Царица Шаммурамат. Полёт голубки (СИ)

Из груди Ану-син вырвался вздох. Слишком необычен, ужасен был рассказ, который она услышала.
— Ты испугалась? — обратилась к ней странница и чуть наклонилась, пытаясь заглянуть ей в глаза.
— Я давно догадалась, что ты говоришь о себе, — ответила Ану-син, стараясь придать спокойствие и своему голосу, и выражению лица.
— Тебе, конечно, отвратителен мой вид, но, поверь, когда-то и я была красавицей, — отозвалась прокажённая. — Только запомни: красота сама по себе ничего не стоит. Я рассталась со своей красотой по собственной воле. Да-да, не удивляйся! Я помогла Энлилю выполнить то, о чём его заклинала перед смертью жена моего возлюбленного.
— Уж не хочешь ли ты сказать, что… — Ану-син не договорила, поражённая ужасной догадкой.
Странница тихонько засмеялась.
— Однажды я повстречала на своём пути прокажённого и, не успел он понять, что происходит, как я бросилась к нему, крепко его обняла и прижалась к его покрытому язвами телу. С тех пор я — отверженная, изгой. Я несу на себе пожизненное клеймо проклятия.
— О! — вскрикнула Ану-син, невольно поддавшись суеверному страху: что если встреча с незнакомкой каким-то образом повлияет и на её судьбу?
Какое-то время обе странницы молчали; каждая думала о чём-то своём.
Безмолвие в степи нарушал лишь свист ветра, который становился всё сильнее и холоднее. Теперь он гнал не только сухую траву и кусты, но и вихри песка. Смеркалось.
— Помни: сама по себе женская красота бесполезна, — повторила прокажённая, нарушив молчание, и вскинула голову. — К тому же рядом с ней почти всегда смерть. Красота, любовь, смерть — они неразлучны с тех пор, как существует человек.
— Красота и любовь — это я понимаю, — живо отозвалась Ану-син. — Но смерть? Смерть для кого?
— Разве ты ещё не поняла? — удивилась её собеседница. — Для того, кто наделён роковой красотой, или для того, кто жаждет обладать нею. Или же для них обоих. Иначе нельзя…
После этих слов женщина поднялась, внимательно вгляделась вдаль. Облака тёмной пыли поднимались над степью и пробегали, крутясь вихрями. Солнце почти зашло, лишь разводы розового и винного оттенков окрашивали небо.
— Нужно идти, — сказала прокажённая, обращаясь то ли к своей спутнице, то ли к себе самой. — Эта ночь будет нелёгкой. Похоже, со стороны пустыни идёт песчаная буря, а она, как известно, несёт гибель всему живому, всему, что не успеет спрятаться, укрыться от неё.
— Где же здесь можно спрятаться? — Ану-син тоже была уже на ногах, готовая бежать куда угодно, только бы не повстречаться с бурей.
— Если ты поторопишься, тебе удастся избежать беду милостью Энлиля или, может, твоей ламассу*, - с невозмутимым видом ответила ей прокажённая. Махнув рукой в ту сторону, откуда пришла, она прибавила: — Там, на речном берегу, находится храм, где добрые жрицы приютили меня на несколько дней, а потом, когда я тронулась в путь, дали мне с собой еду и воду. Сумеешь добраться до него — тебе тоже не откажут в помощи.
— А как же ты? — В голосе Ану-син прозвучало искреннее участие.
Странница посмотрела ей в глаза, и девушке показалось, будто на её обезображенном страшной болезнью лице промелькнуло некое подобие благодарной улыбки.
— Каждого из нас ждёт своя судьба, к каждому в назначенный богами час приходит Намтар… Кто-то пытается бежать от своей судьбы, а кто-то устремляется ей навстречу. Прощай, и да благословят тебя боги!
После этих слов странствующая нищенка собрала свои вещи и побрела, закрывая рукою глаза от сыпавшего в них песком ветра. Скорбная, потерянная и несчастная, она вскоре растворилась в сумраке опустившегося на степь вечера.
Ану-син предстояло идти иным путём.
Арахсамну — в аккадском календаре ноябрь-декабрь.
Декум — воинский чин командного состава.
Ламассу — божественная личная хранительница.
  
