Athanasy: История болезни

– Моя сестра чуть не погибла, помогая вам, – сказало одно сердце только что найденными губами.
– Я знаю, – снова ответило другое. – Что ты почувствовал?
– Страх. Но не за сестру, – горько признался голос, – а за себя.
– Чего ты боишься? Что ты узнал?
– Город наполнился ересью. Машины сошли с ума и покинули нас, скрывая от нас правду. Я не хочу оставаться один.
– Ты не один.
С тонким визгом свет сошёлся в ослепительно яркую точку; с рвущим уши хлопком он исчез. Сожрав видимый мир, темнота добралась до моего тела, теперь болезненно одинокого – всего одно сердце, всего лишь один набор скучных органов, спрятанных под тесной оболочкой.
– Что-то тебе плохо. Когда ты последний раз принимал сому?
– Никогда.
– Ох, Джоз, почему ты не сказал!..
Кто-то погладил меня по голове, но тьма тут же забрала и это ощущение. Она забрала уши, превратив голос в тишину. Она забрала глаза, превратившись в пустоту. Кусок за куском она обгладывала тело со всех сторон, пока не остался только я.
Пустота ворвалась в мозг и принялась обшаривать каждый уголок в поисках того, что ещё можно забрать. Перфокартами из коробки разлетелись воспоминания, сгорая одно за другим: сначала лица, знакомые с детства, потом связанные с ними имена. Последним мелькнуло лицо, странно знакомое – с чёлкой, закрывающей глаза, худое и грустное. На обороте этой перфокарты было торопливо начёркано имя: «Джоз».
Вслед за памятью в пустоту отправились слова. Я с облегчением отпустил слово «страх» – без него стало только легче. Слово «время» не желало уходить – оно тянулось и тянулось, вызывая только нетерпение и скуку. Как только пустота вытянула это слово в себя, всё закончилось.
Последним лёгким усилием пустота забрала слово «я».
  
Глава 10
 
Долгое утро
 
Голова болела так сильно, что свербило в носу.
Я недовольно поморщился, не открывая глаз. Отчаянно хотелось поспать ещё немного, но уши раздражал странный регулярный свист. Сон, липкий и мерзкий, но всё же такой желанный, медленно отступал под напором пробуждающихся чувств. Зазвенела ощущениями отлёжанная рука – она оказалась закинута за голову.
Странный свист издавали мои собственные лёгкие, прогоняя воздух сквозь трубы трахей. Осознав это, я передёрнулся, и хрип прекратился.
– Б…манур, – я облизал губы и попробовал ещё раз. – Бомануар, который час?
– Чертовски рано часов утра! – весело ответил Бомануар женским голосом. – Ты можешь поспать ещё.
Моё опухшее лицо наконец сдалось и подняло веки. Я уставился в смутно знакомый потолок. В поле зрения показалось лицо Полианны.
– Ты помнишь, как тебя зовут? – спросила она.
– Возможно, – с сомнением ответил я.
– Какое правило применяется для решения квадратного уравнения?
– Ты меня оскорбить таким вопросом хочешь?
– Ага, значит, помнишь.
Её лицо исчезло. Я испуганно приподнялся на кровати и принялся вертеть головой по сторонам, оглядывая пустую комнату. Вдруг Полианна с тяжёлым вздохом встала с пола и принялась разминать поясницу.
– Ты спала на полу? – недоуменно спросил я.
– Конечно. Как-то неловко спать рядом с человеком, который упился сомы до потери сознания.
Воспоминания закрутились в голове, как мутная пена в раковине.
Казалось чудом, что я смог собраться в одно целое, чтобы восстать из пустоты. Картина медленно угасающего и распадающегося мира всё ещё стояла перед глазами – вчера я был абсолютно уверен, что всё происходящее реально. Эта уверенность по-прежнему гнездилась в болящей голове вопреки тому, что видели мои глаза прямо сейчас, и конфликт двух правд поджаривал мозг заживо.
И ради этого люди пьют сому?
Я поднял руку и пошевелил пальцами. Пять. Всего пять. Оскорбительно мало. Как будто у меня отобрали только что вручённый подарок.
– Что вчера произошло? – я перевёл взгляд на Полианну.
– Я налила тебе слишком много сомы, и ты слегка отравился.
– Слегка? Я думал, что умер.
– Ну, поначалу ты был очень даже живым…
Кровь хлынула к голове, вызвав очередной приступ боли. Я снова уставился на свою руку; сжал её в кулак, ощущая прочную упругость кожи под пальцами.
 
