You're All I Want (СИ)

— Я тебя не обманывал, — сказал он.
— Зачем ты тогда меня отталкиваешь? — спросил я.
— Я не хотел тебе говорить, господи, я… — он закрыл лицо руками, но быстро выдохнув, продолжил: — В субботу мне позвонила твоя мать и попросила о встрече.
— Моя мать? — тихо произнес я, стараясь скрыть нарастающие во мне ненависть и радость одновременно.
— Да, — он поспешно кивнул, — Видимо, у вас опять был бурный разговор, и она не выдержала. В общем, она сказала, что если я не хочу больше никогда тебя не увидеть, и если я тебя… — Рихард запнулся и посмотрел куда-то вдаль, — Если ты мне дорог, то я должен это сделать.
— И поэтому ты решил меня окончательно добить таким образом? — все не унимался я, несмотря на его слова, что сейчас начали вселять в меня надежду на наше примирение, которого я ждал больше, чем чего-либо в своей жизни. Но даже с таким бешеным желанием вернуть все обратно, я не могу сделать шаг ему навстречу, хотя бы потому, что мне все еще было чертовски больно, — Рихард, я не понимаю… Неужели любой человек может сказать тебе, чтобы ты меня бросил, и ты его послушаешь?
— Нет, Пауль, нет же, — убеждал меня он, — Просто тогда мне казалось это единственным разумным способом помочь тебе не поссориться с твоей семьей и остаться здесь, в городе, потому что я чувствовал вину за все, что происходит. За то, что было, за родителей… Из-за меня ты мог бы потерять их.
Рихард всегда с какой-то горечью в голосе говорил о семье и, что таить, ему всегда это удавалось с трудом, а особенно сейчас, когда он еще и извиняется передо мной. Такие как Рихард предпочитают в принципе этого не делать, и извинения от них редко можно услышать, поэтому когда он начал говорить все это, я стал просто таять, и недоверие внутри меня медленно перерастало в приятное тепло.
— Ты думаешь, лучше было потерять тебя? — спросил я, — Боже, Рихард, я готов был потерять их, если они не готовы принять меня. Это лучше и честнее, чем их притворство и ложь, — объяснил я, — Блять, это шантаж, она играла с тобой, а ты поддался! Неужели ты не мог мне сказать, и мы придумали бы что-нибудь вместе?
— Я хотел огородить тебя от проблем, — он помотал головой, мягко улыбаясь, — Просто я подумал, что это лучший выход. Сейчас я понимаю, что я должен был тебе все рассказать.
Я молчал, уставившись в мутную лужу, искажающую отражения наших лиц. Я все равно не могу ему верить.
— Прости меня, — тихо сказал он.
— Я не знаю, — ответил я, подняв на него усталый взгляд.
— Помнишь, однажды ты сказал, чтобы я засунул свою гордость куда подальше? Почему бы тебе не сделать то же самое сейчас?
— Это не гордость, Рихард, — горько ответил я, покачав головой, — Это недоверие. Где гарантия того, что ты не передумаешь завтра? Или через неделю?
— Ее нет. Просто поверь мне.
— Я не могу, — признался я.
— Может, пойдем в школу вместе? — с надеждой в голосе спросил он, но я отрицательно покачал головой, отступая от него в сторону.
— Не стоит, — с сожалением ответил я, и как можно быстрее пошел в школу, изо всех сил пытаясь не повернуть назад и не заставить его застегнуть это чертово пальто, по вине которого он снова может простудиться.
Я солгал, так нагло солгал, когда сказал ему, что это не гордость, потому что именно ебаная гордость это и была. Прощать людей, давать им второй шанс и верить их пустым словам — все это я делал и раньше, и каждый раз меня предавали, пользуясь моим доверием, в то время как я становился виноватым в ситуациях, где вина лежала не на моих, а на чужих плечах. И я готов был извиняться за то, чего не совершал, готов был просить прощения за несовершенные мною дела, но теперь, видя как мучается Рихард, я почему-то не хотел прощать его и чувствовал себя последней сволочью, хотя и прекрасно понимал какого это, быть на его месте, и какого это, когда тебе никто не верит.
Я был ошарашен его признанием и не мог найти ему разумного объяснения. Семь пятниц на неделе. И вообще… Мы вроде как решили идти против течения, решили не сдаваться и противостоять ненависти людей вместе, но Рихард так просто сдался в самый последний момент!
