Королевские милости

После него поднялся незнакомый мужчина, который сразу привлек внимание всех, кто собрался в пиршественном зале, своим ростом – никак не меньше восьми футов – и торсом, мощным, как винная бочка. Глаза его, подобные четырем остриям кинжала, мерцали в свете факелов. Он не поднял чашу, чтобы произнести тост, и постепенно все гости смолкли.
– К… кто ты такой? – едва сумел проговорить король Хуно.
– Мое имя Мата Цзинду, – ответил незнакомец. – Я пришел посмотреть на Хуно Криму и Дзапу Шигина, героев восстания, но вижу лишь обезьяну в человеческом обличье. Ты ничем не отличаешься от других глупцов, которых Мапидэрэ ставил на высокие посты. Ни декрет императора, ни всеобщее признание не превратят муравья в слона: никому не дано сыграть роль, для которой не рожден.
В зале воцарилась мертвая тишина.
– Ты… ты… – От ярости король Хуно лишился дара речи.
Капитан стражи свистнул, и все находившиеся рядом с Мата гости бросились под столы. Стражники натянули луки, а Мата мгновенно перевернул ближайший стол и мог теперь использовать его в качестве щита. Во все стороны полетели тарелки, кувшины с вином и кубки.
Огромный могучий скакун, стоявший возле статуи Фитовео, заржал и прыгнул вперед. Его поводья, наброшенные на статую, лопнули, а само сооружение с недостаточно прочным фундаментом с пронзительным скрежетом начало падать.
Казалось, время в пиршественном зале замедлило свой бег: статуя все еще кренилась, когда лошадь оказалась перед Мата и он вскочил в седло – скакун, словно был создан для него. В этот момент статуя наконец рухнула на пол, и в нее стали одна за другой ударять стрелы; поднялась пыль, повсюду валялись перевернутые столы, тарелки и кубки; кричали люди.
А Мата покинул пиршественный зал на спине огромного черного скакуна, который оказался быстрым, словно ветер, и уверенным, точно текущая вода. Так темная ночь является домом одинокого волка.
«Я назову тебя Рефироа, – думал Мата, когда скакал в сторону Чарузы. – Совершенным».
Ветер трепал волосы, и никогда еще Мата не чувствовал себя таким свободным. Они с конем были словно части единого целого.
«Ты скакун, которого я столько искал, а ты же ждал подходящего всадника. Слишком долго мы оставались в темноте, не осознавая предназначенных нам истинных ролей. Лишь после того, как настоящие герои найдут друг друга, мир снова сможет процветать».
– Именно так и должен выглядеть настоящий герой, – прошептал Рато Дафиро.
И на сей раз брат не нашел что возразить.
– Опасный, Фитовео, брат мой.
– Киджи, я не сделал ничего необычного, не причинил вреда ни одному смертному.
– Ты защитил его своей статуей…
– Предотвратить угрозу совсем не то же самое, что причинить кому-то вред. Наше соглашение не нарушено.
– Твои доводы напоминают слова наемных защитников Луто…
– Избавьте меня от этого, братья и сестры. Однако мне известно, что разница между бездействием и действием вызывала философские споры в течение…
– Достаточно! Будем считать, что я согласен, Фитовео. Но это в последний раз.
Через неделю во рву, что опоясывает стены Диму, нашли тело герцога Шигина. Король громогласно скорбел о смерти друга, проклиная выпивку: будучи сильно пьян, герцог упал в ров и утонул.
Все соизмеряли свою скорбь с горем короля: если Хуно плакал полминуты, никто не осмеливался плакать дольше; если не упоминал одно определенное имя, когда говорил о том, как было найдено пророчество рыбы, то никому и в голову не приходило его произносить; если неохотно объяснял, что постоянно прикрывал герцога Шигина – ведь они дружили! – хотя герцог был немного трусоват и мог преувеличивать свою роль в восстании, а на самом деле лишь следовал за королем, к тому же слишком любил выпить, то историки с писцами тут же начинали редактировать свои записи, чтобы они соответствовали намекам короля.
– Неужели мы с тобой все помним неправильно? – спросил Рато. – Я бы мог поклясться…
 
