Царица Шаммурамат. Полёт голубки (СИ)
В глубине одной из келий горела висячая лампа в форме остроносой лодки, она бросала на стены колеблющиеся пятна света. Одно из таких пятен освещало стоявшего на коленях верховного жреца Иштар: низко склонив голову, старик вздыхал и бормотал неясные слова. Осторожно обойдя жреца со спины, Ану-син внезапно замерла на месте, поражённая увиденным. Оказалось, эн Илшу склонился над телом Япхатум, бережно поддерживая её за плечи обеими руками; голова женщины с открытым ртом и остановившимися глазами не оставляла ни малейших сомнений: жрица-сангу была мертва; кровавая пелена, обагрившая её одежды, расплывалась по полу.
Как только Ану-син приблизилась к жрецу, он обернулся и вдруг, задрожав всем телом, стал призывать богов. Он не виновен! Он ничего не мог сделать! Он всего лишь старик — слабый, жалкий и беспомощный!
— Эти дикари всё разграбили! — кричал эн Илшу осипшим голосом. — Всё изломали, всё уничтожили! Проклятие! Я этого не переживу! О, отчего демоны Эрешкигаль не сжалились надо мной и не послали мне смерти? Отчего владычица подземного царства послала Намтара за Япхатум и всеми теми мальчиками, которые храбро защищали обитель Иштар, но пощадила меня, старика?
Слёзы текли по его тёмному изборождённому морщинами лицу, как зимний дождь по развалившейся глиняной стене.
Но вдруг он умолк; залитое слезами лицо перекосилось от обуявшего его ужаса — как если бы перед ним вместо Ану-син предстала сама владычица мёртвых грозная Эрешкигаль. Не отводя от девушки расширенных глаз, жрец медленно поднялся и отступил в угол; потом сделал шаг к Ану-син и, протягивая руку, крикнул:
— Свершилось святотатство!
После этого эн Илшу схватился за голову и, раскачиваясь из стороны в сторону, заскулил и завыл, как побитый пёс. Если ещё существовало горе страшнее того, которое он уже пережил, то оно настигло старого жреца сейчас, при виде полуобнажённой Ану-син.
— О боги, боги, вы посмеялись надо мной! Жестокие, непостоянные, завистливые! Вы позволили мне заглянуть в Книгу судеб, вы дали мне надежду, а потом отняли её! Всё пошло прахом, всё! Горе мне, горе!..
Неожиданно на плечо Ану-син опустилась чья-то лёгкая ладонь, и девушка, вздрогнув, обернулась.
— Это ужасно, это чудовищно, но, поверь, всё можно пережить, — проговорила Сидури, глядя на девушку упорным взглядом своих блестящих тёмных глаз. — Горечь потерь, тяжкие испытания, неоправданные надежды несут не только боль и разочарование — в какой-то мере они закаляют нашу волю. Испытай свою волю, Ану-син, вознеси свой дух…
— Ты призываешь меня быть сильной, призываешь забыть о том, что случилось, — отозвалась Ану-син, и в бездонной глубине её глаз вспыхнули искорки бессильной ярости. — Но для чего? Как можно забыть то, из-за чего в одночасье потерял смысл всей жизни?
В ответ на полное боли и отчаяния замечание девушки Сидури едва заметно качнула головой; в свете лампы сверкнули вдетые в её уши золотые квадратики с изображённым на каждом из них скорпионом.
— Ты ошибаешься, полагая, что у тебя больше нет будущего, — возразила она и прибавила, уточнив: — того будущего, к которому тебя готовили в храме.
— Ах, Сидури! — воскликнула Ану-син. — Ни ты, ни эн Илшу, ни кто-либо другой не может изменить непоправимого!
Она отступила от жрицы, и Сидури удивилась её безысходному горю и жгучему чувству вины; девушка думала не о своей судьбе, а лишь о том святотатстве, в котором считала себя соучастницей.
— Повторяю: ты ошибаешься, Ану-син, — твёрдо проговорила жрица. — Пройдёт время, расцветут радость и новая жизнь! И ты, избранница богов, однажды воскреснешь подобно Таммузу, возрождающемуся каждой весной!
— О чём ты говоришь? — изумилась Ану-син. — Зачем даёшь мне ложные надежды?
Сидури взяла её за руку и, заглянув ей в лицо, тихо сказала:
— Следуй за мной. Позже ты сама всё поймёшь.
