Деграданс (СИ)

«Виктор Шивцов – гений!»
«Смелое заявление», – осторожно заметил ведущий.
«Своей смелостью я обязан гению Виктора Шивцова…»
Домский широко развел руки. Казалось, он собирается обнять ведущего.
«Трэш-реализм – бомба, наконец брошенная в сонное, вонючее болото наших застоявшихся страстей, нашего полностью коммерциализованного искусства. То, что совершил Шивцов, сопоставимо, пожалуй, только с тем, что в конце семидесятых годов прошлого века сделали для нас Sex Pistols».
«Вы готовы повторить, что Виктор Шивцов не является террористом в общепринятом смысле этого слова?»
«Ни в общепринятом, ни в каком другом…»
Домский поудобнее расположился в кресле, глаза блеснули.
«Первым подтверждением моей правоты является место проведения акции… Да, да… Правильный выбор прежде всего… Вспомните формулу: время и место?… Так вот, Виктор Шивцов пошел дальше. Гораздо дальше. Местом проведения невероятного перформанса он выбрал не банальное для таких акций государственное или общественное учреждение, не театр, не ресторан, не самолет. Гениальный Виктор Шивцов выбрал художественную галерею. Понимаете? Я глубоко убежден, что именно на выбор места Шивцов потратил не один день, а может, даже не один месяц. И сумел попасть! Он попал в точку!»
«Что вы имеете в виду?»
«Как что? – Обаятельная улыбка. – Виктор Шивцов выбирал не место, удобное для захвата и удержания заложников, а всего лишь необходимый фон для будущего художественного творения».
«Вы имеете в виду выставку господина фон Хагенса?»
На экране:
…рыхлые наклонившиеся мумии…
…вспоротые животы, голые мышцы вздыбившейся лошади…
…открытый бассейн, почти до краев наполненный кровью…
«Не очень-то веселое зрелище».
«Вы боитесь мертвых?» – удивился Домский.
«В таком виде – да. Впрочем, и в другом виде тоже».
«Но ведь смерть заводит! Как вы можете так говорить? – укоризненно всплеснул руками искусствовед. – Как можно бояться мертвых? Это несовременно! Это дико, я бы так это определил. Только смерть делает наше будущее определенным, только смерть придает остойчивость вечно мятущемуся живому, сметает пыльцу неопределенности с окружающего нас мира. Прогнившая мумия с зелеными складками слезающей с шеи кожей, с пустыми страшными глазницами – это вовсе не мумия. Не будьте пошляком. Это великая идея! Еще один, всего один шаг, но господин фон Хагенс его не сделал. К нашему удовольствию. Он пропустил вперед Виктора Шивцова, русского гения! И знаете, в чем беда господина фон Хагенса? Этот бесспорно талантливый немец точно угадал будущее направление развития современного искусства, но при этом остался консервативным, даже старомодным. А это никогда не приветствовалось молодежью. Господин фон Хагенс не смог вжиться в мир собственных моделей. Он не дошел до той ослепительно простой и яркой мысли, что для создания принципиально нового в искусстве уже сам акт творения необходимо вынести на люди, на всеобщее обозрение».
«На всеобщее обозрение? Что вы имеете в виду?»
«Конечно же, прежде всего, человеческие чувства. Восторг, ужас, зависть. Но и страх, но и отчаяние тоже».
«Зависть? И отчаяние? Я правильно вас понял?»
«Совершенно правильно, – широко улыбнулся Домский. – Глядя на то, что делается в галерее „У Фабиана Григорьевича“, телезрители испытывают страшную, гложущую их зависть. Они испытывают убивающее их отчаяние: почему до всего этого додумались не они? Вечные зависть и отчаяние обывателей, не способных на творчество… – Улыбка. – По-настоящему оценить гений Виктора Шивцова неподготовленному человеку трудно, но если говорить правду, только правду, все активно живущие люди хотели бы сейчас оказаться на месте Виктора Шивцова. – Домский торжествующе поднял длинный палец. – И не лгите самому себе! Все! Вы тоже! Ну? О чем думают обыватели, рассматривая абстрактные работы Кандинского или Клее! Ну да! Правильно! Они думают, что сами они сделали бы все это ничуть не хуже, просто им такое в голову такое не пришло. Мы поедем на дрезине смотреть принцессу в апельсине. Малевич считал свой черный квадрат голой без рамки иконой, и разве был не прав? Скучно, попуасы! Закон один: неудачников – презирают, победителям – завидуют».
