Падение (ЛП)
— Разрешение… — повторила она.
— У нас есть правила, — заметил Сетон, — предназначенные для поддержания безопасности. В Просвещении двести тридцать три жителя. В любое время нам требуется, как минимум, сорок охранников. Наш рабочий график состоит из двенадцати часов в день и одного выходного раз в две недели. В противном случае мы были бы не в состоянии выжить. Как ты понимаешь, если бы все, кто захотел, выходили и возвращались в свой выходной, это привлекло бы к себе внимание, ослабило группу и привело к тому, что стало бы намного тяжелее обеспечивать безопасность нашим поселенцам.
Ана наклонилась к Коулу, чтобы только он мог ее расслышать:
— Ты слушал диск? — спросила она. — На нем то, о чем мы думаем?
— Я все еще в списке смотрителей, — спокойно ответил Коул. — И не могу выйти, чтобы просто пройтись по Городу. К тому же, — он пожал плечами, — я и не хотел выходить.
Она знала, что, когда он дергал плечами, то что-то недоговаривал. Долгое время она изучала его взглядом, затем раскрыла ладонь и передала деревянную звезду мальчишке. После того, как кулон заперли в кладовой Прохода, ведущего в Город, мальчишка попросил Ану подписать Обещание, заверяющее, что она никогда не воспользуется своими знаниями о «просветителях», чтобы не навредить кому-то из его жителей, и что в будущем она не войдет и не выйдет без официального Разрешения. Он вручил ей небольшую, отпечатанную на принтере карту местности, которую ей необходимо было запомнить и вернуть на следующий день. Пока она изучала выцветшие дорожки, поля и леса вокруг центральной деревни, Коул попросил у Главы снабжения минутку, чтобы поговорить с ней наедине.
Сначала Сетон направился в сторону поселка вместе с ними, но потом обогнал их, превратившись в маленькую фигурку впереди. Ана подбадривала себя тем, что ей неважно, о чем Коул хотел поговорить.
— Тебе нужно снять ожерелье.
— Зачем? — спросила она.
— Так будет лучше. Спрячь его со всем остальным, что ты взяла с собой, — он откашлялся. Ана секунду смотрела на него, затем остановилась.
— Не мог бы ты мне помочь? — попросила она, поворачиваясь к нему спиной. Коул потянулся к застежке. Подушечки его пальцев слегка соприкоснулись с ее кожей, отчего на шее приподнялись крошечные волоски.
— Не заставят ли меня пожертвовать его на общее дело?
— Все довольно запутано.
Цепочка соскользнула и Ана поймала луну. Она расстегнула маленький задний кармашек на брюках Клеменс и добавила украшение к уже лежавшему там свадебному кольцу. Она медленно повернулась и наткнулась на Коула. Шести футов ростом он был на пять дюймов выше нее. Ана ощутила мощь его тела: квадратные плечи, широкая, сильная, спортивная грудь. Она задрала голову, чтобы заглянуть ему в глаза.
— Тебя ведь беспокоит то, что Рейчел сказала перед Представителями?
— Не очень.
Ана тряхнула головой.
— Нет. Что-то не так.
Его глаза сузились.
— Рассказывая о диске Министра, — продолжила она, — ты заверил всех, что это я его принесла.
— Если бы Представители узнали, что все это время он был у меня, они бы выкинули меня из Просвещения. Хранить у себя что-либо электронное против их правил.
— Тогда зачем ты так поступил?
— Я не хотел рисковать. Как только люди прослушают запись, твой отец поймет, что это ты выкрала диск. Если бы это произошло, когда ты была в Общине, он бы понял, что ты уже передала его мне. Я беспокоился о том, что он мог бы с тобой сделать. О том, что узнав об этом, он начал бы пристально следить за тобой и не дал бы тебе уйти.
С души упал камень. Он был прав.
— Тебе нисколько не было любопытно? И ты не хотел выйти, прослушать его, а потом вернуться?
— Конечно, любопытно. Но я не мог просто взять и уйти на целый день.
— Потому что тебе требовалось Разрешение?
— Нет. Из-за тебя. Я должен был оставаться здесь, на случай если ты придешь.
— О, — он не хотел покидать секту, чтобы не пропустить ее появления.
