Злата?
На шум прибегает бригадир поезда:
— Молодой человек, не мешайте работать.
— Она прячется в поезде! — решаю я и заскакиваю в вагон.
Оксана объясняет бригадиру:
— Он с Донбасса. Контуженый.