 
В школе Круспе в понедельник так и не появился, и это заставляло меня волноваться и кусать локти от безысходности еще больше. Как бы с ним ничего не случилось в таком настроении. В мутном, как и утро понедельника, сознании, то и дело мелькали мысли о том, что каким бы абсурдным это не казалось, он действительно мог сделать это ради меня, пожертвовав собой. Но какая от этого польза, если страдаем мы оба?
— Что у вас опять произошло? — спросил меня за обедом Тилль, пока я гипнотизировал взглядом одиноко стоящий передо мной стакан с чаем. Ни пить, ни уж тем более есть мне явно не хотелось, и Тилль тихо бормотал себе под нос что-то о том, что от меня осталась лишь тень.
— С чего ты взял? — спросил я, все еще сохраняя спокойствие внешне.
— Да с того, что после твоего ухода Рихард вчера так накидался, что я его на себе тащил до своего дома, — тихо пояснил он сквозь зубы, чуть наклоняясь ко мне, чтобы нас никто не смог услышать.
— Может, причина не во мне, а в его алкоголизме? — отчужденно ответил я, отвернувшись в другую сторону и стараясь скрыть то, как сильно я разволновался. Уже через секунду я начал собирать свои вещи с озабоченным видом, чтобы готовиться к уроку на другом этаже. Хуйню спорол. И я и Тилль прекрасно знаем, что пьет Рихард редко и не так много.
— Да постой же ты… — сказал он мне вслед, но я отошел уже слишком далеко.
Конечно же, причина была во мне, но я уже настолько запутался, что не знал, чему и кому верить. Когда я в абсолютном одиночестве просидел все уроки и прокручивал у себя в голове все наши разговоры, вспоминал его дрожащие руки и растерянный вид этим утром, ситуация казалась мне настолько нелепой и глупой, что я даже сам растерялся от переполняющих меня чувств. Мы были вместе, и все было хорошо, пусть не всегда гладко, но я готов был терпеть трудности, лишь бы это не заканчивалось. Только сейчас я начал понимать, что отношения между двумя людьми это не так-то просто, гораздо сложнее и запутаннее, чем может показаться на первый взгляд. Мы расстались, и к этому не было никаких предпосылок, а сейчас я понимаю, что мать просто воспользовалась хорошим отношением Рихарда ко мне, поиграла на его благородстве и чувствах, в которые я еще верил. Даже если вы очень хотите быть вместе, все равно найдутся люди, которые постараются вам помешать, и кто-нибудь из вас обязательно сдастся, если человек, желающий вашего расставания начнет пользоваться вашей преданностью. Это чертова ахиллесова пята каждого влюбленного человека, каким бы смешным это сейчас не казалось.
А я его простил. Давно простил, хотя прощать-то было даже не за что, и если посмотреть на его поступок с другой стороны, то его вполне можно понять и даже поддержать, потому что не каждый способен на такое. Все это время Рихард старательно делал вид, что ему на все и всех плевать, что его не волнует чужая жизнь и у него нет слабых мест, но здесь его привычная система с самодовольным поведением дала сбой. Стена, которой он старательно отгородил себя от окружающих и с успехом пользовался ей многие годы теперь была не просто повреждена, она была разрушена без надежды на восстановление. Вспоминая его глаза, слова и взволнованный тон голоса, я отчетливо это понимал. Только сейчас я ощутил: несмотря на то, что мы такие разные, мы так чертовски похожи. Оба запутались и испугались, и кроме нас самих нам помочь никто не сможет, потому что мы друг другу очень нужны.
***
— Мне кажется, что любви нет, — легко сказала Лара, поймав на себе удивленный взгляд учительницы литературы, в то время как я пытался не умереть от скуки и рисовал кораблики на полях тетрадки. Мы бурно обсуждали какую-то книгу, которую я, конечно же, не успел прочитать, да в принципе и не собирался. Какое здесь может быть чтение классики, когда в твоей жизни происходит такая ересь? Именно поэтому я с крайне незаинтересованным видом сидел на уроке литературы, подперев голову кулаком, рисовал всякую ерунду и время от времени смотрел на отчужденного Рихарда, пока он не видел моих взглядов и что-то конспектировал.