Дом

Однажды, когда она хлопотала в саду, землю полил обильный ливень. Лето стояло долгое: это был дождь радости и возрождения. Х была счастлива. Она подумала, что ее растения и весь сад дождь тоже воскресит.
Пониже дома большая лужа – даже маленький пруд, если ее чуть облагородить, – задуманная когда-то для удержания воды, переполнилась, вышла из берегов и залила участок. Пропитанный водой, он превратился в болото. Почти непроходимое. Топкое. Скользкое. Опасное. Затопленные, захлебнувшиеся, сморщенные от воды растения имели жалкий вид и совсем не были счастливы. Вода застоялась, а потом, через много недель, просочилась под землю, в утес, быстро, одномоментно. Больше речи об этом не заходило.
  
XI
 
Вопрос с бойлером был окончательно решен – в пользу Х, – дом приведен в порядок, затем доведен до ума, мебель починена или заменена. Новенький, с иголочки – но с тысячей мелочей, напоминавших о его недавнем прошлом скромной лачуги; казалось, он стоит здесь испокон веков, – дом выглядел прелестно. На него было приятно смотреть и еще приятнее в нем жить. «Без претензий, простой, безыскусный, светлый», как пожелала Х, когда в начале своего предприятия связалась с архитектором. Мария, как все называли дом, казалась особенно приветливой теперь, в окружении пышной растительности, художественно высаженной, часто цветущей, свежей, отрадной для глаз.
Х посчастливилось прожить несколько месяцев в своем доме, провести в нем четыре времени года. Она полюбила приглашать в дом гостей. По большей части жителей острова, но и коллег по работе, бывших коллег, родственников, друзей с континента; она принимала кого на день, кого и на подольше. Всем она хвасталась своим домом – какая терраса, какой вид, какое счастье! – показывала сад – просто чудо, – водила по окрестностям. Вместе они гуляли по острову. Ходили по холмам, по берегу моря, купались. Приезжавшие впервые бывали поражены светом и плеском бьющихся об утесы волн. Особенно в дни сильного ветра и в грозу. Величественное было зрелище.
Так, некоторое время дом жил в оптимальном режиме, той жизнью, которую ему предназначили, безмятежный, живительный. Его хозяевам и их гостям было в нем спокойно и хорошо. Симон, когда бывал на острове, рыбачил, гулял, долгие часы проводил в раздумьях, глядя на горизонт. Х принимала гостей и занималась садом. Так, ни шатко ни валко, текла жизнь несколько месяцев, беззаботная, счастливая.
А потом, однажды утром, в дверь дома постучались представители мэрии: его надо покинуть. Без промедления. Доступ на этот кусочек острова отныне запрещен. «Геологическая опасность», было написано на постановлении муниципалитета, «угроза обрушения». Утес – якобы – обваливался, грозя унести с собой участок и дом со всеми его обитателями. Опасность была слишком велика. Все на выход, быстро.
Какую бы историю ни брались рассказывать на острове, в ней всегда был, даже если его не выводили сразу на авансцену, а то и вовсе будто бы не замечали, главный герой – море. Действующее лицо неизбежно знакомое, близкое – соседи же, – всем приятное: к нему ходили рыбачить, купаться, развлекаться, по нему плавали, его с удовольствием созерцали, в пейзажах оно было прекраснейшим элементом. Но и мир в корне чуждый, отдельный, иной. Враждебный мир штормов, кораблекрушений. И главное, неведомый – архетип неведомого: что мы знаем о море, о его мощи, о его тайных силах, о его глубинах, о его неустанном терпении? Тревожный мир, жуткий мир, полный опасностей и чудовищ, навевающий ужас, мысли о бедствии, о драме, о смерти. Отдельный мир, со своими законами и кодексами, автономный, во всем противоположный мирной и надежной суше, прибежищу «сухопутных крыс», как говорят моряки. Мир, который всегда, во всех культурах и всех мифологиях, символизировал фигуру Другого, иного. Это не случайно: слишком они разные, безнадежно несхожие, мир суши и мир моря. Их судьбы иногда взаимодополняющи, чаще противоположны, антагонистичны, непримиримы. А море – оно просторнее, оно опаснее. За ним стоит вечность.
 