Коул неуверенно взял ее за руку и переплел ее пальцы со своими.
— Ана, — сказал он. — Последние три недели ты провела в роли жены Джаспера. Ты — жена другого человека.
!Так вот почему он постоянно отстраняется!.
— Между мной и Джаспером ничего не было. Все это время, что я провела у Тореллов, я обдумывала, как мне сбежать и отыскать тебя.
Его глаза стали прозрачными, подобно воде, через которую проходят солнечные лучи.
— Я знаю, ты чувствовала себя в Общине, как в ловушке. И мне бы не хотелось, чтобы то же самое ты ощущала здесь.
— Что ты имеешь в виду? Я думала, мы уйдем. Разве мы заключенные?
— Нет, — Коул улыбнулся, пошаркав ногой. Впервые за все время ему, казалось, перед ней неловко. — Нет, я просто не хочу, чтобы ты думала, что, пребывая здесь, ты обязана…
— Обязана что?
Он с трудом сглотнул.
— Обязана быть со мной.
Ее нижняя губа задрожала.
— Ты — единственная причина, по которой я здесь, — она подошла ближе и принялась теребить верх его черной рубашки. — Я здесь из-за тебя.
— Я только хотел, чтобы ты знала, что моя помощь безвозмездна.
— Безвозмездна, — кивнула она. Вдруг его губы, теплые и электризующие, прижались к ее губам. Сбивающий с толку беспорядок в ее голове отошел на задний план, чувства взяли над ней верх. Прикосновения рук, мягкость губ — вот и все, что имело значение.
Джаспер вошел в музыкальную комнату, небольшую пристройку к библиотеке, и на мгновение замер. В доме царила тишина; табурет у пианино был пуст. Он подошел к решетчатому окну и открыл его. Высунулся, глядя на бассейн и теннисный корт. «Уже почти шесть. Где все? Где Ана?»
Он нашел свою мать на кухне, поливающую вином бефстроганов. Женщина наклонялась все сильнее, сосредоточенно глядя перед собой. Большая кухня представляла собой жесткие серые рельефы, стеклянные шкафы и темную плитку. Два плетеных стула и стол, заваленный старыми журналами — ценной коллекцией его матери — располагались у задней двери.
— Джаспер, милый! — вскричала она.
От этого звука он поморщился. Он не помнил мать такой: громкой, ненастоящей, половину времени находящейся в подпитии. В его сумбурных детских воспоминаниях она только и делала, что занималась живописью, помогала ему с художественными проектами, отступая и с гордостью восхищаясь своими детьми на пути их взросления. Он гадал, неужели она стала такой после смерти Тома.
«Сейчас намного хуже», — прошептала какая-то его часть. Та часть, которая, казалось, помнит больше, чем остальная, обрывками, оставшимися после похищения. Религиозная секта промыла ему мозги, или как уверяла Ана, это случилось после политического похищения, связанного с несчастным случаем три года назад. Его собственные воспоминания о похищении были слишком расплывчаты, чтобы быть полезными: гигантский ангар, веревки, поток голосов, устремляющийся все глубже и глубже в темноту. Казалось, будто все его прошлое, до того времени, пока он не был найден блуждающим по Городу, полуголодным и потерявшим память, взболтали и теперь годы, предшествующие свадьбе с Аной, приходили к нему странными, неясными вспышками.
— Где Ана? — спросил он.
— Она ушла поплавать, — его мать отсчитала шесть картофелин из большого коричневого мешка.
— Но бассейн пуст.
— К соседям.
Разве это было не несколько часов назад не до того, как ушел ее отец?
— Странно, — произнес он.
— Люди из Общины не такие уж и черствые, как тебе кажется. Они знают, через что вам обоим пришлось пройти. У вас все будет хорошо. Ана такая замечательная пианистка.
— Ну, вот и рецепт успеха.
— Джаспер, ты был просто ею очарован, — в голосе матери послышалась нотка искренности, заставившая его обратить на себя внимание. — Твой отец был против вашей свадьбы после того, как мы узнали, что в ее тесте ошибка. Но ты убедил его. Я… — она замолчала.
— Мам, ты плачешь?
Она подняла мешок с картофелем с большим вздохом.
— Позволь мне.