Педро Парамо. Равнина в огне (Сборник)

Я помню, как было раньше, когда братья Торрико тоже приходили сюда и часами сидели на корточках до наступления темноты, без устали глядя в ту сторону: это место словно будило в них навязчивое желание пойти прогуляться до Сапотлана. Только потом я узнал, что думали они не об этом. Они просто следили за дорогой – за широким, покрытым песком проходом, вон там. Отсюда он просматривается целиком: от начала и до того места, где теряется в соснах на холме Полумесяца.
Я в жизни не встречал человека со зрением, как у Ремихио Торрико. Он был слеп на один глаз. Но другим глазом – черным и полузакрытым – Ремихио видел тебя издали, как если бы ты лежал у него на ладони. Поэтому, сидя здесь, он без труда мог разглядеть того, кто идет по дороге. И когда его взор падал на кого-нибудь подходящего, братья спускались со своей смотрильни и на время исчезали со Склона Комадрес.
В такие дни жизнь здесь становилась иной. Из горных пещер люди выводили своих животных на скотные дворы. В деревне, как выяснялось, были и ягнята, и индюки. По утрам во дворах повсюду виднелись выложенные на просушку горы кукурузы и румяной тыквы. Ветер, гулявший по холмам, был холоднее обычного, – но все почему-то говорили, что стоит отличная погода. На рассвете, как в самой безмятежной деревушке, слышалось пение петухов. Казалось, мир и согласие царили на Склоне Комадрес испокон веков.
Потом возвращались Торрико. Братья оповещали о своем приходе заранее, потому что их собаки выбегали на дорогу и лаяли без передышки, пока не встречали хозяев. И одного этого лая было достаточно, чтобы все поняли, насколько близко сейчас Торрико и по какой дороге они идут. Тогда все спешно прятали добро обратно – вот какой страх внушали братья Торрико каждый раз, когда возвращались на Склон Комадрес.
Но я никогда их не боялся. Оба брата были мне добрыми друзьями, и зачастую мне самому хотелось стать помоложе, чтобы вместе с ними промышлять теми делишками, которыми они занимались. Но я в то время уже мало на что годился. Я понял это в ту ночь, когда помогал им ограбить погонщика. Тогда я почувствовал, что мне чего-то не хватает. Будто моя жизнь стала совсем никчемной и уже не выдерживала хорошей встряски. Вот что я понял.
Шли, кажется, те самые дожди, когда братья Торрико позвали меня помочь перетащить пару мешков сахара. Я пошел не без страха. Начнем с того, что была гроза – из тех, от которых кажется, что земля под ногами вот-вот затрещит по швам. И потом, я сам не знал, куда иду. Вот тогда-то я и понял, что, судя по всему, уже не гожусь для подобных дел.
Братья Торрико сказали, что место, куда мы идем, недалеко. «Четверть часа – и мы там», – говорили они. Но когда мы дошли до дороги на холм Полумесяца, начало смеркаться, а когда добрались до места, где стоял погонщик, была уже глубокая ночь.
Погонщик даже не обернулся посмотреть, кто пришел. Он, видно, давно ждал прихода братьев, и поэтому даже не обратил на нас внимания. Так я сначала подумал. Но все время, что мы возились с мешками сахара, он лежал молча, притаившись в зарослях высокой травы. Тогда я решил сказать об этом братьям Торрико. Я спросил:
– А этот чего там развалился? Помер, что ли?
– Да нет, наверняка просто спит, – ответили они. – Мы оставили его караулить, а он, видно, устал ждать и заснул.
Я подошел и пнул его в бок, чтобы разбудить. Но он все так же лежал без движения.
– Он определенно мертв, – снова сказал я.
– Нет, быть такого не может. Он просто слегка прикорнул, после того как Одилон дал ему поленом по голове. Позже поднимется. Вот увидишь, как солнце выйдет и начнет припекать, он тут же встанет и отправится домой. Бери мешок и пошли отсюда! – вот все, что они мне сказали.
Напоследок я еще раз дал покойнику пинка, и звук был словно от удара по сухой деревяшке. Я взвалил ношу на плечо и пошел вперед. Братья Торрико шли сзади, и я слышал, как они долго пели, до самого рассвета. С восходом солнца я перестал их слышать. Ветер, что так сильно дует здесь в предутренний час, унес с собой отзвуки их песен, и я уже не мог понять, идут они за мной или нет. Пока не услышал, как по всей округе раздается лай выбежавших на дорогу собак.
