Охотники и ловцы рыб (СИ)

  
Глава первая
 
— Почему мы постимся, а Ты не видишь?
смиряемся, а Ты не знаешь?
— Вот, в день поста вашего вы исполняете волю вашу
и требуете тяжких трудов от других.
Вот, вы поститесь для ссор и распрей,
Для того, чтобы дерзкой рукою бить других.
Таков ли тот пост, который Я избрал?
Это ли назовешь постом и днем, угодным Господу?
Вот пост, который Я избрал:
Разреши оковы неправды и угнетенных отпусти на свободу.
Пророк Исайа.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Снежная пыль брызнула из-под копыт вздыбленного коня Творимира. Его спутники остановились секундой позже и не столь эффектно. На обочине широкой, мощеной деревом киевской улицы стояла молодая чернобровая ясноглазая женщина и, чуть склонив голову в светлом платке и маленькой шапочке поверх платка, смотрела на всадников, только что въехавших в стольный град.
— Это что? — удивленно спросил Всеслав, глядя, как всегда спокойный и уравновешенный Творимир с потрясенным выражением на лице, не замечая того, что делает, с блаженной улыбкой спешился и оцепенел рядом со своим конем.
— Это не "что", а как раз и есть та самая Марьяна, — бесстрастно ответил Всеславу Харальд, заставив своего мощного скакуна попятиться назад. Забрал из рук стоящего с дикой улыбкой на лице Творимира поводья. Тот отдал их, даже и не заметив своего жеста. — Сразу видно, что ты не новгородец, Всеслав. Поехали. Ему теперь не до нас.
Творимир все с тем же безумно-блаженным выражением на лице медленно направился к стоящей на обочине Марьяне. Та глядела на него, заметно порозовев, и не видела никого, кроме медленно идущего к ней человека.
— Да, видать, история сватовства Творимира до польского двора князя Болеслава не дошла, — довольно-таки ехидно заметил Негорад, как всегда улыбаясь. — Для тех, кто не новгородцы, объясняю. Марьяна — это жена Творимира. Он посватался к ней, когда был еще, как и мы с Харальдом, натуральным нехристем, — Негорад снова оскалил в улыбке ровные белые зубы. — А она уже в то время была христианкой. Да-а-а. Господин Великий Новгород тогда немало повеселился.
Он тронул коня. Отряд всадников, цокая копытами по дереву отмостки, не спеша направился по центральной улице Киева к постоялому двору, способному принять на постой:
польского посланника в русских землях Всеслава и трех его воинов;
Любаву, его так называемую невесту, новгородку, и трех воинов, новгородцев, ее сопровождающих;
и муромцев Сольмира и Ростилу, так же едущих в отряде.
Итого, даже и без отставшего Творимира их было десять человек. Внушительный отряд.
— Особенно было весело, когда Творимир, напившись с горя после очередного отказа Марьяны, разнес по щепочкам корчму, — как-то даже мечтательно произнес обычно суровый варяг Харальд. — Даже вспомнить приятно. Щепочки и дощечки валялись по всему проулку аж до полудня. Жители окрестных домов наперегонки собирали их для растопки. Больше уж ни на что в хозяйстве такая мелочь деревянная не годилась.
— И чем все закончилось? — с живейшим интересом спросил Всеслав, никогда не скрывавший своей неприязни к христианам, украдкой взглянув на свою невесту, христианку.
— Если ты о корчме, то ее отстроили еще краше прежнего, — лениво ответил Негорад, ловя ладонью крупные редкие снежинки, неспешно падающие в пронизанном неярким солнечным светом воздухе. — А если о Марьяне, то, как видишь, она нарочно приехала в Киев из Новгорода, чтобы пробыть вместе с мужем два-три дня. А путь неблизкий. Чуть ли не самый счастливый брак в Новгороде. Никого, кажется, не обворовывают "на счастье" так часто, как их. Верно я говорю? — Негорад со своей холодноватой улыбочкой посмотрел на новгородцев.
Всеслав сопоставил слова новгородца о том, что Творимир во время сватовства еще "был нехристем", с тем, что теперь тот был христианином, и решил обо все расспросить самого Творимира.
Через несколько дней у него такая возможность появилась. Полностью пришедший в себя после счастливого потрясения, Творимир наведался к друзьям на постоялый двор и даже решил там отобедать. Он с дружелюбной улыбкой донельзя счастливого человека наблюдал, как побрившийся на западный манер, но оставивший усы Всеслав приближается к тому концу стола, где расположился знаменитый муж знаменитой Марьяны. На противоположном конце длинного тяжелого, скованного медными заклепками стола устроилась группа путников. Те пили, веселились и травили разные байки.
 
