Ночные откровения

О, как она ошибалась! Его тело не собиралось поглощать ее – оно уже это сделало. Этот мужчина обволок Элиссанду своим молчаливым, спокойным присутствием. Она же суетилась и ерзала, не в состоянии воспринимать их соприкосновение с ожидаемой от нее кокетливой беспечностью.
Мужчина снова дотронулся до нее, взял за плечи, поддерживая – точнее, отдаляя  ее тело от своего.
Возможно, она натолкнулась все-таки на лорда Фредерика. Элиссанда чувствовала, что среди столь непристойных забав этот джентльмен, несомненно, не утратил бы свое благородство и воспитанность. В знак поддержки такого поведения девушка подвинулась на краешек стула  –  и чуть не свалилась. Поспешно дернувшись обратно, она врезалась прямо в мужчину. 
И на этот раз не смогла даже охнуть. За ее ягодицами было, Господи Боже… было что-то…
Твердое.
Щеки Элиссанды запылали. Рассудок оставил ее. Девушка оцепенела: она была не в состоянии думать, не в состоянии говорить, не в состоянии сделать ни малейшего движения, чтобы отодвинуться.
И снова мужчина взял дело в свои руки: приподняв Элиссанду, он усадил ее в этот раз себе на колени, в некоем отдалении от той части его тела, которая лишила девушку самообладания. 
«Недостаточно далеко», –  подумала она, отчетливо ощущая мускулистые мужские бедра. – «Господи, ну кому пришло в голову отказаться от турнюров?»
–  Что… что мне нужно сделать? – взмолилась Элиссанда.
–  Говорите: «Хрюкни, поросенок», –  подсказал кто-то.
Она не может сказать такое сидящему позади мужчине. Даже при обычных обстоятельствах это было бы нелепо, а в данный момент это крайне, невероятно неуместно. Придется угадывать его личность без подсказки.
Кажется, он довольно высок, что исключает мистера Кингсли. И вряд ли это мистер Уэссекс – тот пользуется чересчур крепким одеколоном. От мужчины позади нее пахнет только легким дымком сигары и порошком для бритья.
–  Похоже, мисс Эджертон нравится сидеть на коленях именно у этого поросенка, – посмеиваясь, заметила мисс Бошам.
Ее голос прозвучал совсем близко, сразу слева от Элиссанды. А справа от мисс Бошам сидит…
– Лорд Вир, – пробормотала Элиссанда и тут же встала. Не успела она снять повязку, как маркиз начал аплодировать.
– Как вы узнали, что это я? – поинтересовался он, все еще хлопая, с невинной лучезарной улыбкой, в точности повторявшей ее собственные. – Я ведь даже не хрюкнул.
– Я догадливая, – отрезала Элиссанда.
Мисс Бошам оказалась права: ей понравилось пугающее, незнакомое, унизительное, но не бывшее  неприятным ощущение его почти что объятий. Но теперь Элиссанда чувствовала отвращение – к нему, к себе, к слепой чувственности предательского тела.
Хотя это отвращение не могло удержать девушку от какого-то обновленного взгляда на маркиза. Когда завязывала ему глаза – на мягкость волос, когда раскручивала его – на ширину плеч, когда останавливала после слишком усердного вращения – на мускулистость напряженных рук.
Игра продолжалась до одиннадцати часов, достигнув громкого и шумного финала, когда мисс Бошам плюхнулась на колени лорду Виру, и они вдвоем захохотали так, словно в жизни не проводили время лучше.
Только в половине первого ночи Элиссанда смогла наконец-то покинуть комнату леди Кингсли. Поднимаясь по лестнице, гостья чуть не свалилась со ступенек, и Элиссанда подхватила ее. Леди Кингсли ни на что не жаловалась, но ее племянница встревожено шепнула, что тетя  время от времени страдает жестокими мигренями, и, наверное, сегодняшнее чересчур бурное веселье оказалось ей не по силам.
Поэтому Элиссанда и мисс Кингсли сидели возле старшей дамы, пока та наконец-то не уснула. Затем девушка проводила протяжно зевающую барышню в ее комнату. Направляясь к тетушке Рейчел, чья спальня находилась на другом конце дома, Элиссанда и сама начала зевать.
Но тут же перестала – кто-то с воодушевлением исполнял нелепейшую песенку, глотая слова зажигательного припева.