 
Так я узнал, что высматривали братья Торрико каждый вечер, сидя у моего дома на Склоне Комадрес.
Ремихио Торрико убил я.
В ту пору на наших ранчо оставалось совсем мало людей. Сначала они уходили по одному, но последние ушли целой гурьбой. Взяли и ушли – как раз с первыми заморозками. В последние годы у нас вдруг стали случаться заморозки, которые за одну ночь могли убить весь посев. Так было и в том году. Поэтому все и ушли. Подумали небось, что в следующем году будет то же самое, и не захотели оставаться и терпеть мучения: раз в год от стихии и круглый год от братьев Торрико.
Так что, когда я убил Ремихио Торрико, на Склоне Комадрес и на окрестных холмах уже давно не оставалось людей.
Это случилось где-то в октябре. Я помню, что стояла огромная, полная света луна, потому что я сидел возле дома и заделывал дырявый мешок, а яркий лунный свет был мне в помощь. Тут и пришел Торрико.
Он, должно быть, был пьян. Он встал передо мной, шатаясь из стороны в сторону, то загораживая, то снова открывая лунный свет, без которого мне было не обойтись.
– Нехорошо это – юлить, – сказал он наконец. – Я люблю, когда обо всем говорят прямо, и если тебе это не по душе, то тебе же хуже. Потому что я пришел расставить все по местам.
Я продолжал штопать мешок не отвлекаясь: длинная, изогнутая игла ходила особенно хорошо, когда на нее падал свет луны. Может, поэтому он решил, что я его не слушаю.
– Я с тобой разговариваю, – закричал он, взбесившись не на шутку. – И ты прекрасно знаешь, зачем я здесь.
Я немного оторопел, когда он подошел и стал орать мне прямо в лицо. И все же я постарался вглядеться ему в глаза, чтобы понять, насколько сильно он зол. И так и уставился на него, как бы спрашивая, чего ради он явился.
Это сработало. Слегка успокоившись, он принялся рассуждать, что таких как я лучше заставать врасплох.
– Меня зло берет от одного разговора с тобой после того, что ты сделал, – сказал он. – Но ты был мне другом не меньше, чем брат, и поэтому я пришел к тебе – послушать, что ты скажешь про смерть Одилона.
Теперь я слышал его очень хорошо. Я отложил в сторону мешок и стал слушать, не отвлекаясь.
Как я понял, он обвинял меня в том, что я убил его брата. Но это было не так. Я хорошо помнил, кто это сделал, и мог бы рассказать ему, что произошло на самом деле. Но он, похоже, не собирался давать мне слово.
– Мы с Одилоном дрались не раз, – продолжал он. – Одилон неважно соображал и страсть как любил задираться. Но не более того. Врежешь ему пару раз – и он успокаивался. Я вот что хочу понять: он что, сказал тебе что-то? Или хотел что-то у тебя отнять? Что произошло? Он хотел вздуть тебя, а ты его опередил? Так, что ли?
Я замотал головой и хотел сказать, что нет. Что я тут ни при чем.
– Слушай, – перебил меня Торрико, – у Одилона в кармане рубахи было в тот день четырнадцать песо. Когда я поднял его, то обшарил карманы и не нашел этих четырнадцати песо. А вчера я узнал, что ты купил себе шерстяную накидку.
Он был прав. Я действительно купил накидку. Я почуял, что скоро наступят холода, а моя старая накидка вся износилась. Поэтому и пошел в Сапотлан за новой. Но для этого я заранее продал двух козлят. Так что я купил накидку не на те четырнадцать песо, которые были у Одилона. Ремихио и сам мог заметить, что мешок у меня весь издырявился – как раз потому, что я нес в нем козленка, который еще не умел как следует ходить.
– Уясни же себе раз и навсегда, что я собираюсь отомстить за то, что сделали с Одилоном: кем бы ни был тот, кто его убил. А я знаю, кто это сделал.
Я чувствовал, как он говорит это прямо у меня над ухом.
– Это я, что ли, выходит? – спросил я.
– А кто же еще? Мы с Одилоном были настоящими мерзавцами, тут не поспоришь. Я ведь и не говорю, что мы никогда не убивали людей. Но за такой жалкий барыш – никогда. Это уж точно.