Тихая ложь (ЛП)

— О, хорошо. Тогда удачного дня. — Я машу рукой и направляюсь через фойе.
По дороге на кухню вспоминаю вчерашний вечерний эпизод после ужина. Кухня выглядела так, будто там взорвалась бомба — повсюду стопки грязной посуды, а девчонки бегают вокруг, убирая остатки еды и запихивают тарелки в посудомоечные машины.
Драго не было на ужине, как я надеялась, и потому чувствовала себя немного подавленной. Поэтому, когда Кева заметила меня в дверях, она спросила, не хочу ли я помочь. Я пожала плечами и с готовностью согласилась. В следующую секунду она сунула мне в руки кастрюлю. Мне потребовалось больше тридцати минут, чтобы вычистить эту штуку, но, вероятно, прошло бы два часа, если бы Ната не заметила, что я пользуюсь губкой, и не дала мне вместо нее какую-то металлическую штуковину.
Я не привыкла работать по дому — для этого у нас была горничная, — но мне очень понравилось помогать Кеве и девочкам. Женщины смеялись и сплетничали о своих парнях, время от времени бросая в мою сторону любопытные взгляды. Потом, в какой-то момент, они вдруг перешли на английский и втянули меня в разговор. Мы занимались своими делами, пока Кева не выпроводила нас. В итоге я сломала ноготь, но было весело.
На кухне уже не так суетливо, но дел по-прежнему много. Утренняя трапеза давно закончилась, и три девушки загружают посудомоечные машины и наводят порядок. Я замечаю Филиппа и еще нескольких парней, завтракающих за небольшим столиком в стороне. Видимо, они, как и я, пропустили завтрак. Кева стоит в другом конце комнаты, рассеянно помешивает содержимое большой миски, которую держит в руках, и смотрит на телевизор, висящий над стойкой. Она замирает, ее внимание полностью поглощено экраном, на котором показывают местные новости. В Нью-Йорке никогда не бывает недостатка в драмах.
Я замечаю почти пустой кувшин с соком, стоящий посреди стола, за которым сидят ребята, и иду к огромному холодильнику, чтобы достать полный. Ещё вчера заметила, как Кева поставила несколько таких кувшинов охлаждаться.
— Вот, — говорю я, ставя сок на стол и улыбаюсь, прежде чем отнести пустой кувшин в посудомоечную машину.
В кухню входит Адам, крупный темноволосый парень, который, по словам Елены, отвечает за пехотинцев.
— Pop se zabavio sinoc, vidim. (с серб. Поп повеселился прошлой ночью, я вижу) — Он кивает в сторону телевизора, доставая из холодильника банку газировки.
Священник вчера повеселился? Что считается "развлечением" для сербских священников? Может быть, он руководит церковным хором? Я смотрю на экран телевизора. Перед пятиэтажным зданием стоит репортер и говорит в камеру. Позади него припарковано несколько полицейских машин, а вход на территорию ограничен желтой лентой с изображением места преступления.
— … что, возможно, является еще одной казнью, связанной с бандой. Жертву, Уэсли Пауэллса, обнаружил сосед. По словам очевидца, мистер Пауэллс был прибит к стене, в его руки были пригвождены гвоздями. На его груди был вырезан знак креста. Полиция, однако, пока не дала никаких дополнительных показаний.
— Господи, — бормочу я, чувствуя, как меня пробирает дрожь. Их священник должен делать гораздо больше, чем давать духовные наставления. — Нужно быть серьезно больным, чтобы так поступать с человеком.
Кева берет со стойки пульт и быстро выключает телевизор.
— Я и не заметила, что ты тут, — говорит она и продолжает перемешивать то, что у нее в миске. — Оставила тебе бутерброды.
— У меня пропал аппетит.
— Ты не покинешь мою кухню, пока не позавтракаешь, Сиенна.
Я вздыхаю и беру с тарелки самый маленький бутерброд. Прозвище ей определенно подходит.
— Почему ты все еще в пижаме? — спрашивает она.
Я с набитым ртом пробормотала:
— Это не пижама.
Взгляд Кевы скользит по моему телу, по бирюзовым шелковым брюкам и блузке с большими цветами фуксии.
— Ты уверена?
— Ага.
Она смеется, как озорная белка.
— Драго это понравится.
— Тоже так думаю. — Я ухмыляюсь.