И увидев, что девушка колеблется, будто ещё опасается чего-то, жрица успокоила её:
— Не волнуйся: ассирийцев здесь нет. Они убрались, получив то, что хотели.
Вместе со своей недавней наставницей Ану-син вошла в храм, где дозволялось собираться молящимся паломникам. Они подошли к алтарю с изображением богини Иштар, затем жрица подвела Ану-син к глубокой нише и обратила внимание девушки на вделанный в стену квадрат с кругом внутри него. Этот круг напоминал диск из сплетённых змеиных шей, который Ану-син видела у подножия алтаря в нухаре.
— Я верю тебе, Ану-син, — снова заговорила Сидури, и лицо её приобрело странное загадочное выражение. — И оттого, что я испытываю к тебе безграничное доверие, мне не нужно требовать у тебя клятвы вечного молчания. То, что ты увидишь сейчас, навсегда останется в твоей памяти, но ты никогда ни словом не обмолвишься об увиденном кому бы то ни было.
После этих слов жрица нажала на диск внутри квадрата, а сам квадрат повернула в сторону. Раздался грохот отодвигаемой плиты, приведённой в движение невидимым механизмом, и в полу образовалось большое тёмное отверстие, в центре занятое толстой колонной. По окружности колонны спускалась спиралью каменная лестница.
Сидури взяла факел, зажгла его от пламени алтаря и начала спускаться в подземелье. Ану-син последовала за ней с сильно бьющимся в предчувствии чего-то неведомого сердцем. Какое-то время женщины молча спускались по крутой лестнице, всё глубже и глубже в темноту, заполненную вязким застоявшимся воздухом. Но вот ступеньки кончились, и они оказались в длинной галерее с выкрашенными белой краской стенами и низким потолком. Здесь пахло землёй, было сыро и прохладно.
После довольно продолжительного путешествия по галерее жрица и Ану-син подошли к двери ещё более массивной, чем та, за которой была лестница. Сидури с силой нажала ногой на лежавший перед дверью камень в форме правильного треугольника — дверь медленно поползла вниз и наконец её верхний край сровнялся с полом.
Как оказалось, эта потайная дверь вела в круглый зал с куполообразным потолком; огромные плиты чёрного гранита устилали пол; стены от пола до потолка были покрыты, словно сеткой, высеченными в камне и отчасти раскрашенными изображениями богов и незнакомыми таинственными письменами. На одной из стен были изображены какие-то мистические символы и сплетавшиеся в беспорядке фантастические животные и насекомые.
— Сюда! — сказала Сидури, коснувшись руки замершей в изумлённом созерцании Ану-син.
Она увлекла девушку к проходу, который рассекал стену сверху донизу как раз в том месте, где мистические знаки соприкасались с линией, описывающей туловище гигантского скорпиона. Через проход они проникли в маленький круглый зал наподобие капеллы в нухаре, но такой высоты, что он казался внутренностью колонны. Посередине находился большой полукруглый камень чёрного цвета с серебристыми вкраплениями; на нём Сидури тотчас развела огонь. Над этим каменным алтарём возвышалось скульптурное изображение нагой женщины в высоком головном уборе, стоявшей на спинах двух львов.
Выпрямленное струной тело, стройные сильные ноги с изящными щиколотками со следами оперения и сомкнутыми конечностями в виде когтистых совиных лап, высокие полусферические груди, совиные крылья за спиной — всё это внушало одновременно и восхищение, и ужас. Изваяние помещалось на фоне звёздного неба, где небом служило огромное покрывало, синее, как ночь, и в то же время пурпуровое, как заря, а звёздами — рассыпанные по нему кровавые рубины и жёлтые топазы.
— Если это богиня, то имя её мне неведомо, — наконец заговорила Ану-син, на которую начинала давить невыносимая тяжесть безмолвия, мрачная торжественность таинственного святилища. — Однако я вижу, что она обольстительнее Иштар, грознее Эрешкигаль, внушительнее Ураш…
Девушка повернулась лицом к Сидури, которая всё это время наблюдала за ней с пристальным вниманием.
— Так кто же это? — спросила у неё Ану-син, крайне заинтригованная.
— Перед тобой первая в сонме божеств, всеоплодотворяющая, могучая, беспощадная как в ненависти, так и в любви, владычица справедливости и суда, богиня Ишхара, — торжественно ответила Сидури, и в её глазах вспыхнули огоньки неистового пламени.