— …святой князь Борис, вот тебе крест, от всех хворей исцеляет, и не исчислишь даже, от каких. Слышал историю, как у одного калеки нога выросла после молитвы у его мощей?
— Ух ты! И что же князь Ярослав?
— Так вот. К этому я и веду. Едет как-то наш князь Киевский по лесу по дремучему. Дремучему да непроходному. Глядь, а кругом лихие люди. Ну с князем, знамо дело, дружина, изловили людишек тех. Князь-то иногда крут бывает. Атамана велел повесить без долгих разговоров за все злодейства евоенные. И вот повели душегубца атамана к сосне, веревку пеньковую на ветку навесили, а тот возьми, да и заговори. Дескать, я, дорогой князюшка, хоть пожил как мужик. И бабы у меня были и детушки после меня осталися, а ты, хоть и князь, но один как сокол. Нет у тебя детушек-то…
В этот момент взгляд лениво слушавшего байку Всеслава упал на беленую стенку печки напротив. Огромную длинную горницу обогревали с торцов сразу две печки. Дрова закладывались в них из хозяйственных помещений за стеной горницы, к постояльцам выходили чистые белые стенки печек. Вот только стенки не были просто белыми. Местные обладатели художественных талантов покрыли их дивными изображениями. Окна под низким потолком горницы давали достаточно света, чтобы все это рассмотреть. Среди изображений кружек с пенистыми напитками, пирогов, калачей центральное место занимало изображение огромного гуся, фаршированного греческой кашей, с яблоками. Видать, это было главное блюдо харчевни, так подробно был выписан запеченный гусь с кашей, с дольками чеснока, с ароматными травами, с полупрозрачными яблоками.
— Да, гарный малюночек, — согласился Творимир, проследив за взглядом невольно сглотнувшего Всеслава. — Но не советую заказывать. Изображение дано в натуральную величину. Сейчас нашим соседям принесут блюдо, убедишься.
Всеслав недоверчиво перевел взгляд с изображения гигантского гуся на путников с другого конца стола. Рассказчик там как раз закончил описание сугубо мужских проблем князя Ярослава из-за которых, по мнению киевлян, у того так долго не было детей.
— И в ту же ночь…
— Что?!
— Чего пихаешься, не мешай слушать.
— …в ту же ночь видит князь в видении брата своего князя Бориса Владимировича. И говорит ему святой князь Борис. Дескать, не кручинься, братец, помогу я горю твоему. Только порадей о прославлении нас с Глебом ради пользы народной, а за нами не пропадет. Будет у тебя и жена красавица и деток множество.
— Да-а-а, видел я как-то женку его, княгиню молодую. Лебедь белая.
— Не перебивай, помолчи, идолище трескучее.
— Был же Ярослав Владимирович на ту пору хоть и крещеным, но сердце имел необрезанное. А как исцелил его князь святой, так будто подменили Владимировича. Божиим человеком стал. Церковь какую в Вышгороде отстроил, митрополита из самой Охриды вызвал, святых князей прославить. И началось с той поры народное почитание святых князей-целителей: Бориса да Глеба, братьев-угодничков Христовых. А князю Ярославу Господь женку послал, молодую да пригожую, да деток уже несколько Люб ли вам мой сказ правдивый?
 
— Люб, люб, заслужил свою долю гуся.
В это время хозяин постоялого двора лично внес на блюде печеного гуся, И Всеслав понял, что насчет его натуральной величины Творимир не ошибся. Гусь был невероятно огромным.
— Ну и ну, эк князю Ярославу достается, — добродушно усмехнулся счастливый Творимир. — Обо мне только в Новгороде байки травят, а о князе даже в стольном граде Киеве сплетничают. Известность…