Я выхожу из кухни и спешу через столовую и прихожую. Моя желтая куртка висит на стене рядом с несколькими десятками других пальто. Надеваю ее, улыбаюсь хмурому парню, стоящему у двери, и выхожу из дома.
 
Драго стоит у машины, припаркованной у подъезда, и разговаривает с двумя парнями, которых я встретила у подъездной дорожки. Они видят, что я иду, кивают головой, садятся в машину и уезжают. Что ж, кивок — это лучше, чем ничего.
— Не уверен, что этот наряд — хороший выбор, — говорит Драго, оглядывая меня.
— О? И почему же?
— Ты напугаешь моих собак.
Я сьеживаюсь.
— Мне не интересно смотреть на твоих собак.
— Ты не любишь собак?
Я встречаю его пронзительный взгляд и улыбаюсь, в то время как желчь поднимается у меня в горле.
— Я ненавижу собак.
— Очень жаль. Ты все равно с ними познакомишься. — Он берет меня за руку и ведет через лужайку.
— Я не хочу видеть твоих проклятых собак! — Я пытаюсь отстраниться, пока мы обходим дом. — Драго!
Он останавливается и берет мой подбородок между пальцами.
— Это сторожевые собаки, Сиенна, они не знают ни тебя, ни твоего запаха. Ты должна встретиться с ними, чтобы они понюхали тебя и поняли, что ты со мной. Тебе нечего бояться.
— Я не боюсь, — задыхаюсь я.
— Нет? А мне кажется, ты очень напугана. — Его большой палец проводит по моему подбородку и останавливается на уголке губ. — Ничего не случится, пока ты со мной, mila.
Я закрываю глаза, наслаждаясь его прикосновениями. Его вторая рука все еще держит мою, и я ошеломлена и испытываю такое чертовски сильное искушение. Изо всех сил стараюсь не приподняться на носочки и не поцеловать его твердый рот. Мы не целовались в мэрии перед тем, как подписать свидетельство о браке. Каково это — ощутить его губы на своих?
С другой стороны задней лужайки раздается громкий лай. Я открываю глаза и смотрю за спину Драго. Железный забор разделяет территорию, а за ним три ротвейлера скачут и лают в нашу сторону. Они выглядят активными, гоняются друг за другом и встают на задние лапы, чтобы упереться передними в ограждение.
— Пойдем поздороваемся. — Рука Драго убирается м моего лица.
Пока мы медленно подходим к забору, он продолжает легонько сжимать мою руку, как бы заверяя меня, что все будет хорошо.
— Сидеть, — командует он, когда мы подходим к вольеру. Все три собаки тут же садятся, устремив на него взгляды. Драго встает позади меня и обхватывает меня за плечи.
— Что ты делаешь? — спрашиваю я, но совершенно забываю об этом, когда поцелуй ложится на мою шею. Драго крепко сжимает мою талию, а его губы перемещаются к моему подбородку.
— Не спускай глаз с собак, — говорит он рядом с моим ухом и обхватывает пальцами мое запястье, поднося мою руку к своим губам.
Собаки с интересом наблюдают за нами, их головы слегка наклонены в сторону. Я не отрываю от них взгляда, когда губы Драго прижимаются к тыльной стороне моей руки. Мои пальцы начинают слегка дрожать, когда он поворачивает мою руку и целует центр ладони.
— Теперь другую, — говорит он.
Мне становится трудно дышать, когда опускаю правую руку и поднимаю левую, потому что я все еще чувствую поцелуй его губ на своей коже. Он берет мою руку и притягивает ее ближе к своему рту, но не настолько близко, чтобы поцеловать еще раз. Его горячее дыхание обдувает мою ладонь. Очевидно, он делает это ради собак. Я не понимаю причин, стоящих за его действиями, но уверена, что это как-то связано с ними. И мне хочется, чтобы это было не так.
Драго проводит губами по моему запястью, чуть выше точки пульса, и, клянусь, мое сердце замирает. Словно по мне пробегает электрический ток. Везде, где касаются его губы, возбуждение проникает в мое тело и распространяется по нему, поражая все нервные окончания на своем пути. Еще один поцелуй ложится на мое запястье, а затем он перемещает мою руку и прижимает мою ладонь к своей щеке. Я делаю глубокий вдох и еще больше прижимаюсь к нему, всей спиной к его груди.