Маскарад (СИ)

Не то, чтобы я надеялся на своих двоих выиграть гонку со спортивным автомобильным мотором, но крохотный шанс добежать до улицы и хотя бы попытаться прострелить колеса у меня еще оставался, и ускользающее время определенно не стоило тратить на то, чтобы размышлять или жалеть себя. Так что я выругался, стиснул зубы и захромал в сторону арки, на ходу доставая из кобуры «браунинг».
Нет, слишком далеко. Когда я вывалился на Малую Посадскую, до автомобиля уже было с полсотни шагов, и с каждым мгновением расстояние увеличивалось. Сумароков удирал, и мне оставалось только смотреть вслед — стрелять, не рискуя ненароком влепить пулю его сиятельству в затылок, я уже не мог.
От бесполезных самобичеваний меня отвлек стремительно приближавшийся рев мотора за спиной, который сменился скрежетом шин прежде, чем я успел обернуться. Черный автомобиль неуклюже заметался по дороге и остановился всего в нескольких шагах.
— Запрыгивай, капитан! — рявкнул Геловани — Прокачу с ветерком!
Я не стал задаваться вопросом, как он успел так быстро разделаться с дворянским молодняком на лестнице и выбраться наружу. Пассажирское сиденье недовольно скрипнуло под моим весом, и машина с рычанием сорвалась с места даже раньше, чем я успел захлопнуть дверцу.
Сумароков уже убрался за перекресток, однако теперь Геловани отыгрывался, выжимая из-под капота все, что там вообще могло быть. Я никогда не считал нынешнего шефа лихим водителем и, как выяснилось, зря — умения ему уж точно было не занимать. Малая Посадская промелькнула за стеклом и сменилась следующей улицей, а потом и набережной. Темно-синий автомобиль Сумарокова заходил в поворот на полном ходу, с надрывным ревом мотора и дымом из-под колес, но мы ничуть не отстали и даже наоборот, изрядно сократили разрыв.
— Еще немного, Виктор Давидович. — Я крутанул рукоятку, опуская стекло. — Чуть ближе — и я всажу ему пулю в колесо.
— Нисколько в тебе не сомневаюсь.
Геловани сжал губы в полоску и вцепился в руль так, что даже разбитые в драке костяшки пальцев побелели. Мне никогда еще не приходилось видеть его сиятельство по-настоящему рассерженным, но схватка с наследниками сразу дюжины родов, похоже, пробудила в нем… что-то.
Покрытое ссадинами и кровоподтеками лицо буквально перекосилось от злобы. Настолько сильной, что на мгновение даже показалось, что рядом со мной вовсе не Геловани, а кто-то другой. Темные глаза впились в автомобиль впереди, и расстояние между нами снова начало уменьшаться.
Две машины летели над набережной сквозь утреннюю дымку, и черная догоняла, будто готовясь ударить темно-синюю, как хищная птица свою добычу. Сумароков бестолково метался от обочины к обочине, насилуя мотор, однако, похоже, уже сообразил, что на этот раз сбежать не получится. Я высунулся наружу чуть ли не пояс, и прохладный воздух тут же хлестнул в лицо, выбивая слезы. Пыль из-под колес настырно лезла в глаза, но прицелиться все же не помешала.
Первые две пули угодили в дорогу, выбивая темно-серое крошево, третья оставила в кузове аккуратную круглую дырку, и только четвертая легла в цель. Шина с сердитым шипением лопнула и разлетелась на части, и металлический обод с искрами заскрежетал по асфальту. Машина Сумарокова замедлилась и, загребая целым правым колесом, развернулась к нам боком. Геловани ткнул ее бампером, но вместо того, чтобы замедлиться, вдавил газ в пол.
— Хватит, ваше сиятельство. — Я на всякий случай уперся локтем в торпедо. — Полагаю, теперь он уже точно никуда не убежит.
От удара дверь слегка замялась внутрь, брызнув во все стороны осколками стекла, и Сумароков завопил так, что у меня на мгновение заложило уши. Но Геловани и этого показалось мало: в обычного спокойного сыскаря будто вселился бес, которому непременно нужно было не только поймать беглеца, а еще и заставить его как следует помучиться.
Геловани продолжал держать педаль, даже когда наша машина с грохотом вытолкала темно-синий авто Сумарокова на набережную. И они вместе протащились до самого ограждения и врезались в него с такой силой, что чугунная решетка с хрустом лопнула, едва удержав нас от падения в воду. Шины визгнули, и двигатель под капотом, чихнув, наконец заглох.
 
