Тайный знак

Оглянувшись по сторонам, Михаил затолкал книгу в портфель, быстро схватил его и устремился на улицу, почти в тот самый момент, когда в конце коридора показалась фигура вахтера, спешившего на пост. На улице ему хотелось побежать, но это могло вызвать подозрения, и он сдержал себя. Все мысли были только об одном: как помочь Насте? Но вдруг мелькнула еще одна мысль, и он замер как вкопанный: «А с чего это вдруг портфель упал? Стоял себе и стоял… Может, сквозняком от входной двери сдуло? Да нет, ерунда, портфель слишком тяжелый. Мало того что портфель упал, книга выпала из него прямо под ноги… Хотела, чтобы я ее заметил? Господи, чего только в голову не придет…»
В тот же день он попытался дозвониться своему другу из аппарата ЦК ВКП (б). Через него можно было выйти на следователей и хоть что-то разузнать. Но друга на месте не оказалось, а секретарь сообщила, что вернется товарищ Чиргунов не раньше чем через месяц.
Дойдя до дома, Михаил заглянул в почтовый ящик в надежде найти там весточку от Насти – глупо, конечно, но вдруг она успела отправить, вдруг кого-то попросила? – но вместо этого обнаружил повестку в районное отделение НКВД. Там был указан телефон следователя, который его вызывал, и стояла дата – девять утра следующего дня. Михаил позвонил по указанному телефону, чтобы сказать: на завтра у него была запланирована важная министерская летучка.
– Летучку отменяйте, – ответил следователь. – Мы будем с вами работать весь день.
Повестка его не напугала – все мысли по-прежнему крутились вокруг Насти. Кроме книги, в которую было вложено стило, в портфеле ничего не оказалось, а значит, его владельца теперь не найдешь.
Вечером он вышел на кухню, чтобы вскипятить воды, и разговорился с дедом Егором.
– Они тебя не посодют, – сказал дед Егор, узнав о повестке. – Ты им во как нужен! – И он провел ребром ладони по горлу.
Дед подтащил две табуретки к своему столу, достал шкалик, сковырнул крышку и разлил водку в два граненых стакана:
– Давай, Михайла, на посошок. Ты думаешь, дед Егор не сидел? А как же! Сейчас, поди, каждый второй сидел… – дед задумался на минуту, – или сидит. Было, значится, так: пронюхали, что батька мой сапоги самому царю шил, да не простые – с секретом, а я с малолетства при нем ходил в подмастерьях. Когда мне лет десять было, мог уже любые сапоги скроить. Батька-то мой в Гражданскую сгинул, а я, взрослый уже, его дело не похоронил. В сапожной мастерской работал, а мастерская наша считалась ведымственая. Тьфу, черт, слово не выговорить… Короче, для кремлевских начальников работали. Вызывают меня как-то мерки снимать, сажают в закрытую машину, чтоб не видел, куда едем, а когда приехали, подводят к стене, а в ней дыра и через нее одна нога просунута. Маленькая нога, но, понятное дело, мужская, значится. Ну, я мерки-то снял, а после меня на ковер. И приказали, чтоб никому ничего не говорил, а сапоги чтоб пошил такие, как батька делал, – в них каблук вроде снаружи, как обычно, но внутри еще один спрятан. Хозяину тех сапог сразу росту прибавляет. Догадался я тогда, чья нога-то была. Сапоги пошил, но по пьяни трепанул, что, мол, вождь у нас хоть и велик по всем статьям, да вот росточком не вышел. Так на следующий день меня под микитки и в эти, как их, органы, ага… Уж пужали, пужали, да не испужали. День посидел, второй, а на третий отпустили. Потому как некому стало вождю сапоги с секретом шить, ага… Правда, говорят, он и сам в сапожном деле разбирается. Может, поэтому и смог оценить работу… И тебя, Мишка, отпустят, потому что ты им сейчас позарез нужен. Давай мы с тобой выпьем за работу, которая нас завсегда спасает.
Утром старуха Прокофьева сунула Михаилу в карман пальто бутерброд «на дорожку»:
– Эти ж изверги будут мытарить целый день без еды и не покормят. – Она прослезилась и, как всегда, перекрестила в спину.
Дежурный на проходной долго разглядывал его паспорт.
– Ждите, – сказал наконец, – за вами придут.
