Мое непреклонное сердце

— Идите вы…
В ответ он лишь вопросительно поднял одну бровь.
— Ну? — сказал он, ожидая конца фразы. Мерседес блеснула серыми глазами.
— …к черту, — с вызовом сказала она. — Идите к черту! — И она бухнулась на постель, сама ошеломленная этой вспышкой ярости.
— Браво, мисс Лейден, — сказал Колин.
Он подошел к креслу, стоявшему позади Мерседес, по другую сторону кровати, чтобы скрыть от нее сдержанную улыбку удовлетворения, тронувшую его губы. Когда она разозлилась, в ее глазах прямо-таки молнии заблистали. Такое стоило увидеть еще раз.
— Это была, видно, не муха, а оса, — вслух размышлял он. — Клянусь, я даже почувствовал ядовитое жало.
Эти слова заставили ее вздрогнуть. Ей вдруг показалось, что нож, спрятанный на груди, стал огромным, как рыцарское копье. Неужели он знает о нем? Может, это завуалированный намек? Но как ему удалось…
—  — Не знаете, что сказать? — небрежно спросил он.
— Вы прерываете даже мои мысли, капитан Торн! Уголки его губ поползли в стороны, и скупая усмешка превратилась в широкую улыбку. Пряча ее, Колин наклонился над открытой шкатулкой с иголками и нитками. Его молчание совершенно взбесило Мерседес, и она повернулась к нему, чтобы отчитать его, но он уже с довольным видом вдевал нитку в иголку.
И у нее совершенно вылетело из головы все, что она хотела сказать ему.
— Почему вы возите с собой швейную шкатулку? — спросила она.
— Так делает всякий моряк, по крайней мере, если он хочет прилично выглядеть на берегу.
— И все моряки умеют так же хорошо шить, как и вы? Он пришивал оборку широкими ровными стежками.
— Кто лучше, а кто хуже, — прозаично заметил он.
— А как вы научились?
— Обычно — как все моряки. Зашивал паруса.
Он снова вдел нитку, на этот раз более тонкую, и стал обшивать крошечными стежками кромку. Мерседес передвинулась на другую сторону кровати, чтобы ближе видеть его.
— Вы не собираетесь надевать его? — спросил он.
— Что?
И тут она поняла, что он имеет в виду платье. Она все еще держала его перед собой, хотя уже и забыла, что закрылась им, заботясь о благопристойности.
— Да-да… конечно!
Колин склонил набок голову, но даже не посмотрел в ее сторону.
— Это только вопрос, — сказал он. — Никак не приказ.
Дрожь пробежала по телу Мерседес. Что он хотел этим сказать? Что он не против ее дезабилье? Это было бы ей как раз на руку! Мерседес не очень-то представляла себе, как она будет соблазнять мужчину, да еще такого бесстрастного, как Колин Торн. Но кажется, начало не такое уж плохое.
— Я подожду, пока вы почините мне юбку, — тихо сказала она.
Он лишь пожал плечами, хотя она рассчитывала на несколько другую реакцию. Тогда она слегка опустила платье. Бретелька лифа соскользнула у нее с плеча, но она не поправила ее.
Он поднял на нее глаза, и его взгляд уперся в ее кровоподтек на скуле.
— Расскажите, как это произошло, — потребовал он. Мерседес едва сдержала гримасу разочарования. Он не заметил ни атласной кожи ее обнаженного плеча, ни заманчивых округлостей груди. Нет, его пронзительные глаза углядели прежде всего ее недостаток. Мерседес неловко закрыла синяк рукой.
— Он ударил меня.
— Кто?
Вопрос смутил ее. Он задал его мгновенно, будто давно подозревал ее во лжи и хотел захватить врасплох, чтобы вытянуть из нее правду.
— Я не знаю его…
— Как же вам удалось убежать?
Она хотела было сказать, что сама вырвалась из рук воображаемого злоумышленника. Но потом остановилась на более правдоподобной версии.
— В кустах раздался какой-то шум, может быть, там была собака или какое-то другое животное. Он испугался и отпустил меня.
— И вы тут же убежали от него?
— Да.
— И сразу же пришли ко мне? Она покачала головой и отвела глаза подальше от его острого взгляда.