Я не стал дожидаться, пока Геловани выкинет еще какую-нибудь глупость, и первым выскочил наружу. Сумароков вяло пытался отбиваться, но силы были неравны, и уже через несколько мгновений я выволок его за шиворот через окно искореженной кабины и воткнул лицом в капот.
— Лежите смирно, ваше сиятельство. Не знаю, что такое случилось с Виктором Давидовичем, но его сейчас определенно лучше не злить. — Я выкрутил холеные руки Сумарокова за спину. — А если не прекратите дергаться, клянусь, я сам сверну вам шею!
  
Глава 31
 
Кресло было явно не из дешевых: удобным, в меру мягким, однако не позволяющим совсем уж утонуть в набивке или устроиться полулежа — к подобному регламент явно не располагал. Сидеть ровно и прямо членам Государственного совета и почетным гостям, можно сказать, полагалось по чину.
А вот я почему-то никак не мог найти подходящее положение и ерзал, как на иголках. Чуйка тоскливо подвывала, намекая на очередную подставу, однако откуда именно придут новые неприятности, подсказывать не спешила. А больше надеяться было, в общем, не на кого: все вокруг сидели в предвкушении скорой расправы над изменником и врагом государства. И если кто-то и подозревал во всем этом действии фальш и нарочитую театральщину, то высказывать подобное вслух, разумеется, не спешил.
История повторялась: мы снова ожидали появления Сумарокова в том же самом зале Мариинского дворца. То ли оттого, что не меньше половины членов специально учрежденного Верховного суда по делу его сиятельства заседали в Госсовете, то ли потому, что его величеству императору Александру было угодно придать процессу особый статус. А может, другое место попросту не вместило бы столько людей: сенаторов, особо назначенных гражданских и военных чинов, архиереев от Святейшего синода…
— Чего нос повесил, капитан? — Геловани легонько ткнул меня локтем в плечо. — Или выспался плохо? Опять у ее сиятельства ночевать изволил?
— Неспокойно мне, Виктор Давидович. — Я пропустил сомнительную шутку мимо ушей. — Как оно все странно.
— Твоя правда, — вздохнул Геловани. — Мне и самому не по себе. Уж больно гладко выходит… Неужели отвертится?
На этот счет я, можно сказать, и вовсе не задумывался: несмотря на все «но», у нас не было ровным счетом никаких причин винить Воронцову в обмане. И пусть сам арест Сумарокова прошел не без сюрпризов, в его квартире нашлось достаточно доказательств, чтобы отправить хоть дюжину человек на каторгу на веки вечные. Одних только писем от покойного Меншикова было полтора десятка, и, хоть оба князя и пользовались шифром и эзоповым языком, некоторые все равно оказались настолько двусмысленными, что дознаватели из следственной комиссии имели сколько угодно оснований выжать из его сиятельства все соки.
И, судя по слухам из Петропавловской крепости, именно этим они и занимались целых две недели без перерыва. Сам я навещал Сумарокова всего дважды, однако вразумительных ответов так и не добился. То ли от страха, то ли из-за хитрого умысла он изрядно путался в показаниях, и я в конце концов плюнул на бесполезные беседы и занялся материальной частью дела. Точнее, невесть откуда взявшейся в барских апартаментах на Каменноостровском проспекте стопки книг.
И, надо признать, не все они оказались макулатурой. Переведенные с французского фолианты не содержали ничего кроме заблуждений и воспоминаний шарлатанов, и поэтому годились исключительно для развлечения скучающих дам, открывших для себя оккультизм и ритуалы. В сборниках старых сказок оказалось немногим больше интересного, да и церковные записи, явно украденные из архивов Синода, тоже не показались мне стоящими внимания.
Но было и то, что я при всем желании не смог бы назвать подделкой: написанные от руки книги выглядели так, будто их создатели жили еще до Петра Великого. Столетия не оставили на страницах живого места, но то, что уцелело, содержало в себе схемы и обряды, которые вполне могли бы сработать и в этом мире, и даже в моем старом… Если бы нашелся тот, кто отважится их воплотить. От пожелтевшей и хрупкой бумаги буквально веяло могуществом. Древним, недобрым и определенно не предназначенным для болванов вроде Сумарокова… И я мог только догадываться, ради чего его покровитель решил пожертвовать столь ценными экземплярами.