Последний из Двадцати (СИ)

— Зачем? — вопрос сам сорвался с языка юного чародея. Вопросу удивились призраки учителей, вопросу удивился и он сам. Ликовала разве что совесть, позволившая себе столь наглую вольность.
Часть сознания Руна хотела знать наверняка — что будет, если Лий попадёт в руки многоликой виранки? Ему казалось, что она замнётся с ответом. Примется юлить, уводить разговор в сторону, прятать истину за бестолковостью шуток.
Он ошибся.
— У него иной потенциал. Пока он рядом — я Икстли. Надо разобраться, что случилось. Понимаешь?
Рун осторожно, словно от этого зависела его собственная жизнь, кивнул. Он понимал, чего ж тут непонятного? Виранку хорошо приложили по голове и у неё перемешались личности — своя и подконтрольная. Или подконтрольные, разве так важно? Важно было другое — виранцы, конечно, разве что не плясали в желании подчеркнуть свой статус и высокое развитие перед чернью с земель Двадцати, но хоть пару-другую раз получали по голове.
Случившиеся с Читль непросто нечастный случай. Он уникальный.
Парень покачал головой: собственная память всё ещё желала звать сидящую перед ним именем знакомой ему рабыни…
— Почему ты спрашиваешь у меня? — потерянно отозвался Рун. Икстли исполнила некий странный ритуал, хлопнула обоими руками по груди. Сколько парень не пытался, он не распознал, что означает жест. Выдохнув, догадавшись о его непонятливости, виранка перешла к разъяснениям:
— Он с твоей земли. Твой кульклак. Забирать чужой кульклак — нельзя. Традиция. Предки.
"Правила" — чуть не добавил Рун, некстати вспомнив проигранку. Сколько там дней прошло с того момента, как он выпутался из этой передряги? Два? Три? А сейчас он снова сидит по уши в дряной истории.
Дряной, как навозная куча, и он умудрился прыгнуть прямо в центр. Рун бросил очередной взгляд на Лия — и вдруг понял, что у него нет иного выбора. Махнул рукой.
— Пусть проведёт меня до того самого озера, и станет твоей заботой.
Он выдохнул. Совесть насмешливо спрашивала: почто ему нужно озеро? Что он надеется там найти? Защиту и спасение от чар счастливицы для всех и каждого, и пусть никто не уйдёт обиженным? Мысль показалось ему одновременно неприятной и неприглядной, но только сейчас она обросла нужными вопросами.
Правильно говорила дьяволица, подумал он, что он не умеет задавать правильные вопросы. А когда они всё же барски посещают его голову, становится слишком поздно.
Из головы не шёл его же собственный, чародейский двойник. Улыбка как упрёк, стальное слово, молчаливый укор. Что ты готов притащить им вместо счастья, парень? Свободу, жизнь? Вырвать из счастливого морока и швырнуть на алтарь собственных представлений о том, что хорошо, а что не очень?
Руну казалось, что его голову терзают тысячи бесов. Злыми языками они ворошат воображение, грязными ручонками роются в памяти. Вспомни, говорили они, что ты видел, зайдя в деревню? Пряничные домики, праздник, карапуза с леденцом. Никто не работал, а столы ломились от яств — и так, наверно, уже не первый день. Ты же хочешь вырвать их из морока заблуждений, но куда? В мир, где опасность бродит у них под носом, нечем кормить детей, а на пороге дома в любой момент может объявится полуобезумевший от жажды мести чародей?
Старый Мяхар должен был бы быть против, но он молчал. Был нем как рыба, предоставляя своему ученику право самому решить, как быть и что делать.
Рун противился говорливым бесам. Ему вспомнилось то "счастье" в лесу, что спешил показать ему старик. Мертвец с благожелательной улыбкой на лице. Тогда парень принял это за одно из хитромудрых разъяснений разбойника, зачем они пришли по душу счастливицы. Сейчас же он понимал, что Мяхар лишь хотел, чтобы картина подобного навсегда отпечаталась на подкорке мозга мальчишки.
Пусть знает, пусть помнит.
Прищурившись, Рун боролся с собственной слабостью — спрашивал себя же, помнит ли он про то, что собирались сделать с Лием, с Беком? С Читль, которая на самом деле уже совершенно не та, которую он знал, но всё равно — помнит?
