Битва за Академию Сокола (СИ)

— Я, как вырасту, ведуном хочу стать, прям как вы! Но ава говорит, что это работа опасная, что ведуны сначала мучаются, а потом… потом все проходит, но умереть можно. Говорит, кожа болеть будет и внутри всё тоже…
Алес ничего не отвечал, а просто смотрел на светлые кудри мальчика.
— Как твоё имя? — смотря теперь прямо в глаза, спросил ведун.
— Добрыня… Когда я спросил маму, почему меня так назвали, она сказала, что это имя тятька придумал, в честь друга своего падшего, тот что с Руси прискакал когда-то и аванень мою от скелетов чёрных и холодных помог защитить.
Алесу стало не по себе, когда мальчик напомнил про родную ему сторону, про дом, на границе которой он стоит, про Призраков Хлада Смерти… Спустя секунды он вернулся в реальность и произнёс:
— Послушай, Добрыня, правду матушка твоя глаголит. — Начал ведун, продолжая говорить на родной ему славянский лад. — Тяжело нам, ведунам, от того нас так немного, от того, чудовищ страшных понавелось. Лучше становись, как батюшка твой, богатырем мордовским, чтоб каждый колдун дрожал перед именем твоим, как рыкарь колено приклонял пред стопою твоей.
— Как скажете, господин ведун. Послушаюсь совету вашему. — Проговорил в ответ мальчик, с чуть угасшими глазами. — Прошу меня миловать, матушка меня зазывает, подсобить надобно.
Добрыня вскочил со стула и побежал на улицу, в сторону огорода. Алес прекрасно знал, что мать его не звала. Он видел расстроенное лицо мальчика и только шумно вздохнул, заканчивая с пшенной кашей.
Тюштя выходил из сарая, заполненного кудахтающими курами. Яиц на сегодняшнее утро не наблюдалось.
— Беримир! На сегодня пусто, руби одного! — суровым басистым голосом кликнул он.
Издалека послышалось скромное «угу,» а затем и крик петуха.
Богатырь чуть отряхнулся и направился прямиком в избу напротив. Подходя к двери, он услышал тихий-тихий, но зловещий шёпот, исходящий из избы или из под неё. Земля вокруг была чуть покрыта инеем. Тюштя провел лаптем по окоченевшей от мороза траве. Холод тут же сошёл с неё, не оставляя и следа. «Утро ещё раннее, не прогрело наверное под погребом.» — промелькнула мысль в голове его, хоть и очень не уверенная и настороженная. Он прошёл дальше, хлопнув за собой низкой дверью. Кусочки инея снова покрыли позеленевшую траву…
Ведун прошёл прямо, между домов, как можно быстрее сокращая путь до общих конюшен. Тюштя уже пригнал его коня к месту выезда. Сбор людей составлял человек восемь. Среди них были ведун и богатырь. Отдав узды Меркурия законному владельцу, Тюштя повернулся ко всем, начав громко скандировать свою речь:
— Сегодня, братья мои, будь то эрзяне вы ды мокшане! Сегодня, поляжет супостат, злобный дух! Не отравить ему более земель наших, не отведать больше крови свежей! Так станем мы спина к спине, плечо к плечу, меч к мечу, да изведем врага нашего! Не позволим ему с нами лелеяться!
Среди собравшихся послышались довольные возгласы. «Толпа» оценила речь, хоть и не шибко хорого.
— За тобою, государь наш! — выкрикнул кто-то из них.
— За землю нашу, государь наш! — дополнили остальные.
Тюштя одобрительно кивнул, гладя ухоженную короткую бороду. Всей толпой они взвалились на седла и тронулись в путь.
Богатырь и ведун ехали впереди всех, попутно осведомляя друг друга.
— Леший пробрался с славянских лесов, без уговор в лес не пропустит, один из наших, говорят, его во сне видал, мол говорил он про то, чтоб в лес люди не ходили, смерть нас там ждёт от чуда лесного… Если попрётеся, всем глаза повыдирает. — спокойно говорил Тюштян.
— Ну и? Сколько же людей рискнул ослушаться? — уже с намёком на худой конец спросил его ведун.
— Пока четверо, старая карга Никикоровна, дочь её, Марья, да ребятишек двое. У всех глаза-то на месте, вот только губы синие и вены полопались, на шее они прокусаны, как кто кровь тведал. — уже более злобно и устрашающе говорил богатырь.
— Что ж за гадость поселилась, видал кто? — все расспрашивал его Алес.
— Говорил, народ, мол страшная она, тварь та эта, вся как тень, чёрная, в лохмотьях вся, тряпках старых, скелет один, глазницы пустые, а из-за рта холодом и гнилью веет, вроде даже ОНИ. — сказал Тюштя, произнеся конечную фразу перед ухом ведуна.
 