— Нет, не сразу, — спокойно ответила она, будто бы напрягая память. — Сначала я спряталась и… долго сидела там, ждала, пока он уйдет. Он искал меня, но потом ему это, видно, наскучило. И он ушел. Я еще долго не решалась выйти. А когда вышла — не знала, куда идти, кроме как к вам. Вы себе не представляете, как граф встретил бы меня!
 
— Расскажите мне.
Его негромкий приказ заставил ее вздрогнуть. Рассказать? Это было уже не так просто, потому что больше походило на правду, чем на ложь. За последние годы граф часто предъявлял ей чудовищные обвинения.
— Он уверен, что я уже одариваю своей благосклонностью кого вздумается, — сказала она. — Он бы обвинил меня… в распутстве. Он сказал бы, что я получила то, чего заслуживаю.
— И вы еще тревожитесь, как бы я не убил этого человека? — удивился Колин. Она резко повернула голову:
— Вы находите это забавным? Или вы думаете, что я должна из-за одного этого желать ему смерти?
— Ну, скажем, я бы вас за это не порицал.
— Вы не понимаете, — резко сказала она. — Дело не в том, что он говорит или делает. Главное — кто он.
— Он ваш дядя.
— Он граф Уэйборн!
Ее повышенный тон не произвел на него никакого впечатления, и она в душе осудила себя за такую горячность. Она постаралась взять себя в руки.
— Вы не знаете, какой он властный.
Колин закончил последние стежки, перекусил нитку и спрятал иглу в шкатулку.
— Я знаю только то, что он плохо управлял своим имением, испытывал терпение кредиторов, злоупотреблял своей властью и совсем запугал племянницу, убедив ее в том, что его жизнь необходимо спасать.
Все это была чистая правда, хотя и не вся. Ее ясные серые глаза заклинали его.
— Вы не можете представить себе всех последствий.
— Последствий? — спросил он. — Для меня? Она покачала головой и тихо сказала:
— Для меня.
Он удивленно поднял брови.
— Как это так?
Мерседес встала. Возбужденная его неотступными вопросами, она и забыла, что ей нужно закрыться платьем. Минутой раньше такое действие было бы продуманным кокетством. Сейчас же все произошло без всякого расчета или умысла.
— Если он погибнет, то все это обрушится на меня, — тихо сказала Мерседес.
Он смотрел на ее платье, свисающее с края постели вне пределов его досягаемости. Нижние юбки облепили ей ноги. Краска возбуждения бросилась ей в лицо, слабым отблеском окрасив кожу на груди. Мерседес вызывающе подняла подбородок, отчего нежная шея ее мучительно напряглась. И резким контрастом смотрелись ее тонкие руки, скрещенные на груди в попытке принять оборонительную позицию. Он подумал, что она, наверное, воображает себя неприступной. Но он видел лишь беспомощность и уязвимость.
Колин опустил на пол шкатулку для шитья и повесил зашитую нижнюю юбку на ручку кресла. Потом встал. Заметив его движение, хоть и очень медленное. Мерседес резко отступила назад. Он увидел, как она задела бедром о край тумбочки и вздрогнула, как от сильной боли. Такая боль могла возникнуть только от удара по ушибленному месту.
Сразу забыв обо всех других вопросах, он спросил:
— У вас есть еще ушибы?
Она вытянула руку, не давая ему приблизиться.
— Нет, больше ничего.
Он хотел было отвести ее руку в сторону, но потом передумал и крепко схватил за запястье. Она пыталась вырваться, но силы были явно неравные. Он подождал, словно отпуская ей время для того, чтобы она могла понять, что сопротивление бессмысленно.
— Дайте мне посмотреть, — сказал он. В ответ Мерседес упрямо сжала губы. — Ну, значит, я сделаю это сам.
Без дальнейших предупреждений Колин сделал одно неуловимое движение, и она оказалась в его объятиях. Еще одно движение — и он уже поднял ее как младенца под руки и под коленки.
Мерседес была одно оскорбленное достоинство. Стиснув зубы, она отказывалась признать очевидное. Он отпустит ее только тогда, когда сделает свое дело, и ни секундой раньше. И никакие ее мольбы здесь не помогут.
Колин положил ее на постель. Ее судорожная попытка встать была тут же подавлена. Его большие руки железной хваткой держали ее запястья, так что она и пальцем не могла пошевелить. Бедром он прижал ей ноги. Когда Колин наклонился над ней, светлая прядь волос упала ему на лоб.