 
Икстли вдруг потрясла его за плечо — вдруг замолчавший чародей её раздражал. Привыкшая командовать и отдавать приказы, она страдала разве что от нетерпеливости.
И буйного нрава.
— Я не знать что там на озере. Нет.
— Что — нет? — парень захлопал глазами, будто только что проснулся. В воздухе запахло навозной вонью свежего конфликта. Рун усмехнулся — да уж, целых пару часов прошло без него…
Он окинул виранку взглядом, словно не понимал, зачем она спрашивала до того. Понимал. Она мало чем отличается от Вигка в стремлении получить желаемое, но не отбирает силой там, где можно договориться.
— Нет. Если его не быть со мной, я себя терять. Там могут убить.
Она говорила с ним прямо, открыто и без лишней экспрессии. Сидящий внутри чародея призрак мастера Рубера не давал ему обмануться — в этой полногрудой девице сидит самый настоящий бойцовый пёс, а ты далеко не на пике своих колдовских возможностей.
И она это знает. Или чувствует. Велика ли разница?
Руну разницы не было.
— Он всего лишь покажет где озеро, ему не обязательно идти туда с нами напрямую. Ты знаешь, что и с чем мы имеем дело?
Виранка лишь продолжила сверлить чародея взглядом, не давая единого ответа. Парень устало выдохнул.
— Счастливица — это говорит тебе хоть о чём-то? — Рун не сразу понял, сколь двусмысленно прозвучал его вопрос. Что местное название чудовища может означать для той, кто выросла слишком далеко отсюда? Словно в ответ, Икстли лишь моргнула, но продолжила молчать.
Её молчание раздражало чародея — он не знал, чего ждать от этой бури. В любой момент она могла обернуться самым настоящим ураганом. Икстли же твёрдо давала понять, что несмотря на молчание инициатива разговора в её руках. Рун терпеливо продолжил.
— Это… такое существо. Оно обволакивает… — Рун по глазам виранки видел, что его слова мало что значат для неё. Следовало говорить менее образно — вместе с личиной Читль женщина утратила и прекрасное знание языка. — Оно… колдует и люди становятся её игрушками. Понимаешь?
— Нет. Мы истребили много разных тварей. Мой народ не игрушка чтобы играть.
На Руна накатил новый приступ озлобленности — она сказала это так, будто все, кто прячется за стеной только для того и рождены, чтобы быть куклами в руках всякой чуди. Впрочем, парню отчего-то казалось, что именно так виранцы себе и представляли.
— Озеро поможет мне спасти людей. Те, кто уже у неё в плену, но она не остановится. Одна за другой, деревни будут обращаться в пыль. Она разрастётся до небывалых размеров. Настолько, что даже Двадцать окажутся перед ней беспомощны, — парень горько сглотнул, вспоминая как сам плавал в её чудном мороке. Смогла сотворить с ним, сможет и с остальными…
Икстли взвешивала каждое его слово на весах собственной выгоды. Рун решил, что пришло время идти ва-банк.
— Люди. Народ, понимаешь? Традиции, род. Защищать — ты ведь понимаешь? — юному чародею мнилось, что он излагал свои мысли ясно и доступно. Ему крайне повезло — гордая дочь Вирании кивнула в ответ, давая понять, что объяснение её удовлетворило. Руну показалось, что он только что как герой из древних легенд взял неприступную высоту. Что ж, сказал он самому себе, пришло время поглядывать на новую. — Лий покажет и я…
— У тебя нет плана.
Парень разом потерял весь запал, осознавая правоту её слов. Перед сидящей рядом офицером он был словно что на ладони. Она же видела его сплошь и насквозь. В ней было что-то от игривой дьяволицы, бесовьей матери. Будто она вот-вот подмигнет и растянет рот в острозубой ухмылке.
— Что ты собираешься делать, тчаклак? Придти, спорить, умереть?
Рун закусил губу. Он знал, что когда-нибудь его импульсивность даст осечку, но не верил, что это должно было быть сейчас. План? Он всё это время не считал нужным планировать дальше, чем на один шаг, если и вовсе не бросаться с головой в пучину бушующего шторма.