Минут через пятнадцать подошел штатский «с глазами по стойке “смирно„» – так называл про себя всех служащих этой конторы Михаил.
 
– Пройдемте, там автомобиль, – последовала короткая команда.
Ехали недолго. Михаил понял: Бутырка. Въехали за двойные ворота, дважды проверили документы. Еще одна проходная у входа в здание, потом – коридоры, решетки, металлические тяжелые двери. Их открывали перед ним и тут же с лязгом захлопывали за спиной. Следователь завел Михаила в большую комнату, освещаемую одной тусклой лампочкой, и вышел; за ним лязгнул замок. Михаил осмотрелся: стены окрашены в темно-зеленый цвет, скамьи по периметру, наглухо прикрепленные к полу, окон нет, большой глазок в двери. Он взглянул на часы – десять утра. Нащупал в кармане бутерброд, мысленно поблагодарил соседку и съел половину. Выбрал угол, который, как ему казалось, не просматривается через глазок, и лег на лавку. Подумал: почему я здесь? Настя дала показания? Нет, это исключено. Это что-то другое. Незаметно задремал. Во сне ему показалось, что он падает в пропасть. Вздрогнул, проснулся – и сразу вспомнил, где находится. Часы показывали половину второго. Кто-то открывал дверь. Зашел следователь – вежливый, коротко стриженный, в форме.
– Михаил Александрович, у меня сегодня было много работы. Время сейчас обеденное, давайте зайдем в нашу столовую. Здесь готовят совсем по-домашнему.
Идея пообедать в Бутырке показалась Михаилу «неаппетитной».
– Я, знаете ли, не голоден.
– Ну, тогда будем работать.
Они прошли в небольшую комнату с письменным столом. Возле него стоял стул, а посреди комнаты – табурет. Следователь кивнул на табурет:
– Присаживайтесь, гражданин Степанов. Что вам известно об инциденте с экскаватором на строительстве цеха для метровагонов в селе Тайнинское? Почему экскаватор провалился под землю? Кто виноват в аварии, вы знаете?
– Ну, в общем, насколько я могу судить, никто не виноват. Разве мог кто-то предположить, что под землей существует подземный ход?
– Когда вы об этом узнали, почему так жестко потребовали остановить строительство нового цеха?
– Поймите, это история нашей страны.
– Ну, допустим, история НАШЕЙ страны началась с Октябрьской революции. А все, что было до нее, это история царской России. Это не наша история.
Михаил ошарашенно посмотрел на собеседника.
– Вам что, в университете про это не говорили? Кстати, какой вы заканчивали, в каком году? А что до того делали?
Следователь сыпал вопросами, как горохом из мешка, но Михаил, сохраняя терпение, обстоятельно отвечал. И вдруг:
– Вы, Михаил Александрович, сейчас здорово удивитесь. Совершенно случайно у нас тут оказалась ваша родственница.
Сердце ухнуло вниз, в глазах потемнело. Какая родственница?
В кабинет ввели худую, высокую женщину в черном платье. Прямо с порога, не глядя на Михаила, она затараторила:
– Братик мой, Мишенька, сразу после революции пропал, искала его. Он старшой был, в матросы на Балтфлот пошел. Мы сами костромские будем, пропал братик мой…
Следователь остановил ее слезливый поток и попросил взглянуть на Михаила. Женщина осеклась, замолчала и долго всматривалась:
– Нет, гражданин следователь, это не он. Наш покрасивше, не такой носатый. И чуб у него кудрявый был, светленький, и глазки серые, а этот больно чернявый.
– Так, значит, не он, гражданка Степанова? А год рождения, имя, отчество и фамилия совпадают, так?
– Да пусть и так, но не похож.
Он снял трубку:
– Уведите!
Женщину вывели из кабинета.
– И как вы это объясните, Михаил Александрович?
– Обычное совпадение.
– Допустим. Но ваша биография полна неясностей. Матрос Михайло Степанов был полуграмотен, а вы после службы на Балтфлоте закончили бригадным методом институт.
– На то он и бригадный метод – за нас умники сдавали экзамены. Один умник за десяток студентов.
– Насколько я знаю, экзамены за десятерых на механико-математическом факультете сдавали именно вы. И вся ваша головокружительная карьера как-то не вяжется с полуграмотным прошлым матроса Степанова.