Маскарад (СИ)
Ну… хотя бы кому-то одному.
— Надеюсь, тебе понравилось. — Воронцова улыбнулась, прищурилась, и повернула голову, подставляя лицо пробивающимся сквозь занавеску утренним лучам. — Должна признать, что не ожидала… такого.
— Я тоже, ваше сиятельство, — отозвался я. — Наверное, я должен извиниться. Обычно я никогда…
— Прошу, называй меня просто — Ольга. — Воронцова чуть склонила голову набок и подмигнула. — Полагаю, теперь мы можем обойтись и без титулов, разве не так?
Я молча кивнул и продолжил старательно пожирать ее сиятельство взглядом. На этот раз даже не пришлось особенно напрягаться: надо было всего-то слегка натянуть вожжи звериного метаболизма, позволить коварному яду страсти разойтись по венам, и маска влюбленного идиота наползала на лицо сама собой.
Главное — не перестараться.
— Знаю, что тебе было не до того, милый Володя, — осторожно продолжила Воронцова. — Но если ты хотя бы на мгновение задумался, чтобы принять мое предложение… Помни, все, что ты видел, все, чего касался — лишь крохотная часть того, что мы можем дать. Аванс, в некотором роде.
Договорив, Воронцова будто бы невзначай провела ладонью по простыне, позволяя ткани чуть соскользнуть по гладкой коже, обнажая ровно столько, чтобы организм тут же отреагировал строго определенным образом. Ее сиятельство явно знала толк в соблазнении, и даже такие мелочи отточила до совершенства. И мне почему-то совсем не хотелось думать, сколько лет она потратила на практику.
— Аванс… — негромко повторил я. — За такой аванс и душу продать не жалко.
— А вот про душу, Володя, лучше не шути. — Воронцова строго сдвинула брови. — А то ведь могу и потребовать.
— Правда можете? — Я натянул одеяло до подбородка, шутливо изображая испуг. — Вот уж не думал, что у вашей… вашей компании такие нравы.
— Господь милосердный… Нет, конечно же! — Воронцова запрокинула голову и рассмеялась. — Кем ты нас вообще считаешь, Володя? Чернокнижниками? Язычниками? Кровопийцами?
— Я… я не знаю. — Я перевернулся набок и насупился, изображая глубочайшие сомнения. — То, что сделал покойный князь Меншиков — измена!
— Измена кому? — вкрадчиво промурлыкала Воронцова. — Мы не желаем вреда ни государю, ни уж тем более народу и отечеству. Чего плохого в том, что мой покровитель желает привести к власти того, кто этого достоин?
— Средства, которые он использует. — Я рывком сел на кровати. — Как насчет этого, Ольга? Сколько людей вы уже убили? И скольких еще собираетесь убить?
— Увы, человек смертен. И великие перемены порою требуют не менее великих потрясений. — Воронцова протяжно вздохнула — и вдруг посмотрела мне прямо в глаза. — Или ты думаешь, что твоему ненаглядному Горчакову не приходилось принимать сомнительных решений? Считаешь его добрым и безобидным старикашкой?
Я вдруг против своей воли вспомнил схватку во дворца Юсупова. Когда мы пробивались к лестнице, ведущей на первый этаж, и его светлость лупил огнем. Бил всей мощью Таланта, не разбирая своих и чужих. Одним махом заживо сжег полдюжины человек. И наверняка без промедления отправил бы к праотцам хоть впятеро больше, будь это необходимо… А в прошлом веке ему, пожалуй, приходилось одним взмахом пера отправлять на смерть сотни, если не тысячи.
— Нет, — буркнул я. — Не считаю.
— Верно. Верно, Володя. — Воронцова одобрительно закивала. — Среди столичной знати не так уж много прекраснодушных доброхотов, у которых не найдется врагов. И уж тем тем более их нет среди тех, кто хоть чего-то стоит… Впрочем, если тебе действительно дороги твои друзья, присоединившись к нам ты вовсе не предашь их, а наоборот — спасешь от неминуемой гибели!
Все интереснее и интереснее. Я уже давно сообразил, что ее сиятельство выдает мне заранее и тщательно приготовленную речь, однако на этом месте словесная эквилибристика вышла на поистине космический уровень. Указать на грехи противника, тем самым оправдав собственные, пустить в ход лесть, умолчать о чем-то действительно важном, незаметно подменить черное на белое — все эти приемы ораторского ремесла я, конечно же, знал. Но прямая и явная ложь в их число входила не так уж и часто. Вряд ли колдун и его шайка собирались или могли позволить себе оставить в живых Горчакова и его упрямых старцев.
