Флот решает всё (СИ)

Но дальше надо было задерживать подозреваемого, допрашивать, производить обыск с целью вернуть похищенное… а как это сделать в одиночку? Матвей разрывался между чувством долга и пугающей необходимостью рассказать всё Остелецкому — и теперь выкладывал подробности своего «расследования», ощущая, как с каждым словом с души сваливается толика гнетущей его тяжести.
— Аверкий Годасевич, говорите? — Остелецкий недобро прищурился. — Вот что, унтер: возьмите двух человек и вместе с гимназистом ступайте, поищите этого типа.
— А если это не он? — робко спросил Матвей. — Я же говорю — лицо у вора было закрыто платком, я не уверен…
— Вот и выясним. — отрезал Остелецкий. — Выполняйте, юноша, пока этот тип не сбежал. Впрочем… — он покачал головой, — боюсь, мы уже опоздали. Не дурак же он совсем, чтобы сидеть и ждать, когда мы за ним явимся!
[1] (фр.) Вставайте, сыны Отечества,
Настал день славы!
[2] (фр.) дикому казачьему атаману…
 II 
Залив Таджура,
запад
Аденского залива.
Близ крепости Сагалло.
Гр-р-рах!
Столб воды пополам с пеной вырос у борта авизо, в воздух полетели обломки. Эхо, отразившееся от прибрежных холмов ещё перекатывалось над бухтой, а новомосковцы, все до единого, уже бежали к воде. Когда столб, поднятый взрывом опал, глазам Матвея — он наблюдал за отбытием французов с крепостной стены, вместе с землемером Егором — предстало пугающее зрелище. Несчастное авизо завалилось на правый бок, так, что красные, ещё вращающиеся плицы левого колеса целиком показалось из воды; противоположный борт, наоборот, ушёл в воду так, что не было больше видно ни лееров, ни громоздкого полукруглого кожуха гребного колеса. Правое крыло мостика уже коснулось воды; крошечные человеческие фигурки, едва различимые с такого расстояния, скатывались со вставшей дыбом палубы в воду. Канонерка быстро погружалась — вот вода залила мостик, вот она лизнула левый, задранный под неестественно крутым углом фальшборт, вот захлестнула кожух левого колеса. И вдруг палуба, по которой уже вовсю гуляли волны, раскололась изнутри, выбросив огромный столб снежно-белого пара.
— Котёл взорвался… — прошептал землемер. — Ну, теперь всё, амба…
Матвею отчаянно хотелось зажмуриться и зажать ладонями уши, чтобы не слышать гула, шипения, рёва и прорывающихся сквозь эту какофонию криков мучительной боли, издаваемых людьми, которые варились сейчас заживо — но н не шевельнулся, впитывая всеми органами чувств эту чудовищную симфонию катастрофы.
От берега уже отчалили лодки — и понеслись к месту гибели «Пэнгвэна», подгоняемые яростными ударами вёсел. Судно уже погрузилось целиком — над водой торчали только мачты, труба да верхушка одного из колёсных кожухов — авизо село на дно с креном примерно в двадцать пять градусов. Море вокруг всё было в точках — то ли обломки, то ли человеческие головы; плавала вверх дном сорванная взрывом с кильблоков шлюпка, и Матвей видел, как на неё, как на спину торчащего из воды кита, лезут крошечные чёрные фигурки.
Что вы там встали? — раздалось снизу. — Остелецкий, в расстёгнутом кителе, без фуражки, махал им рукой. — быстро вниз — и к берегу, к берегу! Осадчий со своими орлами побежал за подводными костюмами — надо поскорее осмотреть судно, понять, что это так здорово бабахнуло. И Тимофея отыщите, пусть хватает свои инструменты, бинты, что ему ещё понадобится — там наверняка полно раненых!
Матвей от этих криков словно пришёл в себя — дёрнул за рукав землемера Егора и кубарем скатился по деревянной лестнице, приставленной к стене.