— Вроде не душевенна, та из вены не пьёт, только органы выдирает, да из лёгких сети плетет…
— Знаем мы, Алес, что не душевенна этова, другая бестия, незнакомая. Ты уж ежели, лучше, с лешего начни, а то и до НИХ дойдёт.
Пламя, возгоревшееся над костром, постепенно угасало. Огненный столб, прорубив тьму наступившей полуночи, проглотил принесенную жертву. Догорали последние ветки дерева среди углей, дым уходил в центр леса, где и растворялся по ветру.
— Он согласился. — сказал ведун, отходя от костра. Его одежда и плащ пропахли дымом, а в глазах все ещё виднелось не угасшее пламя, что ярко светились в ночи.
— Ночью идти опаснее, лучше выходить рано утром, назад тоже лучше не идти, домой нам нельзя возвращаться, примета плохая… — сказал один из приближенных у Тюшти.
Бригада воинов остановилась в поле, подкинув палки в костёр, все привязали лошадей с конями и уселись в круг. Алес разжег магией костёр побольше. Ветра в поле не было, но холод ночи уже почуялся. Кто-то подставил руки поближе к огню, дабы согреться.
Ведун взглянул на ночное небо. В вышине, средь ярких звёзд, освещавших ночную небесную гладь, виделся белый просвет. Алес всю жизнь гадал что это за «небесное молоко,» в книгах академии ничего и не было, да и спросить не у кого. Один из воинов, по имени Всеволод, что приметой предрекал, нарушил тишину молчания:
— Ведун, правда ль в народе говорят, что вы, ведуны, будущие предвидите, хвори людские тама, счастья всякие, аль невзгоды?
В ответ Алес лишь улыбчиво ответил:
— Знаешь, Всеволод, не знаю, как у других, но нас этому не учили, может и могут другие, но я — точно не могу… А вот волхвы точно могут.
— Понятно. — ответил тот, поправляя шлем на голове, словно чувствуя себя Иванушкой-дурачком.
Снова наступила мертвая тишина. Средь кустов, можно было услышать стрекотание сверчков, а от озера неподалёку раздавались лягушачьи песни, мешавшие по большему счету.
— Говорят, Бажена в том озере утонула, как её муж бросил. — снова завёлся Всеволод.
— Брешишь. Всё ж у нас знают, бабка Бажа в колодце утонула. — ответил, сидящий воин справа.
— Это была Беляна, а вот Бажена и вправду в озере захлебнулася, в месте с дитем своим, купала она его, купала, а её водяной, за ногу и на дно! Топереча, сказывают, рыбаки на озере русалку видали, старую такую, с дитем на руках. А однажды сети им она порвала… — перебил свое же молчание Тюштя.
— Эге-е-е, понабежала гадость к нам со славянских земель. — закончил кроткий диалог ещё один воин.
Алес молча, с простым лицом, слушал их рассказы, не смея встревать.
— Бывало, выйдешь по утру, просвежиться да закурить, а в далече, в поле, женщина стоит, все платочком машет, к себе завет, поплюешь через плечо, как с глаз, она и уходит…
«Я знаю: это всё из-за меня.
И ты простить меня уже не сможешь.
Куда уходят мертвецы, не знаю я,
Но и как жить, не знаю тоже.»
«Life is Strange: True Colors.» — Алекс Чэнь.
Костёр затух и последние приготовления были закончены. Кони и лошади дружно ржали, идя вряд. Впереди «отважных» путников, показалась лесная Тропинка, вдоль которой росли различные корень, травы и ягоды. Воины медленно выехали в лес, в котором в основном росли одни тополя. Пуха уже предостаточно лежало на земле ещё с июля, не доставляя тем самым особого дискомфорта всадникам и лошадям. По левую часть тропки показался один единственный вырубленный пень. Ведун обладал отличным зрением и ему не составило труда узнать о пне правду. Он удостоверился, взглянув в правое ухо коня Тюшти, ехавшего слева.
 
Алес кивнул в сторону пенька и бросил из сумки полевых ягод, попутно собранных по пути во время привала. Когда вся бригада проехала мимо пня, Алес обернулся, но ни пня, ни ягод уже не было. Он довольно ухмыльнулся, радуясь что не забыл все прелести ведунов и хитрости. Неожиданно «тополиные деревья» прервались жуткой картиной. Повсюду стояли голые либо засохшие стволы, под которыми земля была серой, словно дождливая туча, которая в этот же момент и покрыла недавнее голубое небо. Ни травы, ни пуха не росло на этой землице. Чуть поодаль находилась здоровенная каменная глыба, в центре которой был выдолблен широкий проход, изрядно поросший плющом.