– У меня были очень странные видения, – осторожно сказал я.
– Ты тоже это видел?
Полианна подошла к стене и осторожно провела по ней рукой. Я невольно задержал дыхание, ожидая, что пластик вот-вот содрогнётся под её пальцами, поднимется навстречу и раскроет панели, обнажая… что-то ужасное.
– Я не знаю, что я видел.
– Огромное сердце, ищущее нас, – Полианна резко шлёпнула по стене ладонью, заставив меня испуганно вздрогнуть. – Глупые сказки, которые наш мозг рассказывает сам себе, собирая их из того, что уже знает. Не ищи в соме каких-то откровений.
– Но почему мы увидели одно и то же?
– В этом и смысл. Сома снимает с нас границы, убирает барьеры. Мы можем контактировать напрямую. Разве не этого ты хотел?
Она улыбнулась и легонько стукнула меня в плечо кулаком:
– Видишь? Барьеры поднялись обратно.
Почти автоматически я смутился и опустил взгляд; но никакого смущения не ощущалось – только замешательство и грызущее душу недовольство. Словно я забыл что-то важное…
Вспомнив, я чуть не подскочил на кровати:
– Ты из Непротивления!
Только молчание в ответ.
Она присела на кровати рядом со мной, плотно сцепив пальцы в замок. Тишина сгущалась всё сильнее, и почему-то меня охватила уверенность, что я не имею права её нарушить. В ожидании ответа я нервно пересчитал побелевшие костяшки кистей Полианны. Потом ещё раз. Ещё и ещё, пока привычные числа не утратили всякий смысл.
Отчаянно захотелось взять её за руку. Но имею ли я право на это? Тут Полианна права – барьеры уже поднялись обратно, а вдоль границ развешены флажки.
Она порывисто вздохнула, одним этим жестом вызвав у меня приступ сердцебиения. Но слова так и не добрались до её губ.
Когда я уже почти решился нарушить тишину, она сказала:
– Я знаю, что тебя волнует.
– Сомневаюсь.
– Поверь, я не агент вербовки, а ты не цель.
– Дело совсем не в этом!..
Душу охватило прежде незнакомое и неожиданное желание – захотелось стукнуть кулаком по столу или кинуть что-нибудь в стену. Так вот в каких случаях люди делают подобные глупости. Наконец-то и я дожил до такого момента.
Вместо этого я терпеливо сказал:
– Вы чуть не убили мою сестру. Обманули её, воспользовались ею, а потом бросили на корм кланкам, как отработанный материал. И ради чего? Ради одного взрыва?
– Я не имею к этой акции никакого отношения!
– И как это тебя оправдывает?
Полианна вскочила с кровати, отвернулась к раковине и принялась наливать воду в уже знакомые цилиндрические стаканы с размеченными линейками на стенках.
– Для меня эти акты насилия – такой же шок, как и для тебя, – не оборачиваясь, проговорила она.
– Вот так просто? Я не я, и дубинка не моя?
– Для тебя странно, что можно разделять чьи-то идеи, но не разделять их методы?
На секунду я замолчал, пытаясь найти в голове ответ на этот вопрос.
Насколько же всё проще в математике! Методы применяются для подкрепления идей, а новые идеи служат базой для применения и развития методов. Всё взаимосвязано, понятно и просто. К сожалению, люди работают по каким-то другим правилам, мне неизвестным.
– Да, для меня это странно, – медленно ответил я. – Да и какие идеи у Непротивления, в конце концов?
– Освобождение.
Полианна торжественно вручила мне стакан с водой, как будто подчёркивая сказанное. Я с подозрением принялся всматриваться в прозрачную жидкость. После чего, отпив глоток, буркнул:
– Да уж, чуть не освободили мою сестру окончательно, спасибо.
– Она пришла к нам, потому что сама приняла решение!
Её щёки покраснели, но явно не от смущения.
– Она пришла к нам, потому что начала задавать вопросы, на которые только у нас есть ответ.