Athanasy: История болезни

– Нет! Я без шуток сам написал каждое слово.
– Ну и зря. Меньше бы мучился. Работал бы сейчас уборщиком в одной из башен. А я бы знакомым говорила: у меня брат в министерстве.
– Да ну тебя.
– А чего? Все профессии важны. Старший менеджер по чистоте верхних этажей Джоз… Нет, стой. Тебе новое имя хотя бы выдали?
– В Лотерее Имён-то? Джосайя Кавиани.
Я произнёс взрослое имя вслух и передёрнулся. Всё ещё звучит как чужое.
– Как-как? Павиани?
– Ты прекрасно меня слышала.
– Да ладно тебе, смешно же. Павианы, ну, помнишь? Уроки о животных.
– Такого у нас на уроках точно не было.
Лицо Бригитты внезапно помрачнело. Она уставилась отсутствующим взглядом на бутылку в своих руках, словно увидела в её глубинах что-то неаппетитное.
– Как эти павиани выглядели? – спросил я. Может быть, проявленный интерес вернёт сестре хорошее расположение духа.
– Я не знаю… У нас уже не было картинок.
– Вот видишь. Животного нет. Даже картинки для него нет. Значит, и слово уже не нужно. Машины Любви и Благодати заботятся, чтобы на Священном Сервере не копился лишний мусор.
Слова утешения как будто испортили настроение Бридж ещё больше.
– Джосайя Кавиани, – сердито буркнула она. – Отвратительное имя. Для меня ты всегда будешь Джоз.
– Не сомневаюсь.
– Неправильный ответ. Давай, соберись, прояви немного человеческих эмоций!
Опять она пытается вытрясти из меня какие-то признаки человечности, известные только ей. Ничего не меняется. Неважно, какое взрослое имя я получу, какую должность мне выдадут Машины, каких высот я достигну, принося пользу Городу, – для неё я всегда буду младшим братом. Странным, слабым, слишком заумным, требующим защиты и наставлений.
– Для меня ты всегда будешь Бридж, – неохотно проговорил я. Как будто эти слова нужно произносить вслух.
– Во-о-от.
Явно довольная собой, она прикончила бутылку одним глотком и потянулась за следующей. Нужно увлечь её разговором, иначе так напьётся, что мне придётся тащить её до дома.
– Как дела на работе?
– Забавно, что ты спросил.
Бридж поставила бутылку на столик и заговорщически склонилась ко мне из глубин несчастного кресла. Отлично, сейчас пойдут строительные байки.
– Мы в поте лица печатали партию балок, во славу Машин, ради хлеба насущного, ну, ты понял.
– Угу.
– Завтра всех на купол переводят, поэтому печатали на полную. Шум, дым, экструдер нагрелся так, что термальной головки касаться страшно. И тут…
Она понизила голос и склонилась ещё ближе.
– И тут запахло.
– Запахло?..
– Жареным. Вкусно так. Сначала вкусно, потом гарью.
По спине пробежали мурашки. Мы словно вернулись в детство, когда Бридж рассказывала мне страшные истории про Главкона Поверженного, подвывая вполголоса и размахивая фонариком. Не хватает только палатки из одеяла.
– И что произошло дальше? – задал я обязательный, почти ритуальный вопрос.
– Экструдер забился. Ну, мы остановили, стали смотреть. Отвинчиваю насадку, а из шланга прёт что-то… как будто мясное.
Пиво во рту словно прокисло. Почему именно эта тема? Что за дурацкое совпадение.
– Авария? – предположил я. – Кого-то затянуло в… этот ваш экструдер?
– Не может такого быть. Там и затягиваться-то некуда, до экструдера податчик, а до него только контейнер с материалом. Контейнер запечатанным приходит.
– Значит…
– …да, значит, это чья-то глупая шутка. Знают ведь, засранцы, что у нашего сектора в этом месяце вегетарианское меню.
Я хотел предположить совсем другое, но теперь высказываться было уже поздно. Ничего нового, ещё одна упущенная возможность. Остаётся только привычно поддаться чужой воле:
– Чувство юмора у вас, работяг, там хромает.
– Когда я узнаю, кто это сделал, хромать будет он. Надеюсь, на новом месте такого не будет.
– На новом месте?
Бридж явно закончила со страшилками на сегодня – она откинулась обратно в кресло, которое тут же заскрипело, но в очередной раз выдержало удар судьбы.