Дафиро прикрыл рот брата рукой.
– Тише, братишка. Людям легко быть друзьями, близкими как братья, когда они бедны и сражаются с трудностями, но все становится куда сложнее, если дела вдруг начинают идти хорошо. Дружба много слабее родственных уз. Запомни, Рат.
Конечно, никто не упоминал про едва заметную, очень похожую на след от веревки красную полосу на шее трупа герцога Шигина.
– Ты не видишь в этом ничего страшного? – сердито спросил Мун Чакри, на круглом лице которого глаза напоминали два блюдца. – Тебя не беспокоит тот факт, что король западного Кокру создан из пустоты?
Куни Гару пожал плечами.
– Я герцог Дзуди по воле народа. Неужели мой титул более законен, чем коронация после пророчества?
– Если мир примет такого короля, новые титулы начнут расти как грибы после дождя, – спокойно сказал Кого Йелу и покачал головой. – И мы все пожалеем об этом дне.
– Ну и пусть, – сказал Куни. – Получить титул легко – трудно сохранить.
И хотя король Хуно многим раздавал должности, среди тех, кого облагодетельствовал, не было ни одного из группы в сорок человек, что были приговорены к принудительным работам, которые начали восстание вместе с ним. Более того, после смерти герцога Шигина никто не упоминал, что находился в тот момент рядом с будущим королем.
«О, история с рыбой! Да, да, она просто замечательная. Я слышал ее множество раз».
Теперь король Хуно крепче спал по ночам.
 
Глава 14
 
Правитель Куни
 
Дзуди, третий месяц четвертого года Праведной Силы
 
Став герцогом Дзуди, Куни Гару понял, что это первая работа, которая ему нравится.
Одно огорчало: семья Джиа и его собственная по-прежнему отказывались иметь с ним дело, поскольку были уверены, что одержанная победа – явление временное и империя в любой момент вернется, чтобы поставить все на прежнее место.
– Им прекрасно известно, какие в Ксане жестокие законы, – бушевал Куни. – Если империя вернется, им всем грозит смерть. Для них разумнее всего объединиться и поддержать меня.
Старшие Гару и Матиза были другого мнения: надеялись, что Ириши поведет себя великодушнее Мапидэрэ, и считали, что с их стороны будет правильнее держаться подальше от обреченного на неудачу мятежника и оставить себе пространство для маневра. И Куни не стал с ними спорить. (Ли Матиза все-таки сумела через друзей отправить Джиа весточку с уверением, что Гило, в конце концов, обязательно смягчится, если дела у Куни будут идти успешно, в чем она сама нисколько не сомневается.)
Нарэ Гару, вопреки воле отца Куни, также несколько раз тайно их навещала, чтобы дать беременной Джиа пару советов и приготовить для сына его любимые блюда.
– Ма, я уже взрослый мужчина, – сказал Куни, когда Нарэ принялась уговаривать его съесть миску сладкого риса таро.
– Взрослый мужчина не ведет себя так, что у матери постоянно болит за него сердце, – возразила Нарэ. – Посмотри, сколько седых волос у меня из-за тебя прибавилось.
И Куни пришлось под насмешливыми взглядами Джиа набить полный рот сладким рисом. Он поклялся себе, что его мать еще будет им гордиться, как и Джиа, которая не теряла в него веру.
Он проснулся с первыми лучами солнца, проследил за военной подготовкой солдат за воротами города, вернулся, чтобы быстро перекусить, и несколько часов занимался гражданскими и административными делами. Его работа в правительстве Дзуди принесла свои плоды, поскольку у него сложились прекрасные отношения с чиновниками и он понимал важность того, что они делали, хотя это и казалось всем остальным невероятно скучным.
Покончив с делами, он немного поспал, потом встретился с главами торговых и прочих гильдий, а также со старейшинами деревень, окружавших город, чтобы вникнуть в их проблемы. После совместного ужина он просматривал документы до тех пор, пока не пришло время ложиться спать.