Глава 13. Обитель Иштар
 
Ану-син ощутила на губах вкус чужого, пришедшего из глубин пустыни ветра и беды, которую он нёс всему живому. Торопясь поскорей добраться до берега реки, где, по словам прокажённой, находился некий храм, девушка шла так быстро, как только могла, почти бежала.
 
Громада зиккурата — многоступенчатой массивной башни — возвышалась на холме и была укрыта от ветра и солнца акациями, пальмами и соснами. Стены ярусов этой башни напоминали скошенные грани усечённых пирамид и были облицованы обожжённым кирпичом, покрытым глазурью чёрного, красного и белого цветов. Вершину зиккурата венчал храм, к которому вели лестницы, — по ним жрецы или жрицы поднимались для исполнения ритуалов, распевания гимнов и произнесения молитв на виду у собравшихся внизу верующих. Для молящихся предназначалась площадь с наружной стороны зиккурата. Позади него находилась священная кухня, располагавшаяся на открытом воздухе; здесь жарились жертвенные ягнята. Мощная глинобитная стена в форме квадрата опоясывала весь теменос — священный участок и примыкавшие к нему жилища жрецов, кладовые и мастерские. Со стороны теменоса храм тоже был хорошо защищён: тяжёлая входная дверь из толстых досок с массивным засовом, по обеим сторонам которой стояли стражники.
Увидев девушку и приняв её за нищую странницу, один из них выступил вперёд и строго спросил:
— Откуда ты пришла и что хочешь найти?
— Я сирота и хочу наняться ученицей писца, — выпалила Ану-син первое, что пришло ей на ум.
Стражник смерил её с головы до ног оценивающим взглядом — перед ним стояла совсем юная девушка с измождённым, серым от пыли лицом, в истрёпанном одеянии, — и пренебрежительно хмыкнул, вероятно, не поверив её словам.
— Ты обучена грамоте? — на всякий случай спросил он с сомнением в голосе.
— Я была одной из лучших учениц в Доме табличек, — с нескрываемой гордостью ответила Ану-син. В мыслях она возблагодарила Убарсина, который когда-то предоставил ей возможность освоить грамоту.
Ещё раз скользнув по ней недоверчивым взглядом, стражник велел ей дожидаться у ворот, пока он вернётся, а сам скрылся за дверью. Вскоре он появился снова и сделал девушке знак следовать за ним.
В сопровождении стражника Ану-син, осторожно ступая по чистой пережжённой земле красноватого цвета, вошла в просторный двор с водоёмом и колоннадой. Вдоль стен стояли статуи из белого известняка, изображающие отдыхающих животных, а между ними — огромные глиняные цветы на конусообразных стеблях. Над входом в некое помещение, зиявшее прямоугольным тёмным провалом, сверкал медный фриз с изображением крылатых львов. Миновав портал из двух деревянных колонн, инкрустированных перламутром, сланцем и красным камнем, Ану-син переступила порог.
В глубине зала на кресле с высокой спинкой сидел величественный старик с глазами мудреца, полуприкрытыми тяжёлыми веками. У него был такой пронизывающий взгляд, что он пригвоздил Ану-син к месту. Бритая наголо удлинённая голова, тонкий прямой нос, жёстко сжатый рот, выступающие скулы. Портрет этого сурового человека дополняли крупные уши, которые, казалось, были способны уловить любой шорох. На нём была длинная, до самого пола, льняная одежда, украшенная голубыми, золотыми и красными звёздами. Грудь украшали золотые бляхи ожерелья, в ушах — серьги с изумрудными шариками.
Толчок стражника заставил Ану-син растянуться на полу. Не успела девушка возмутиться, как он наклонился к ней со словами:
— Преклонись перед эном Владычицы Иштар, Дарующей воду!
Эном?! Ану-син уже знала, что значит это слово: «en» — таким был титул верховного жреца того или иного культа; женщины-первосвященницы звались «entu» — энту. По древней традиции, верховные жрецы служили какой-либо богине, а верховные жрицы — если это был бог.
 
Ану-син чувствовала, что волнуется всё сильнее. Встреча с верховным жрецом храма вполне могла стать решающей в её судьбе. Как будто ища помощи, девушка нащупала висевший на груди амулет со знаком богини Иштар.
— Мне сказали, ты владеешь искусством письма, — первым, глядя на застывшую перед ним в неловкой позе девушку, заговорил жрец. — Только, видишь ли, здесь писцы не требуются. Однако нам нужны рабочие руки в храмовых мастерских.