Редакционное задание (СИ)

И он, кажется, представляется — в нашу сторону движутся чёрные мрачные тени. И это явно — не сектанты…
Они надвигаются, а нас буквально пригибает к земле. Я не верю во всю эту хрень про ауру и энергетику, но сейчас ассоциации рождаются именно такие.
Движения у теней смазанные. И я понимаю — скорость. Такая, за которой трудно уследить человеческому глазу. В голове некстати всплывают рассказы Ираклия о «выбраковке», что они — самые опасные твари.
Начинает лихорадить.
Позади себя я слышу сдавленное шипение. Оборачиваюсь, вижу, что Ираклий приходит в себя, садится, а потом, держась за стену, встаёт. Сейчас, в отблесках факелов, видно, что его защитная куртка вся пропитана тёмной жидкостью.
Господи! Да ему же в скорую надо!
Ко мне медленно подбирается паника.
И когда я подскакиваю к нему, намереваясь поддержать, он лишь злобно зыркает на меня и хрипит:
— За спину!
Я едва ли успеваю юркнуть за него, походя думая, как бы удержала такую махину, как на Ираклия налетает чёрная тень.
Вторая — хватает Марту, закрывая ей рот рукой.
Ираклий принимает первый удар на согнутую в локте и поднятую вверх руку.
Пошатывается, но не падает, лишь удивлённо тянет:
— Лис?! — и опускает руки.
— Ирий?
К моему вящему удивлению противники обнимаются, как старые друзья.
Тот, кого Ираклий назвал Лисом, чуть ниже его ростом, и во всполохах факелов его шевелюра будто горит.
— Брат, да ты ранен! — взволновано говорит и помогает Ираклию опереться о стену.
Тот отмахивается:
— Так. Пустяковая царапина. С «выбраковкой» сцепился.
— Вот мрази! Они что этих упырей на свободу выпустили?
— Похоже, тот сбежал… — Ираклий тяжело дышит и втягивает воздух сквозь зубы, — совсем дикий… грязный…
Ираклий прикрывает глаза и приваливается плечом к стене, видимо, собираясь с силами.
Обнимаю его за пояс, утыкаюсь в мокрую куртку.
Чёрт! Надо бы скорую вызывать! Только что здесь за адрес?
От печальных размышлений меня отвлекает голос Марты:
— Кирилл! Ты идиот! — вопит она и лупит того, кто её держал, по чём достаёт.
— Взаимно не рад тебя видеть, — отвечает ей высокий мужчина в чёрном камуфляже, уклоняясь от ударов. — И хотел бы знать, что ты здесь делаешь?
— Они моего деда забрали! — со слезами в голосе выкрикивает Марта.
— Профессор Зорин — твой дед? — удивляется мужчина.
— Да! — зло кричит она и топает ногой. — Чурбан ты бесчувственный! Не зря тебя жена ненавидит!
Он игнорирует её выпад и отвечает с лёгким ехидством:
— Воистину, природа отдыхает не только на детях, но и на внуках, — пренебрежительно резюмирует её собеседник.
Голос у него низкий, но не мягкий — наоборот, стальной, властный. Таким обычно отдают приказы. Примерно такой голос и у генерала Воравских. А дальше цепочка встраивается сама: Воравских — его дочь Дарина Тихомирова — её муж Кирилл Тихомиров.
Так вот ты какой, Кирилл.
А он тоже — более чем идеальный. Девичья мечта. Высокий, стройный, широкоплечий, темноволосый. Красивый, но холодной надменной красотой потомственного аристократа.
Мысленно рисую рядом с ним хрупкую белокурую Дарину.
Обворожительная пара получается.
Вот они и впрямь истинные — потому что даже в представлениях удивительно подходят друг другу.
Но додумать не успеваю… Позади нас раздаётся почти радостный голос:
— Ну, вот и «идеальные» пожаловали! Мы только вас и ждали.
Оборачиваюсь, чуть отлипая от Ираклия, и теряю дар речи.
Перед нами тот самый тип с фотографии в газете — лже-Качинский, или Правов, или как его там ещё.
Ухмыляется он сейчас самодовольно и неприятно.
И, несмотря на то, что рядом — высоченные «идеальные», на фоне которых он — плюгавый хлюпик, от него исходит нехилая угроза…
А угрозы за сегодняшний день я научилась не игнорировать.
  