 
«Вы считаете Виктора Шивцова настоящим художником?»
«Он не просто художник. Он – великий художник! Просто краски и кисти он заменил оружием».
«Великий художник? Охранник какого-то ведомства?»
«Эйнштейн тоже был всего лишь служащим незаметного патентного бюро».
«Но Эйнштейн не поднимал руку на человека».
«А разве Виктор Шивцов убивает?»
«Простите. Я не понимаю».
«Это плохо, что вы не понимаете. Виктор Шивцов не убивает. Он всего лишь работает доступными ему средствами с доступным ему материалом!»
«С вами не многие согласятся».
«А кому сейчас нужно чье-либо согласие? – Обаятельная улыбка. – Виктору Шивцову? Вряд ли. Мне? Да нисколько. Пришло время понять, что в руках гения даже смерть может стать методом. Художественным методом. Высоко художественным! Искусство, подлинное искусство, в который раз в истории человечества может взлететь на невероятную высоту. В самые высокие, в самые разреженные слои атмосферы. Туда, где сама пустота является произведением гения!»
«Я правильно вас понял? Смерть – как художественный метод?»
«Правильно, правильно. Успокойтесь. – Обаятельная улыбка. – Смерть всегда волновала человека. Смерть возбуждает, притягивает. Леонардо часто рисовал мертвое тело, Рембрандт всю жизнь интересовался анатомическим театром. Почему их деяния не вызывают у вас протеста? Господин фон Хагенс всего лишь показывает искусно препарированные человеческие тела – и в каждой стране его выставки сопровождаются скандалами. Не правда ли, странно? Почему никто не скандалит и не протестует при виде распятия, или пронзенного стрелами святого Себастьяна? Распятие – это, по сути, то же самое, художественно выполненное в камне, в дереве, в металле мертвое тело, к тому же, обезображенное пытками. А? Мало вам этого? Однако же вы не требуете запрета на изготовление и распространение распятий!»
Ведущий ошеломленно молчал.
«И раз уж речь зашла о чистоте искусства…»
Домский весело и лукаво уставился на ведущего:
«Вы разве не знаете о том, что Шивцов не требует ни денег, ни наркотиков, ни вертолета с деньгами, он ничего не требует, кроме встречи с Христом? Он просит об одном: Христос, приди к Фабиану! Снизойди, почувствуй нашу слабость. Единственным требованием, которое выдвинул Шивцов, остается это его желание – лично, с глазу на глаз, переговорить с Христом».
Домский странно взглянул на ведущего:
«Вот скажите, что обычно делает человек, желающий обратиться к Сыну Божьему?
«Как что? Готовится к молитве, очищается, приводится себя в особенное настроение, затем идет в храм».
«Вот видите! В храм! – закричал Домский. – Верующий человек отправляется в храм! Вы сами сказали! Мы поедем на дрезине смотреть принцессу в апельсине. Верующий человек не запирается в туалете, он не зовет Сына Божьего в харчевню раздавить шкалик водки, он не торопится в бордель, нет, он идет в храм! Так и Виктор Шивцов выбрал для себя храм. Единственно доступный ему – храм искусства! Доходит до вас?»
«А вы знаете, что Виктор Шивцов принимал участие в боевых действиях на Северном Кавказе?»
«Меня это не интересует».
«А вы знаете, что Виктор Шивцов был тяжело контужен?»
«И это для меня не имеет никакого значения».
«А вы знаете, что после тяжелой контузии Виктор Шивцов был напрочь списан из армии? А, подлечившись, он не один раз обращался в военно-медицинскую комиссию, жалуясь на мучительные головные боли? И до сих пор не получил инвалидности той категории, которая соответствовала бы его ранению?»
«Не знаю и знать не хочу. Все это не имеет к искусству никакого отношения. К тому же, как вы могли убедиться, Виктор Шивцов и сейчас требует не жалких льгот, а встречи с Христом!»