– Сидеть в полимерной достало, нос уже запахов не чувствует, – она многозначительно постучала по своему широкому носу, после чего потянулась за отставленной бутылкой. – У нас просчитали новый регенерирующий состав. Наконец купол герметизируем раз и навсегда, не надо будет каждый год подновлять.
 
Я посмотрел на небо.
Сотни и сотни ячеек, медленно переливающихся каустикой солнечного света, прошедшего сквозь невероятную толщу воды. Моря у нас нет, потому что оно над нами. Для нас реальное Солнце навсегда светло-зелёное.
Это успокаивает – как успокаивает тяжёлое одеяло, низкий потолок, плотно застёгнутая куртка. А теперь мне спокойно вдвойне, ведь следить за состоянием купола будет моя сестра.
Я спросил:
– Значит, не будет больше дождей?
– Каких дождей? Солёных и воняющих водорослями? Ах да, других-то и нет…
Уже изрядно захмелевшая, она пролила немного пива на крышу. Вязкие капли мгновенно впитались в пористый бетон.
Я покатал свою бутылку в руках; она уже успела нагреться, и теперь пиво казалось отвратительно телесным. Словно солёный пот.
История Бридж слишком глупа и надумана, чтобы быть ложью. И от этого становилось только нервознее.
– Слушай… – неуверенно начал я.
– Поняла, поняла, больше пить сегодня не буду. Сама до дома дойду.
– Нет, я не об этом…
Руки покрылись липкой влагой; то ли испарина когда-то прохладной бутылки, то ли бурлящие на душе сомнения наконец прорвались в виде пота на коже. Оставаться спокойным помогало незримое пятно, оставшееся на локте, – тёплый след другого человека.
Если я заслуживаю прикосновения, то я не так уж и плох. Я нормален, я могу говорить о том, что думаю на самом деле.
– Говори уже, – не выдержала Бригитта.
– Мне снятся странные сны. Сны… про мясное.
– Жрать хочешь, что ли?
– Нет, не такие. В них я вижу бесформенную плоть, беспорядочную мешанину мышц и органов.
– Просто кошмары.
– Да, но… Эта плоть говорит со мною. Зовёт меня к себе сотней голосов, тянет ко мне сотни рук. Искушает. Говорит всякую ересь.
Бридж выпрямилась, раздула щёки и провозгласила:
– Прощаются тебе твои греховные помыслы, Павиани! Иди с чистой душой во имя Машин Любви и Благодати, святого Триединства и… этого… Главкон его дери…
– Да что ты такое говоришь!.. – я возмутился больше для вида, чем всерьёз. Моя сестра никогда не отличалась крепкой верой.
– Если не нравится, иди к настоящему исповеднику.
– Я… я боюсь, – неожиданно признался я. И тут же понял, что говорю правду. Увиденное утром на выходе из подъезда только укрепило тайный страх: я вполне могу быть еретиком, сам этого не понимая.
– У-у, маленький Джоз боится!.. – сказала Бридж, сопроводив слова увесистым ударом в предплечье. – Сходить с тобой, как в детстве?
– Сходи.
– Серьёзно? Ну ладно. Не сегодня, конечно… Зайди за мной в Управление Горных Дел как-нибудь на днях.
– Тебе бы тоже не помешало сходить к исповеднику.
– Пф-ф… Знаешь, как выглядит мой исповедник?
Она достала из сумки ещё одну бутылку. Внутри медленно перекатывалась серебристо-чёрная смола; она нехотя толкалась в стенки, словно иногда забывая, как быть жидкостью.
Я рефлекторно оглянулся на дверь, ведущую к лестнице. Как будто кланки только и ждут этого момента, чтобы ворваться на крышу и повязать нас обоих. Только поддерживать под руки в этот раз никого не будут.
– Бридж… Это же сома, – я понизил голос, сам не зная, зачем.
– И что? Отшлёпаешь меня? Или вызовешь кланков?
– Выглядит, как ферромагнитная жидкость. Как это вообще можно пить?
– Ну, мы ж не роботы, чтобы ферромагнит пить. Просто коллоидный раствор, суспензия… Чего-то.
– Например, колонии микроорганизмов, – сказал я, покашляв. – Эта дрянь даже выглядит живой.
– Пиво – тоже колония микроорганизмов. Там спиртовые бродильщики… бродят.
Бридж протянула мне две бутылки – одну светло-зелёную, другую неприятно и неестественно черную.