Глава 11
 
Кирилл Тихомиров выступает вперёд и буквально нависает над невысоким Правовым. Тому приходится задирать голову. Однако и при этом он вовсе не выглядит подавленным. Наоборот, на тонких губах змеится торжествующая улыбка.
— Кирилл Владимирович, какая приятная встреча, — говорит Правов и раскрывает объятия, как дорогому другу.
Тихомиров отшатывается от него.
— Я так не считаю, — отзывается он. — И, полагаю, что вы заигрались.
— Что вы, — тянет Правов, — представление только начинается. Как раз вас и ждали! Идёмте, — он машет узкой ладонью в сторону поляны, где адепты движутся по кругу, выкрикивая фразы на арамейском и поднимая в воздух чаши, напоминающие усечённые человеческие черепа.
Ну и мерзость!
Я вижу, как недобро сужаются глаза Кирилла, как полыхает яростью рыжий Лис, ощущаю, как сильно сжимает мою руку Ираклий.
Чёрт, у него просто ледяные пальцы! Он же теряет кровь! Он недавно в обморок падал!
Мне хочется вопить, трясти всех, требуя оказать Базирову немедленную помощь.
Правов, как стервятник, чует кровь — замечаю, как трепещут его ноздри.
Урод, как он меня бесит! Больше всего на свете я желаю, чтобы он сгорел в аду заживо, но…
Но я хочу знать, что задумал этот безумец. Зачем он затеял этот спектакль?
Видимо, не одна я.
Потому что Кирилл переглядывается с ребятами, кивают друг другу, и вся наша группа двигается в сторону шабаша, творящегося на поляне.
Мужчины выстраиваются так, чтобы мы с Мартой оказались между ними.
Кирилл и вовсе берёт Марту за руку и командует:
— Держись рядом!
Она взвивается:
— Женой своей распоряжаться будешь! — и пытается выдернуть руку.
Но Кирилл держит крепко.
— Не беси! — рычит он. — Я же о тебе забочусь.
— С чего вдруг? Ты же меня терпеть не можешь!
— Считай, что у меня приступ альтруизма. А ещё потому, что Дарина, всё-таки по тебе, стерве, скучает. И шкуру с меня спустит, если узнает, что я тебя не сберёг.
Марта фыркает, но замолкает.
Когда мы приближаемся к участникам действа, их дикий хоровод замирает, расступается, и нас пропускают в середину.
И тут я замечаю, что профессора Зорина успели раздеть, а на плечи ему водрузили толстую перекладину, привязав к ней его руки.
Огромный брус гнёт старика к земле, но он всё равно старается гордо держать голову и смотрит на своих обидчиков чуть презрительно.
Я сглатываю слёзы и сжимаю кулаки.
Марта бросается вперёд с криком:
— Дедушка! Уроды! Ублюдки! Отпустите его!
Тихомиров перехватывает её в полёте, удерживает. Она бьётся, кусается, брыкается, но Кирилл не ведёт и бровью.
Зорин вскидывает и смотрит на неё нежно и с жалостью:
— Мартуша! Ты зачем здесь? — ворчит он беззлобно, будто действительно журит внучку, которая нашалила. — И вы, барышня? — это уже ко мне…
Я проглатываю ответ, а Марта отзывается рыданиями:
— Дедушка, деда…
Зорин поворачивается к Правову и говорит, спокойно, будто увещевая:
— Костя, отпусти девочек. Они ж дети ещё совсем. К тому же об «идеальных» почти ничего не знают.
— Я знаю, — вопит Марта. — И я везде вас пропесочу. И Олеська тоже, она журналист!
— Вот видите, друг мой, — разводит руками Правов, — девушки слишком много знают, я не могу их отпустить.
— Можете, — неожиданно выступает вперёд Ираклий. — Если я правильно понял суть вашего обряда, то вам нужна не просто жертва, а добровольная жертва. Такую с куда большей охотой примет тот, кого вы призываете?
Глаза Правова расширяются от удивления и предвкушения:
— Ты прав, «идеальный».
— А эти девушки, — он кивает на нас с Мартой, — если я их попрошу, не станут придавать увиденное огласке.
— И почему я должен тебе поверить, «идеальный»? — ухмыляется Правов.
— Потому что одна из них — моя истинная.
Взгляд Правова мечется от меня к Марте, потом к Лариске, которая сейчас будто в прострации и смотрит на нас остекленело и безжизненно. Как и её Павел. Не иначе, как недавнее хождение с черепами привело их в такое состояние.