 
Французский авизо «Пэнгвэн» появился в бухте часов в пять пополуночи. Подошёл, встал на якорь напротив крепости, демонстративно развернув на неё свои игрушечные пушечки и дал жиденький залп — то ли приветствуя полощущийся над башней ашиновский флаг, то ли оповещая обитателей Новой Москвы о своём прибытии. Последнее уже не требовалось — поселенцы все до единого уже высыпали на берег и с тревогой наблюдали за действиями пришельцев. Спустя полчаса от борта отвалила нарядная гичка и, подгоняемая дружными взмахами вёсел, понеслась к берегу. С опозданием со стены крепости ударила пушка — одно из двух старинных турецких орудий, которые по приказу Ашинова затащили на стену, и в качестве пробы произвели несколько выстрелов, рассчитывая, прежде произвести впечатление на толкущихся на рынке местных негров. Поражённые таким зрелищем, они наверняка разнесут по окрестным селениям известие о том, что у русских пришельцев теперь есть пушки, а значит — соваться к ним с оружием не стоит.
Пока проводились все эти салютации, Матвей, занявший удобный наблюдательный пункт на стене, рядом с импровизированной батареей, рассматривал авизо. Это было самое маленькое и, наверняка, самое уродливое судно стоящей в Обоке эскадры. Тупоносый, приземистый, со слегка откинутыми назад мачтами и тонкой дымовой трубой, несущий по два больших гребных колеса, «Пэнгвэн» больше походил на портовый буксир или волжский речной пароход, по недоразумению заполучивший на свою палубу боевые орудия.
Официальный визит не затянулся. Выбравшегося из шлюпки офицера провели в крепость, где его принял Ашинов. По такому случаю он нарядился в парадный бешмет с серебряными газырями, наборным пояском, на который он для пущей убедительности нацепил кинжал в чеканных, выложенных бирюзой ножнах. Остелецкий присутствовал при беседе, чтобы, если возникнет необходимость, образумить «вольного атамана» — зная его неуёмную натуру, штабс-капитан опасался, что беседа быстро превратится в фарс, а то и склоку.
И ведь не ошибся! Гость, предъявивший в качестве верительных грамот послание к Ашинову от губернатора Обока, потребовал: во-первых, прекратить терроризировать местное население (далее следовал список обид, причинённых новомосковцами окрестным племенам); во-вторых, очистить незаконно занятую крепость (на стол легла копия документа, подтверждающего приобретение Сагалло французским правительством) и вообще, убраться с подконтрольных Франции территорий.
На это требование (довольно наглое, как отметил про себя Остелецкий, хотя и не лишённое оснований) «вольный атаман» ответил, что владеет крепостью и этими землями по праву, на основании соглашений, заключённых с чернокожими владыками. Возможно, он полагал, что знакомство и даже дружеские отношения с некоторыми весьма известными представителями французского общества — достаточный залог безопасности как его самого, так и основанного им поселения, а резкую реакцию губернатора Обока относил на счёт несогласованности действий колониальных властей с политикой метрополии. А может, дело было в невероятной самоуверенности «вольного атамана» — качестве, неизменно выручавшем его в коридорах российской власти?
Так или иначе, француз, видимо, готовый к такому ответу, предложил Ашинова уладить разногласия с губернатором лично — для этого «вольному атаману» предлагалось незамедлительно отправиться в Обок на борту «Пэнгвэна». Авизо, заверил офицер, готово выйти в море, и уже через считанные часы monsieur ataman будет побеседовать с губернатором в его особняке.
Реакция Ашинова (успевшего перед встречей с посланником приложиться к полуштофу «казёнки») оказалась именно такова, какую и ожидал Остелецкий. Для начала, атаман матерно обругал французский авизо — «вы бы ещё рыбацкую шаланду за мной прислали!» — после чего наотрез отказался куда-то плыть.
— Если вашему губернатору охота посмотреть на русских, пусть сам к нам и едет! — заявил он и тут же, без перехода, предложил посланнику отобедать чем Бог послал, особо упирая на достаточное количество водки, которую по его словам «вы в своих Парижах в жисть не нюхали!»