На море можно смотреть с утра до вечера. Успокаиваться, созерцая его. Любить. Им можно пользоваться, как декорацией для величайших зрелищ природы – восхода или заката солнца, фаз луны, штормов. Можно впитывать тысячу оттенков его цвета, плескаться в нем, играть, барахтаться, одному или с детьми и внуками. Морю наплевать. Разве что время от времени взимает оно свою десятину, неосторожного купальщика, кого-то слабого или самонадеянного – или безумного, или просто невезучего. А то опрокинет корабль, и он тонет, как говорится, спасите наши души – и души канут бесследно в бездны. Пошлет огромную волну, цунами, а то просто опасное течение, – событие колоссальной силы – или подспудное, коварное, злокозненное, – и не даст ни единого шанса тому, кто вздумает ему противостоять, бросить вызов. Оно сильнее. С тех пор как его бороздят корабли, с тех пор как с ним развлекаются, им любуются, море полно утопленников, потерпевших бедствие, блуждающих мертвецов, непогребенных на веки вечные, до конца времен.
Все это пустяки. Всего лишь мелочь, которую море взимает с жителей планеты. Дань за его прелести. Оно еще страшнее, гораздо страшнее. Оно подтачивает континенты, замышляя, из тысячелетия в тысячелетие, разрушить их до основания, раскрошить, растворить, чтобы ничего от них не осталось. Оно никуда не спешит. Время – века, геологические эры – работает на него. И ему все нипочем – даже незыблемость суши, ее якобы мощь, ее прочность и надежность. Безостановочно лижет оно берега, днем и ночью, неустанно, непрерывно, тысячелетиями слизывает со скал ничтожно малые частицы, песчинки, и рассеивает их в океанских глубинах или собирает на приветливых с виду пляжах. Оно точит самые прочные скалы, самые твердые, самые древние камни, разбивает их, уничтожает бесследно. Для этого оно рождено. Никогда не останавливаться. Не давать суше ни мгновения передышки. Найдя трещину – крошечную щелку, невидимую глазу, – оно просачивается в нее и роет туннель. У него есть время. Тысяча лет для него ничто. Тысяча тысяч лет – пустяк. Оно продолбит, проникнет, расширит щель, обточит края туннеля и хлынет, решительное, беспощадное, неотвратимое. Найдет выемку в скале – и непременно зальет ее, превратит в грот, расширит, углубит. Будет биться одновременно о стены и свод, терпеливо в дни маленьких волн, с радостной яростью в сильные шторма. Проникнет в галереи, которые начало прокладывать тысячу лет назад, будет буравить сушу, снова и снова искать трещины, истончать камень, превратится – оно ведь такое изменчивое, такое гибкое – в кирку, в кайло, в отбойный молоток со сверхмощным двигателем. И когда свод грота станет совсем тонким, будет долбить еще и еще, чтобы изничтожить его. Чтобы ливни довершили начатое – святая солидарность соленой и пресной воды, – пока потолок грота не рухнет и не затонет в море, которое унесет его остатки к черту на кулички, далеко в свои потоки, в свои неведомые глубины.
Вот что произошло с участком Х. Тысячелетиями делало море свое дело и вот завершило его: подточенный волнами, размытый ливнями – помните, как водоем для удержания, против всяких ожиданий, вдруг разом опустел? – участок Х должен был рухнуть. Когда? Геологические сроки предсказать трудно. Но, по этим прикидкам, обвал рано или поздно неизбежен. Надо бежать отсюда, и подальше. Чтобы ноги больше не было на этом уголке суши: он в большой опасности.
Симон и Х собрали кое-какие вещи в два чемодана – целая жизнь, целый дом в двух чемоданах! – и закрыли за собой дверь дома, заперли ее на ключ, хоть и не были уверены, что такая предосторожность необходима.
Мэр уговаривал их не переживать. «Вас переселят»: коммуна предоставит им пустующую квартиру директора школы, уроженца острова, жившего в своем семейном гнезде.
Что делать со всем содержимым дома, с мебелью? Никто не знал.
Главное было срочно покинуть это место, съехать безотлагательно – быть может, навсегда. Мэрия закрыла доступ на участок, огородив его металлическими барьерами и красно-белыми пластиковыми лентами, какие натягивают вокруг места преступления. Повесили таблички с надписью «Вход запрещен» и припиской от руки «Смертельно опасно».