Или все-таки могли?..
— Думаю, ты и сам понимаешь, что сейчас только мне с тобой под силу предотвратить войну, которая вот-вот разразится, — продолжила Воронцова. — И когда мы это сделаем, столичная знать будет готова носить нас на руках! А ты, Володя, обретешь авторитет, славу и титул, которые позволят тебе стать для наследника престола не слугой, а другом и ближайшим соратником. — Воронцова подхватила падающую простыню и подалась вперед. — Царь Александр не вечен, и однажды на престол взойдет его сын. И тогда ты по праву займешь свое место рядом с троном. Заслужишь положение и чин, о котором сегодня не смеешь даже мечтать!
— Меншиков хотел получить канцлера. — Я понизил голос так, будто мне было страшно произнести вслух такие слова. — Но неужели мы сможем?..
— Ты сможешь! — Воронцова обхватила мою голову и впилась в губы жарким поцелуем. — Ты, милый мой Володя, станешь тем, кого примет вся столичная знать без исключения. И будущий император даст тебе даже больше, чем ты попросишь. Чины, ордена, земли — все это будет нашим!
— Заманчивая перспектива, ваше сия… Ольга. — Я подался вперед, будто пытался тянуться за ускользающими от моих прикосновений горячими губами. — Но хотел бы я знать, как мы всего этого добьемся.
Похоже, моя актерская игра оставляла желать лучшего: Воронцова нахмурилась, и в глубине лучистых глаз сверкнули острые льдинки. То ли ее сиятельство привыкла к полному и абсолютному подчинению от тех, на кого воздействовала всей мощью своего Таланта, то ли я недостаточно убедительно изображал пылкого влюбленного — я почти физически ощутил чужое сомнение.
Правда, всего лишь на один миг.
— Всему свое время, милый. — Воронцова игриво коснулась кончиком пальца моего носа. — Поверь, однажды я предложу тебе то, от чего ты не захочешь отказаться… Но для начала мы сделаем тебя героем.
— Надеюсь, для этого мне не придется принять славную гибель, — неуклюже пошутил я.
— О нет, все куда проще. Уверена, тебе даже понравится. Уже совсем скоро ты совершишь несложный, однако весьма значительный подвиг.
— И какой же?
— Вернешь в Санкт-Петербург мир и покой, милый. — Воронцова сбросила простыню на пол и закинула руки мне на шею. — И арестуешь князя Сумарокова.
Глава 28
— Ты уверен, что это не ловушка, капитан? — негромко поинтересовался Геловани.
— Нет, — вздохнул я. — Я вообще ни в чем не уверен.
Во время планирования все это выглядело… скажем так, заметно проще. Дождаться, когда Сумароков прибудет из своего загородного имения под Гатчиной в Санкт-Петербург. Проследить за ним до порога доходного дома на углу Каменноостровского и Малой Посадской, где его сиятельство снимал пятикомнатные барские апартаменты и имел обыкновение останавливаться, когда прибывал по делам в столицу. Снова подождать — на этот раз до рассвета, чтобы провернуть все без лишнего шума и свидетелей. Вылезти из автомобиля, сделать знак дежурящим на той стороне дороги жандармам в штатском, пройти через двор, подняться по лестнице, выбить ногой дверь, вывести верховного заговорщика всея Руси под белы рученьки, упаковать на заднее сиденье и отвезти в Петропавловскую крепость.
Всего и делов.
Но реальность, как это нередко с нею случается, изрядно разошлась с ожиданиями. И сомнительные сюрпризы начались где-то между вторым и третьим пунктом плана. Сумароков прибыл в Петербург, устроился в апартаментах… и примерно через четверть часа к доходному дому приехал здоровенный черный автомобиль. За ним еще один, потом третий четвертый… В общем, где-то к полуночи мест у тротуара на Каменноостровском проспекте уже не осталось вообще.
Владельцы дорогих авто не спешили высовываться наружу, однако сыскари не зря ели свой хлеб, и уже совсем назвали нас с Геловани всех прибывших поименно. И я ничуть не удивился, когда узнал, что незваные ночные гости доходного дома примерно на две трети состояли из тех, кто не так давно стоя аплодировал речи Сумарокова на заседании Государственного совета.