– Не хочет папа мне купить собачку! Гав-гав! Не хочет папа мне купить собачку! Гав-гав! А котик есть у меня, и так люблю его я, но очень я хочу иметь собачку! Гав-гав, гав-гав!  [21]
 
Девушка повернула за угол. Лорд Вир. Кто же еще. Пошатываясь, он пританцовывал и вертелся прямо у двери тетиной комнаты.
– А было два щенка у нас – ах, милые зверушки! – распевал маркиз. – Их папа продал, ведь они друг другу грызли ушки!
Элиссанда постаралась разжать зубы.
– Лорд Вир, прошу вас, вы всех разбудите.
– О, мисс Эджертон. Как приятно видеть вас сейчас, как и всегда.
– Уже поздно, сэр. Вам пора отдыхать.
– Отдыхать? Ну нет, мисс Эджертон. Это ночь для песен. Я ведь хорошо пою?
– Вы поете замечательно. Но здесь нельзя шуметь. – «И где лорд Фредерик, чтобы выручить ее из беды на этот раз?»
– Где же тогда можно?
– Если вам так уж необходимо петь, выйдите на улицу.
–  Логично.
Маркиз, спотыкаясь, сделал несколько шагов и потянулся к двери дядиной комнаты.
Рванувшись за идиотом, Элиссанда отбросила его руку от дверной ручки.
– Вы понимаете, куда идете, лорд Вир?
– Но ведь это дверь на улицу!
– Вовсе нет, сэр. Это дверь в спальню моего дяди.
– Да? Прошу прощения. Уверяю вас, мисс Эджертон, я редко допускаю подобные ошибки – у меня врожденное умение ориентироваться.
Что да, то да.
– А вы не могли бы показать мне выход? – попросил маркиз.
 Девушка глубоко вдохнула.
– Разумеется. Следуйте за мной. И, умоляю вас, помолчите, пока мы не выйдем из дома.
Запеть маркиз не запел, но и не замолчал. Выписывая вокруг Элиссанды кренделя, он спросил:
– Правда, играть сегодня в «Хрюкни, поросенок» было необычайно весело?
– Никогда лучше не проводила время.
– О, я навсегда сохраню в памяти ощущение вашей мягкости на моих коленях.
Она не будетхранить в памяти ощущение его твердости. Элиссанда презирала себя  за вспыхнувшее при этом воспоминании лицо. Как она могла почувствовать к маркизу хоть малейшее влечение? Такая глупость, как у него, должна безошибочно определяться даже на ощупь, как, например, горячка. Или проказа.
Девушка ускорила шаг. Маркиз как-то умудрялся не отставать.
– А как вы думаете, почему воспоминание о вашей мягкой части на моих коленях более существенно, чем, например, о мисс Мельбурн?
Если бы Элиссанда уловила хоть малейший намек на намеренную вульгарность слов маркиза, она бы развернулась и стукнула его. Или пнула бы ногой со всей силы. 
Но маркиз явно впал в свойственную ему наивную бестолковость, так что наброситься на него было, словно ударить ребенка или избить собаку.
– Несомненно, потому, что моя мягкая часть в два раза больше, чем у мисс Мельбурн.
– Неужто? Удивительно. И как я об этом раньше не подумал?
Дойдя до входной двери, девушка отперла ее и отвела маркиза на некоторое расстояние от дома. Как только они остановились, тот принялся голосить. Элиссанда повернулась, чтобы удалиться.
– Нет-нет, мисс Эджертон, вы не можете уйти. Я настаиваю, останьтесь – я хочу петь для вас.
– Но я устала.
– Ладно, тогда я буду петь под вашими окнами. Правда, романтично?
Уж лучше сразу напихать в уши гвоздей.
– В таком случае, я останусь и послушаю.
Его песнопения были нескончаемы, как индусское бракосочетание. За это время улитка успела бы покорить Монблан. Или Атлантида смогла бы подняться из морских глубин и вновь затонуть.
На дворе было ветрено и прохладно – не больше десяти градусов. Девушка в своем легком вечернем платье поеживалась, голые плечи и руки покрылись гусиной кожей. Подвыпивший маркиз громогласно фальшивил. Даже ночное небо вошло в сговор против Элиссанды: ни капли дождя, который бы вынудил вокалиста отправиться спать, и слишком облачно, чтобы предложить ему в тишине полюбоваться звездами.
Внезапно маркиз умолк. Элиссанда изумленно воззрилась на него: она почти смирилась с тем, что он способен не замолчать никогда. Лорд Вир поклонился, чуть не брякнувшись при этом оземь, и выжидающе посмотрел на девушку. Ей, очевидно, полагалось аплодировать. Она захлопала. Что угодно, лишь бы от него избавиться.